Что же касается личной судьбы, то Фриснер почти не сомневался теперь, что Берлин оставит его (в качестве козла отпущения) на посту командующего какой-нибудь другой армейской группировкой. В июле он был назначен командующим группой «Север», в августе — группой «Южная Украина». Ну а в сентябре куда забросит его злой рок? Вообще-то лучше быть разжалованным сейчас, еще до окончания войны… Нет, он никогда еще не испытывал такого безразличия ко всему, что ждет его в скором времени. Еще недавно, в первые дни отступления, он мотался на личном самолете «физилер-шторх» из конца в конец линии фронта, пытаясь хоть что-нибудь предпринять, лишь бы наладить отход войск за Прут; а со вчерашнего вечера все потеряло значение, раз главное — танковое — кольцо русских замкнулось вокруг 6-й армии.
Однако с некоторыми окруженными соединениями еще возникала кратковременная связь, и оттуда, из самой середины кольца, долетали совершенно не выполнимые просьбы, отчаянные жалобы на нехватку боеприпасов, явно наигранные клятвы в верности воинскому долгу.
Кольцо в кольце
Вечерело.
Наконец-то немцы прекратили свои атаки. Стало быть, шабаш, на сегодня хватит. Без того денек выдался длиннее всей этой недели, начавшейся на Днестре небывалой, стоминутной артиллерийской подготовкой.
Даже там, у высоты, которую немцы пытались взять в лоб, а потом начали обходить с северо-запада, всякое движение смешанных колонн тоже прекратилось, пожалуй, до утра. Мехтиев ждал, что теперь-то скоро будет восстановлена телефонная связь с крюковским батальоном. Но случилось так, что посланные им связисты вернулись раньше, чем ожил и заговорил исхлестанный осколками провод.
— Живы, здоровы?! — приветливо заулыбался Мехтиев. — Все в полном порядке?
— В порядке, — вяло отозвался солдат в годах, которого Мехтиев посылал вдогонку зеленому пареньку. — Оно ведь как, товарищ майор, хвост выдернешь — нос увязнет…
— Но почему Крюков не звонит? — настороженно спросил Мехтиев.
— Старший лейтенант убит немецким генералом…
— Как это — убит генералом? Когда? При каких обстоятельствах? Почему немедленно не сообщили мне?..
— Там полег без малого весь батальон.
— Да говори толком.
— А я и сам, товарищ майор, могу разве что со слов других.
— Говори со слов…
И постепенно в сознании Бахыша высветлилась еще одна трагическая страница истории полка…
Когда немцы пошли на высоту, уверенно, без артиллерийской поддержки, впереди них двинулся бронетранспортер с фашистским флагом (что-то похожее на «психическую атаку» времен гражданской войны). Комбат дал знак подпустить его поближе. Бронебойщики из своего ружья подбили транспортер со второго выстрела. Ну и закурчавился дымок над этой чертовой немецкой колесницей, а из нее повыскакивали офицеры: долговязый, в комбинезоне, за ним — с портфелем и еще трое, судя по всему, чинами пониже. Комбат Крюков сразу же смекнул, что птицы все важные и что надо взять их обязательно. Он поднялся из окопа во весь рост, крикнул, чтобы сдавались. В ответ немец, что был в комбинезоне, выхватил из кобуры свой парабеллум и, не раздумывая, пальнул в Крюкова. Ранил его. Но Крюков сумел еще застрелить этого долговязого. И тут уж второй немец, с портфелем, выстрелил в комбата. Старший лейтенант упал. Тогда полетели гранаты в самую гущу немецких офицеров. Вслед за этим завязалась рукопашная, в ход пошли приклады, ножи, а то и просто кулаки. Немцы не выдержали, повернули назад. А потом начали низом обходить высоту. Все оставшиеся в живых крюковцы заняли круговую оборону. Сколько они там продержатся, кто знает… Среди убитых немцев, неподалеку от транспортера, оказались два генерала и пять старших офицеров, может, полковников, — предположил связист, закончив свой торопливый и сбивчивый рассказ.
«Эх, Крюков, Крюков… — подумал Мехтиев. — Всего каких-нибудь трое суток командовал батальоном после смерти Шмелькина… Как же его отчество? Вроде бы, Павлович? Ну да, Владимир Павлович… Недолго выстаивают комбаты под кинжальным огнем, достается не меньше, чем рядовым. Это ведь они, комбаты, поднимая в атаки своих бойцов, первыми подставляют грудь под вражеские пули».
Батальон разгромлен, но не побежден: там, на высоте, еще бьется жизнь.
Как бы помочь крюковцам, кого бы дополнительно послать туда на подкрепление? Вот задача…
— Товарищ майор, пленные построены, — доложил помощник начальника штаба полка лейтенант Глушко.
