Они быстро оказались на месте. Здесь, под одним из деревьев, недавно был вырыт блиндаж наблюдательного пункта. Разведчики собрались вокруг рации. Брови и ресницы у всех побелели от инея. Сквозь разрывы в тающем холодном тумане, местами еще полосой наползавшем на горы, постепенно начала вырисовываться дорога № 9, перерезавшая здесь невысокую холмистую гряду. Нян в бинокль внимательно рассматривал рельеф долины на всю глубину вражеской обороны и видел, как противник продолжает наращивать заградительные укрепления.
- Сегодня рождественская ночь, не так ли? - спросил Нян.
- Да, сегодня рождество, - ответил Лыонг. - Что вы решили?
- Возьмете сухой паек, по восемь рисовых лепешек на каждого, и в шестнадцать тридцать выступим. Этой ночью нужно пересечь дорогу и выйти к кофейной роще по ту сторону заграждений. Напомните, чтобы паек взяли и на мою долю.
- Вы хотите идти с нами? - спросил Лыонг.
- Да, а что тут такого?
Только к шести вечера Няну, Лыонгу и еще четырем бойцам удалось, разбившись на две группы, выйти к ручью у отвесного, густо заросшего лианами склона. От восточной оконечности поселка Хыонгхоа ручей отделяло всего каких-нибудь семьсот - восемьсот метров. Внимательно изучая местность, Нян подумал: «Ручей изгибается хомутом. Если противник откроет встречный огонь из станковых и крупнокалиберных пулеметов, он может прижать наших солдат к склону, едва они выскочат из зарослей дикого сахарного тростника. Наверняка этот склон хорошо просматривается противником. Сколько же минут потребуется роте для броска к населенному пункту?…» Нян поднялся и начал шаг за шагом продвигаться вперед, Лыонг прикрывал его широкой спиной. Опытный глаз командира полка замечал мельчайшие подробности рельефа, а в его голове роились новые предположения и вопросы.
Лыонг шел, пригнувшись, не спуская глаз с направления, где находился противник. Лыонг уже был у этого ручья, когда бежал из плена. Сейчас он мысленно анализировал предстоящий бросок через поселок: «От ручья к северному участку дороги можно пройти только через восточную окраину населенного пункта. Нян правильно решил воспользоваться рождественской ночью!» Лыонг, прищурившись, смотрел на узкие полоски света из окон караульного помещения, находившегося на краю улицы. В открытые окна виднелись силуэты людей. Один за другим разведчики под прикрытием росших вдоль улицы деревьев продвигались вперед. Первая группа, тщательно соблюдая правила ночного передвижения, незамеченной обогнула деревянную сторожевую вышку. Лыонг прополз буквально под носом у стоявшего наверху часового и залег, прикрывая следовавшего за ним командира полка. С вышки на дорогу, освещая лужайку по обе стороны от нее, падала бледная полоска света.
Через несколько минут фигурки разведчиков скрылись за темной вереницей домов.
Наступила полночь.
Протяжно зазвонил колокол протестантского собора. Нян и разведчики находились уже перед проволочными заграждениями, за которыми рядами росли кофейные деревья. По ту сторону заграждений хорошо была видна недавно выкопанная траншея с буграми свежевырытой земли.
- Пустая траншея! - шепнул подползший к Няну Лыонг.
- Может, место для ночной засады?
- Я тоже сначала так подумал, но - нет. Я смотрел внимательно - она пуста.
- И все же проверьте еще раз, - тихо сказал Нян. - Противник коварен, засада может оказаться где-нибудь поблизости.
Однако засады обнаружено не было, и Нян приказал продолжать продвижение вперед.
Через полчаса они были уже перед заграждениями Такона.
Такон предстал перед ними исполинским, грозно ревущим зверем: тут одновременно работало множество генераторов и радарных установок, то и дело двигались по взлетной полосе самолеты. Пучки прожекторов пядь за пядью обшаривали небо, бесчисленные цепочки электрических лампочек ярким светом заливали аэродром.
Холодная роса, пробираясь за шиворот, иголками колола тело. Нян чувствовал, как пересохло во рту, и с трудом подавлял острое желание закурить. Однако сердце переполняла радость: окончательно окрепла вера в успешное выполнение боевого задания. С южного направления приближался низко летевший самолет, из-под темневших прямоугольных крыльев один за другим сыпались букеты осветительных ракет.
