Паиньке, двоюродному брату Ябеды, исполнилось семнадцать, и звали его Милтон Фишман. Он был очень набожный и вел службы в летнем лагере. Ябеда ему наушничал.
— У меня есть четвертак, — сказал Ябеда.
— Позолоти ручку, — предложил Гас.
Семьи, жившие на Кларк, Св. Урбана, Рейчел и Сити-холл, скидывались и снимали на лето коттеджи в Прево. Уж как там они исхитрялись наскрести деньги, чем поступались, значения не имело — дети должны проводить лето на свежем воздухе. В Прево почти никто не жил постоянно, большинство покосившихся домишек принадлежали франко-канадцам, которые жили в Шоубридже, выше по склону. Поезда Канадской железной дороги останавливались в Шоубридже. Прево — он располагался у подножия горы — отделял от Шоубриджа мост; построил его первый почтмейстер, человек по фамилии Шоу. Поселок являл собой мешанину дощатых лачуг и коттеджей, разбросанных по горам и долам, которые перекрещивались ухабистыми грунтовыми дорогами и запутанной системой тропок. Центр поселка находился у начала моста. Здесь размещались магазины Циммермана, Блатта, гостиница «Прибрежная», мясная лавка Стейна, а на уходящей вправо петлистой грунтовой дороге — синагога и пляж. В 1941 году между универсальными магазинами Циммермана и Блатта, расположившимися друг напротив друга по обе стороны шоссе, еще шла упорная конкуренция. При магазинах — оба размещались в растянувшихся вдоль шоссе унылых зданиях, краска на которых давно облупилась, — имелись танцзалы и просторные террасы, на них тоже устраивали танцы. Но Циммерман обставил Блатта, заведя помощницу, звали ее Зельда. Она обклеила магазин Циммермана объявлениями.
Над прилавком с фруктами красовалось такое:
АПЕЛЬСИН — ЭТО ТЕБЕ НЕ БЕЙСБОЛЬНЫЙ МЯЧ. НЕ БЕРЕШЬ — НЕ ЛАПАЙ. ТЫ НЕ ОДИН — ПОКУПАТЕЛЕЙ МНОГО
А над кассой такое:
ЕСЛИ ТЫ КУПИШЬ ЭТОТ ТОВАР ДЕШЕВЛЕ, У ОБИРАЛЫ ЧЕРЕЗ ДОРОГУ, ЗНАЧИТ, ТЕБЕ ЕГО ОТДАЮТ ДАРОМ
Если тебе все же удавалось купить тот же товар дешевле у Блатта, Зельда всегда доказывала, что товар или несвежий, или плохого качества.
Пляж порос колючей травой, из песка там и сям торчали пни. Дородные дамы средних лет с обгоревшей докрасна кожей расстилали одеяла и, расположившись на них как есть — в лифчиках и панталонах, — играли в покер, курили, прихлебывая кока-колу. Расслабляющиеся на отдыхе закройщики и гладильщики также не надевали купальные костюмы. Плавать они не плавали. А расставляли карточные столы, стулья и степенно играли в безик, посасывая вонючие сигары и поругивая жару. Меж столов носились дети — играли в пятнашки, гоняли мяч. Между растянувшимися на земле телами загорающих ходили, сгибаясь под тяжестью ведер со льдом, мальчишки и кричали:
— Вода прямо со льда! Шок-лад, сиг-рет!
Время от времени одна из дам вперевалочку пробиралась от стола к столу — поля шляпы колышутся, на губах улыбка, не менее лучезарная, чем ее надежды, золотые зубы блестят — и, отвлекая играющих, спрашивала: не купите ли — учтите, никто вас не неволит — билеты лотереи в помощь фонду «Мизрахи» — «Отдых на свежем воздухе» или Еврейскому национальному фонду? Верещали голые младенцы. Поедались сливы, персики, арбузы; не глядя, кидались на траву косточки и корки. Купаться в плавно катящей свои воды желтой реке в последние три недели августа, когда опасность полиомиелита достигала пика, Санитарный совет запрещал. Но детей этот запрет не пугал. Они визжали от восторга, стоило одной из необъятных мамаш зайти в реку, окунуться — раз-два и готово, — наказать детям не заплывать далеко и тут же, освежившись, возвратиться к прерванному покеру. Франко-канадцы были так всем этим ошеломлены, что не роптали. Священники же в проповедях, случалось, обличали евреев за забвение приличий. Морт Шуб говорил:
— Ну и что, такая у них работа. Священник тоже хочет кушать.