— Придется вам и отвести их в тыл, больше некому, — сказал Мехтиев.
Глушко понимающе кивнул.
Внушительная колонна пленных стояла на дне пологой сухой балки. Их оказалось уже около шестисот.
— Возьмите с собой с десяток автоматчиков из первого батальона, — говорил Мехтиев лейтенанту. — Они на подходе. Конечно, надо бы выделить полуроту, не меньше, да, сами знаете, в полку не густо.
— Знаю, товарищ майор.
— Шагайте. Только смотрите, никаких привалов.
— Понимаю, товарищ майор.
Колонна нехотя пришла в движение, направляясь по летнику на северо-восток. Через полтора часа, еще засветло, Глушко доберется с ними до Котовского, а там уж есть кому сопроводить их дальше.
Рискованно, пожалуй, конвоировать такую массу всего десятью бойцами, однако иного выхода не существует: не оставлять же пленных на ночь рядом с полем боя.
— Может, сразу займетесь «братьями-славянами»? — спросил старшина Нежинский, когда колонна немцев начала уже втягиваться в реденький перелесок, за которым лежала открытая лощина.
Особняком стояло до полусотни разноязычных пленных, которые более или менее хорошо говорили и по-русски, — поэтому Леонид Нежинский и объединил их в одну группу.
Мехтиев хорошо владел русским языком, и если бы не восточные черты лица, то вряд ли кто мог принять его за кавказца. Он бегло осмотрел пленных с головы до ног: одеты, как солдаты вермахта, — такие же пилотки набекрень полынно-зеленые мундиры, жесткие ремни с бляхами «Майн Готт», кованые сапоги.
— Родина может покарать. Но Родина может и простить великодушно, — сказал Мехтиев и помолчал. — У нас нет времени для заполнения анкет, мы на поле боя. И кто бы вы ни были, какая бы вина ни лежала на вас, но вы должны помочь нам добить немцев. Это ваш единственный шанс!
Он помедлил, ожидая какой-нибудь реакции от этих потерянных людей. Но пленные хмуро молчали, лишь несколько человек, подняв головы, смотрели на него угрюмо и с недоверием.
— Сегодня вас накормят не как пленных, а как бойцов, за ночь вы отдохнете, а завтра получите вот эти знакомые вам штуки, — он показал на бричку, доверху груженную трофейными «шмайссерами» и пулеметами, — и будете наравне с нами участвовать в бою. Вопросы есть?..
Вопросов не было.
Тогда он добавил для ясности:
— Завтра, в бою, вы начнете заново писать свои биографии… — Опять помедлил и еще добавил: — Пишите набело, без помарок…
Никто из пленных не обмолвился ни единым словом.
Мехтиев негромко, устало приказал:
— Разойдись.
Пленные оживились, начали закуривать у кого что было — эрзац-сигареты, махорку, молдавский рассыпной табак.
Мехтиев пошел на свой командный пункт.
«Кто они на самом деле? — думал он. — Власовцы? Просто немецкие обозники? Случайно оказались по ту сторону линии фронта или сами перешли туда?.. С ними и за месяц не разберешься. Да и не мое, командира полка, это занятие — исследовать запутанные судьбы. Мне дорог сейчас каждый штык… А вдруг они повернут оружие против нас? Что тогда? Не может быть. Почему?.. Да потому, что теперь они, пожалуй, всю ночь напролет будут думать о том, какой редкий случай выпал им на долю, — реабилитировать себя прямым участием в бою, заключающем полный разгром немецкой группировки «Южная Украина». За такое, наверное, полагается прощение старых грехов… Впрочем, грехи грехам рознь… А если те, от кого зависят подобные решения, не простят?»
На командном пункте поубавилось людей: ушли в крюковский батальон рядовыми почти все, кого обычно берегут в стрелковых полках: знающие связисты, бывалые саперы, легкие на ногу вестовые, бесстрашные разведчики, мастера штабной каллиграфии. Осталось всего несколько бойцов для прикрытия. Так же поступил с подчиненными артиллеристами и Невский. Он встретил сейчас Мехтиева приятной новостью:
— Выше голову, Бахыш, недавно звонил наштадив, сказал, что помощь утром непременно будет.
— Что, удалось поговорить?
— К сожалению, всего минуты две.
— Не понимаю, где же 37-й полк… Вот бы он подоспел к утру.
— Вместе с обещанными танками, — с наигранной улыбкой добавил Невский.
— Зря шутишь, Николай Леонтьевич.
— В таком пиковом положении не обойтись без шуток. Не знаю, какое самочувствие у пехоты, когда остается последняя обойма в подсумке, но вот у пушкарей нулевое настроение, раз уж осталось по одному лотку снарядов на орудие.
