— Товарищ майор, по приказанию наштадива прибыл для выяснения обстановки, — доложил офицер связи.
— Прибыл?! — поразился Мехтиев. — Да откуда же ты прибыл? С неба, что ли? Ну и ну!..
— Разрешите доложить, потерял много времени на поиски полка, — добавил лейтенант.
— Ну-ка, расскажи, Жора, хотя бы в двух словах.
И Айрапетов рассказал, как он уже побывал в других полках дивизии, но и там не получил ни от кого вразумительного ответа о дороге в мехтиевский полк, и как потом дважды натыкался на фрицев, но счастливо избежал боя, и как выбрался наконец в никем не занятую лощину, вытянутую в юго-западном направлении, где валялись трупы немцев и немецких лошадей. Примерно через полчаса осторожного хода он увидел впереди спускающихся в ту же лощину вражеских автоматчиков в маскхалатах. Они круто повернули на юго-запад, куда теперь лежал и его, единственно возможный путь, и ему ничего не оставалось делать, как следовать за ними, не упуская их из виду. Так — с помощью немцев — он вышел в расположение полка Мехтиева.
— Ну, брат, развеселил! Если бы кто-нибудь другой, а не Жора Айрапетов, ни за что бы не поверил, — посмеивался Мехтиев, которому казалось, что минувший день навсегда отучил его даже улыбаться.
Лейтенант стоял перед ним, смущенно пожимал угловатыми плечами, совершенно искренне не понимая, что же здесь такого веселого, — на войне как на войне.
Никто в полку не помнил случая, чтобы Айрапетов не нашел его, будь то на марше, в дни общей перегруппировки войск, или вот, как сейчас, во время глубокого преследования противника, когда не только полки, даже дивизии густо перемешались на всех дорогах.
Мехтиев объяснил Жоре обстановку (тот привык запоминать детали и без карты) и отправил его в обратный путь: танки, позарез нужны танки не позднее утра, хотя бы с десяток.
— Сейчас же доложу наштадиву, товарищ майор, — козырнул лейтенант, сунув в карман кусок черствого хлеба.
— Учти, комдив там ждет нового назначения, так ты, Жора, постарайся, кроме штадива, передать мою просьбу генералу Шкодуновичу.
— Слушаюсь.
— Доберешься?
— Не беспокойтесь, товарищ майор.
Мехтиев обнял земляка-бакинца, и Жора легкой тенью исчез в глуби южной ночи. Да, если бы Бахыш мало знал его, то, пожалуй, усомнился бы, что он ночью напрямую выйдет к селу Котовскому, но Айрапетов давно удивлял исключительной зрительной памятью и какой-то врожденной интуицией следопыта: достаточно было Жоре вглядеться в топографическую карту — и доселе незнакомая местность представлялась ему вполне реальной.
На душе у Мехтиева сделалось посветлее: разумеется, и в штабе дивизии, и в штабе корпуса так или иначе знали о положении его полка, оказавшегося на главном пути отхода разбитых дивизий противника, но все-таки свидетельство офицера связи поторопит командира корпуса. Он не знал, что район Сарата-Галбены не дает покоя самому командарму; больше того, ничем не приметное село еще вчера особо отмечено на карте командующего фронтом.
— Попытайся вздремнуть, — сказал за спиной Мехтиева майор Манафов.
Мехтиев поспешно обернулся, недовольный, что ему помешали побыть наедине со своими раздумьями о завтрашнем дне.
— Все равно не усну, — нехотя отозвался он.
— Мы подвели итог: полк потерял за день…
— Знаю, — перебил Мехтиев. — Если еще учесть, что многие раненые остаются в строю, то число потерь возрастет еще на четверть.
Они стояли рядом, командир полка и замполит, наблюдая, как методично немецкие ракетчики, надежно охраняя передовую, каждые две-три минуты освещали нейтральную полосу в наиболее уязвимых местах, — где долок, где овражек, где мелкий кустарник. И немецкая пехота, судя по всему, даже в таком бивуачном, неопределенном положении спала мертвым сном, чтобы рано утром, со свежими силами, повторить свой ва-банк.
А вот русские пошли бы на прорыв, пожалуй, скорее всего ночью.
— Может, Глушко вернется еще, — сказал Манафов. Его тяготило затянувшееся молчание. — Все не верится, что полк, замыкая кольцо, сам оказался окруженным.
— Почему же не верится? — спросил Мехтиев с некоторым раздражением. — Во-первых, наши полки не могли пробиться сюда в течение всей второй половины дня. Во-вторых, Глушко не довел пленных до Котовского. В-третьих, лейтенант Айрапетов вышел в район КП буквально по следу блуждающих немцев…
Манафов молчал.
