первую любовь, всего лишь желая проверить на искренность, никакие подробности ей не требовались, да это и невозможно – взять и обнулить все свои прошлые связи. И все-таки его доводы не смогли ее убедить, пока в один прекрасный день, уже спустя пару лет после свадьбы, она не обнаружила в приготовленных на продажу старых книгах его дневник времен учебы в аспирантуре, в котором он подробнейшим образом описывал свои отношения с той сокурсницей. Она пересчитала количество их поцелуев и действительно получила цифру одиннадцать. К тому же в дневнике он неоднократно напоминал себе о том, что не должен заниматься сексом до брака, чтобы перед лицом родителей не превратиться в предателя. Для пущей убедительности он даже переписал отрывок из рассказа Юй Дафу «Снежная ночь», дабы предостеречь себя примером главного героя, мучавшегося от угрызений совести после утраты целомудрия: «Оно того не стоит! Оно того не стоит! Мои мечты, мои планы, весь мой пыл послужить стране – что от всего этого теперь осталось? Что осталось?» После того как она прочитала дневник, у нее защипало в носу, так тронула ее искренность мужа.
Прожив с ней столько лет в браке, он ничего никогда не скрывал, включая личную жизнь. Взять, к примеру, случай двухлетней давности, когда в него безответно влюбилась одна его бывшая магистрантка. Что ни день она слала ему по десять с лишним SMS, открытым текстом сообщая, что хочет занять место его жены. Вообще-то эту проблему можно было решить без лишнего шума, ни о чем не докладывая жене. Однако он объяснил, что, скрывая от нее правду, чувствует себя не в своей тарелке, это сказывалось даже на его движениях – ни дать ни взять пересекающий таможню контрабандист. Поэтому с самого первого послания магистрантки он докладывал жене все подчистую и даже обращался к ней за советом. Она ему намекнула, что своих вошек каждый должен выводить сам.
Тогда он стал ежедневно писать бывшей ученице длиннющие письма, уговаривая одуматься и остановиться, пока не поздно. Самым длинным было послание под названием «О нереалистичности безответной любви в новелле Цвейга „Письмо незнакомки“». Это и посланием-то сложно назвать – целое сочинение получилось. Его краткое содержание сводилось к следующему: «В своем произведении Цвейг создал образец тайно влюбленной женщины, которая еще в тринадцать лет полюбила одного писателя. Повзрослев, она нашла возможность несколько раз устроить с ним свидания, более того, ничего ему не сказав, родила от него ребенка. Но, когда она умирала, герой так и не вспомнил, кто она такая. И пускай сам автор проявляет к ней сочувствие, финал этой истории крайне трагичен. Надеюсь, история послужит тебе предостережением, не кидайся в этот омут».
Он совсем не ожидал обратного эффекта: чем длиннее были его послания, тем безумнее вела себя магистрантка, дошло до того, что она принялась угрожать, что лично встретится с его женой. Как тут быть? Он предупредил жену об опасности. Та просмотрела все его послания, после чего спросила:
– Ты правда хочешь обрубить все концы?
– Зачем бы тогда я тебя беспокоил?
– Хорошо, тогда оставляй свой мобильник и компьютер дома, а сам езжай на недельку к Жань Бумо, побеседуешь с ним о документальной прозе, а потом вернешься.
Он без всяких возражений так и поступил. Спустя семь дней в его мобильнике и в электронной почте установилось полное спокойствие, настолько полное, что стало даже как-то непривычно, прямо как во время посадки самолета, когда тебе вдруг неожиданно закладывает уши и ты ничего не слышишь.
– Как ты это устроила? – спросил он.
– Ничего и делать не пришлось, тут просто требовался семидневный карантин.
– Ты ей даже не угрожала?
– А тебя это разочаровало?
Он кивнул в знак согласия.