Нян с усмешкой смотрел на эти букеты, разлетавшиеся, как пестрые снопы фейерверка, и сказал:
- Будет вам праздничек!
* * *
После этой удачной ночной вылазки Нян еще на некоторое время остался вместе с группой неподалеку от оборонительных заграждений противника. Разведчики крепко связали между собой несколько веток у вершины высокого дерева, и оттуда в бинокль открывался широкий обзор. Дни Нян проводил на наблюдательном пункте, а ночью вместе с Лыонгом пробирался к самой последней линии заграждений противника. К концу месяца была закончена разведка южной части группировки войск противника. Лыонг во многом помог командиру полка, проявив недюжинные способности и острое чутье разведчика. Правда, ротный не раз с трудом подавлял в себе раздражение, когда командир полка с присущей ему педантичностью стремился самым тщательным образом выверить все детали.
Однажды после нескольких таких вылазок Нян сказал, что хорошо было бы взять в помощники кого-нибудь из местных жителей, знавших окрестности как свои пять пальцев, и Лыонг вспомнил о Фанге.
В памяти сразу возник образ этого высокого, широкоплечего старика с прочно посаженной головой, могучей грудью и косолапящей походкой. Его внушительная сутуловатая фигура, облаченная в войлочную куртку, с охотничьим ружьем на плече, невольно внушала робость всем, кто встречался с ним в джунглях.
Со времени их знакомства минуло уже три года, и ровно месяц промелькнул с тех пор, как Лыонг встретил Сием у складов. И вот теперь Лыонг увидел пепелище, оставшееся от Тая. Он постоял перед некогда просторным домом старого Фанга, на месте которого теперь торчали обуглившиеся, а раньше мощно подпиравшие его сваи. Полуобгоревшая коробка соседнего дома осела наземь, и пушистые рыжие белки деятельно сновали в поисках завалявшихся крошек среди рухнувших деревянных стен кухни. Жители деревни переселились в густые джунгли на высоких скалистых вершинах, поставив там хибарки на сваях. С наблюдательного пункта на Коане селение не просматривалось; виднелась лишь густо-зеленая тонкая полоска, изредка проглядывавшая сквозь плотную пелену тумана.
Фанг и его невестка жили в маленьком, собранном из бамбука домике на сваях, тесном и темном, задней стеной притулившемся к голой скале. Кое-как прилаженная тростниковая лестница, тонкие, ненадежные опорные столбы, поднимавшие хибарку над землей на незначительную высоту, - вся убогость постройки свидетельствовала о том, что старик, рачительный хозяин, всегда любовно заботившийся о доме, теперь махнул на все рукой. Лыонг, поднимаясь к домику по пологим камням и оглядев это жалкое строение, почувствовал к старику глубокое сострадание. Старик все отдал, чтобы поставить на ноги единственного сына, сделать его человеком, а сын ушел к врагам. Зачем теперь старику дом?…
Много пережил старик из-за измены сына, но не очерствел сердцем. Фанг очень любил зверей, и теперь, как и когда-то в Тае, у него жили, несмотря на тесноту, диковинные зверушки: две голубые толстушки лори, полосатая летяга со складкой кожи, которая проходила вдоль брюшка между передними и задними лапами и распускалась веером, позволяя этой зверушке летать, и четыре малайских медвежонка, которым старик устроил логово внизу под домом. Медвежата, еще совсем крошечные, полуслепые, но уже страшно прожорливые, упорно тыкались мордочками в бамбуковую поилку с кумысом у лестницы, толкались, лезли друг на друга, так что самый проказливый в конце концов свалился прямо в кумыс.
Фанга дома не оказалось. Сием в одиночестве сидела у очага и перебирала в корзине золотистые зерна падди. Она заметила Лыонга еще с лестницы, подняв голову на звук его шагов. Она узнала его, и во взгляде ее промелькнуло нечто, похожее на радостное удивление. При виде холодного очага и сумрака в доме Лыонгу стало как-то не по себе. Сием разожгла огонь. Лыонгу она показалась моложе и красивее, чем месяц назад при встрече у складов. Она снова стала той Сием, какой он ее запомнил когда-то. Лыонг не мог понять, почему она так холодна и негостеприимна: разожгла огонь и снова склонилась над корзинкой с падди, замкнутая, отчужденная, настороженная лесная отшельница.
- Сием, где старик? - спросил Лыонг, чтобы как-то нарушить затянувшееся молчание.