У них трудно складывались отношения. Манафов, будучи старше Мехтиева, вольно или невольно считал себя вправе хотя бы исподволь, без нажима, поучать молодого, вспыльчивого майора. Правда, тот был отходчивым и, как ни в чем не бывало, сам первым восстанавливал мир между ними, командиром и замполитом.
Подошел Невский. Манафов был доволен его появлением.
— Вам тоже не спится, Николай Леонтьевич? — спросил он подполковника.
— Скажете потом, что воевала одна пехота.
— Если бы не ваши дивизионы, полку пришлось бы туго.
— Отстрелялся… Явился за назначением: в какой батальон пошлете необученным рядовым?
— С вами не заскучаешь.
— Может, и так, если есть боеприпасы.
Невский принадлежал к числу редких людей, умеющих скрывать душевное состояние за шуткой-прибауткой или невозмутимо спокойным тоном. С такими людьми на фронте было как-то спокойнее. Мехтиев завидовал его уравновешенности, очень необходимой на войне, особенно когда от тебя зависит жизнь полутора тысяч подчиненных; однако сейчас Мехтиеву показалось наигранным это самообладание Невского после всего пережитого за день и перед новым испытанием.
— Давайте-ка в самом деле лучше спать, утро вечера мудренее, — сказал Мехтиев.
Он остался опять один возле командирской землянки. Наугад спустился на одну, вторую ступеньку, присел на глинистую бровку, чувствуя ноющую боль во всем теле.
Немецкий передний край все так же, в заданном ритме, освещался мертвым сиянием ракет, отчего южная ночь то расступалась на считанные секунды, то закрывала плотным занавесом широкую лощину. Не успевал Бахыш привыкнуть к полутьме, едва различая размытые очертания окрестных увалов, как ослепительно вспыхивала новая ракета, и он с опозданием прикрывал глаза ладонью.
Слева, где высота двести девять, немцы не проявляли себя ничем. Уж там-то они могли двигаться вполне свободно под покровом глухой ночи, огибая высоту с северо-запада; но, пожалуй, боялись напороться на другой заслон.
Едва подумал об этом Мехтиев, напряженно вглядываясь туда, как со стороны большака ударила по высоте дробной очередью дежурная немецкая батарея. «Проснулись, черти!» — крепко выругался он и поднялся с бровки в полный рост. Вслед за коротким артналетом в нескольких местах по фронту гулко затарахтели крупнокалиберные пулеметы, словно отзываясь на пушечный гром; но пехота не поддержала, как обычно, автоматной трескотней ни артиллеристов, ни пулеметчиков.
Мехтиев посмотрел на свои трофейные, швейцарские: шел третий час.
Он завернулся в плащ-накидку и устроился поудобнее прямо у входа в землянку, положив голову на мягкую свежую бровку. Думал, что не уснет, переутомившись не столько физически, сколько от нервного перенапряжения. Однако тут же забылся…
Странно, но ему снился только что освобожденный Париж, в котором он никогда, конечно, не бывал, но который знал неплохо, начитавшись французских романистов. Будто ведет он полк на площадь Этуаль, не спрашивая ни у кого из парижан, как удобнее добраться до нее. А в хвосте полковой колонны пристроилась ватага ребятишек, которые в любой стране мира с восторгом маршируют вслед за войсками. И откуда ни возьмись появляется встречь генерал Шкодунович на «виллисе». Он, Мехтиев, отъезжает на коне в сторонку, чтобы видеть весь полк, и браво командует: «Смирна-а!» Команда звучит уж очень громко — пожалуй, от удивительного резонанса этого длинного пролета средневековой улицы. Генерал качает с добрым укором своей красивой головой, но не говорит ни слова. Они стоят рядом с тротуаром, запруженным до отказа ликующими парижанами, и пропускают мимо себя 1041-й стрелковый полк, отмеченный орденами Суворова и Кутузова, прошедший с боями без малого всю Европу…
* * *
В тот самый час, когда Мехтиев во сне оказался в Париже, реальный генерал Шкодунович, не спавший вторые сутки, забрасывал лейтенанта Айрапетова самыми разными вопросами, на которые офицер связи не всегда мог ответить, потому что находился в полку Мехтиева всего около часа.
Но основное становилось ясным: между селами Котовское и Сарата-Галбена нет сплошной обороны немецких частей, а есть некое движущееся боевое охранение, обращенное для надежного прикрытия выхода главной колонны из окружения на восток. В противном случае Айрапетов не прошел бы через двойную линию фронта — туда и обратно, при всей своей храбрости. Что же касается 1037-го и 1039-го полков, посланных на помощь Мехтиеву, то они, конечно, не смогли рассечь самую стремнину немецкого потока и на себе испытали яростные контратаки отходящих в юго-западном направлении, вдоль восточной дуги кольца.