Такая непосредственность приводила ее в полное умиление. Чем больше ей казалось, что он с ней откровенен, тем больше он старался во всем раскаяться. Он рассказал, что не разрывал отношений с магистранткой из-за того, что его грела мысль о тайной поклоннице, поэтому он одновременно и хотел, и не хотел этой связи. Тогда жена ему сказала:
– Оказывается, все с тобой в порядке, а то я было подумала, что ты страдаешь крайней формой нарциссизма.
За эти долгие годы она уже приспособилась к прозрачности Му Дафу, поэтому даже мало-мальский обман с его стороны раздувался ею до невероятных размеров, до таких, что она чувствовала вокруг себя сплошную грязь и обман. «Он меня просто избаловал, – думала Жань Дундун, – а когда человек к чему-то привыкает, он словно следует раз и навсегда установленным правилам игры, поэтому измениться ему ох как трудно, прямо как в знаменитом изречении Лу Синя, которое любит повторять Му Дафу: „К сожалению, переделать Китай слишком сложно, даже если просто нужно передвинуть стол или переложить печь, сделать это придется ценой крови; и даже если заплатить за это кровью, далеко не факт, что стол сдвинут, а печь переложат“»[5].
«Смогу ли я измениться? – спрашивала себя Жань Дундун. – Смогу ли понизить свои требования к нему? Ведь пока он во всем признается, не думая о последствиях, меня в большинстве случаев, особенно когда речь идет о раскрытии убийства, интересует не столько правда, сколько наказание».
Она принялась его тормошить, приговаривая:
– Му Дафу, обещаю, что не буду сердиться, но мне нужно услышать правду.
– А во что ты больше поверишь? В просто массаж или в массаж с продолжением?
– В последнее.
– Тогда последнее и было. Прости, после массажа я и правда заказал продолжение.
Она почувствовала, как перед глазами у нее потемнело, при том что вокруг и так уже было темно. Она никак не ожидала, что не сердиться окажется настолько сложным.
16
Ответ прозвучал, и пускай этот ответ был неприятным, на несколько дней она успокоилась, точнее, всю ее словно парализовало от мощнейшего удара, и пока она пребывала в таком одеревеневшем состоянии, отходя от боли, на нее вдруг напала какая-то нездоровая веселость. Эта веселость происходила от того, что он наконец-то перестал ее обманывать, наконец-то рассказал ей правду и признал вину.
На четвертый день в ее сознании возник еле заметный протест, он был подобен малюсенькому пузырьку, поднимавшемуся из водных глубин, звучал он совсем слабо, но в нем четко опознавался голос Му Дафу. «Как его голос проник в мою голову? Не иначе обменялись биотоками, пока находились рядом».
С того самого вечера, как Му Дафу признался, что сходил налево, он намного чаще кривил рот в холодной усмешке, готовил он теперь тоже отвратно, особенно овощи, которые всякий раз пересаливал до горечи. В минуты общения он все чаще просто угукал или хмыкал в ответ, ясное выражение на его лице все чаще сменялось унылой хмуростью. Он явно хотел, чтобы после признания вины к нему проявили великодушие, но теперь складывалось ощущение, что к этому признанию его принудила она. На его лбу складками залегли обида и несогласие, которые эхом отдавались в ее мыслях.
После работы Жань Дундун вдруг обнаружила, что припарковалась на стоянке отеля «Ланьху». Странно, когда она села за руль, то хотела сразу поехать домой, но пока ехала, подсознательно свернула сюда, словно в нее встроили автоматический навигатор. Не веря своим глазам – или делая вид, что не верит, – она объяснила это обычной двигательной памятью. Раз уж приехала, направилась в массажный центр и сделала себе комплексный массаж. Все ее мышцы, акупунктурные точки и каналы пришли в надлежащий тонус, в то время как на душе продолжали скрести кошки. Она чувствовала, что одна из проблем так и не решена. Что же это за проблема? Она притворилась, будто бы вспомнила о ней только сейчас, словно это было что-то совершенно неважное и побочное. Поэтому как бы между прочим заглянула в журнал регистрации салона и просмотрела в нем все записи за предыдущие