По вечерам чуть не все наши толклись в танцзалах Циммермана и Блатта. Ребятня — Ной, Гас, Херши и другие мальчишки их возраста забирались на окна и стреляли из трубочек горохом, целя танцующим в ноги. Пятницу мамаши проводили в трудах: убирали, стряпали к субботе. Ближе к концу дня все наряжались: готовились к приезду отцов. Те приезжали по преимуществу на экскурсионных поездах в 6:15 — их встречали в Шоубридже. После чего семья шествовала через Шоубридж, вниз по склону и через мост; местных это зрелище приводило в трепет. Откуда они взялись, эти жующие сигары мужчины, увешанные сумками с арбузами, бутылками с лимонадом, палками салями, корзинами персиков, которые орут на детей, хлопают жен по заду и — что уж и вовсе ни в какие ворота не лезет — машут угрюмым шотландцам, остолбенело восседающим на своих террасах?
Наконец появился и Ной.
— Ябеда хочет пойти с нами, — сказал Гас.
— Ты ему сказал, куда мы идем?
— Еще чего. Я что, спятил?
— У него есть четвертак, — сказал Херши.
Ябеда продемонстрировал четвертак.
— Ну ладно, — сказал Ной.
Старая Анни, уныло качая головой, смотрела, как четверо ребят идут по полю. Впереди Ной. За ним Херши, сын раввина Друкера, чахлый парнишка с большими карими глазами. У его отца была небольшая, но преданная паства. Херши по вечерам болтался около синагоги, преграждал дорогу старикам, шедшим помолиться.
— Дайте пять центов, и я вас благословлю.
И благословлял, и еще как благословлял!
— Я такой святой, аж жуть, — сказал как-то Ною Херши.
Гас, раскормленный, веснушчатый блондин, тащился сзади.
Мальчишки тянулись гуськом по грунтовой дороге, ведущей к Девяти Коттеджам, солнце припекало их загорелую кожу. Они миновали коттедж Кравицов с их вонючим отхожим местом, домик Бекки Гольдберг и неказистую халабуду, где ютился добрый десяток неказистых Коэнов.
Подошва горы поросла высокой травой, жесткой, пожолклой и очень колкой. Попадались тут и топкие участки, где росли камыши, но их мальчишки обходили. Под деревьями было прохладнее, но ребятам предстоял еще долгий подъем на гору. Мягкую, рыхлую землю устилали шишки, иглы и палая листва. Сквозь ветви берез, кленов и елок просачивались солнечные лучи, от горы исходил промозглый запах сырости. Время от времени слышалось карканье ворон, дважды они видели дятла, а один раз даже колибри. На вершину они поднялись лишь к часу и присели на небольшой полянке — съесть свои бутерброды. Гас гонялся за кузнечиками, а изловив, опускал их в банку из-под майонеза, в крышке которой провертел две дырочки. Расправившись с бутербродами, мальчишки снова отправились в путь — спуститься они решили по другому склону. Подрост здесь был гуще, и так как им хотелось дойти побыстрее, они обдирали руки и ноги о ветки, а то и проваливались в прикрытые листьями ямы, зашибали ноги об острые камни. Вдали послышались голоса. Ной — ему доверили нести пневматическое ружье — взвел курок, Гас схватил камень, Херши сорвал с пояса перочинный нож.
— Опоздаем на шабос, — сказал Ябеда. — Может, вернуться?
— Иди-иди, — сказал Херши. — Смотри только на змею не наступи.
— Да я что, я ничего.
Сквозь листву теперь просачивались не только голоса, но и смех. Склон стал более пологим, а вскоре впереди замаячил берег. И чего там только не было — и настоящие каноэ, и трамплин, и яркие — вырви глаз — зонтики, и шезлонги. Мальчишки стали осторожно, хоронясь за кустами, подкрадываться к берегу. Ной был поражен. Высокие стройные мужчины, ужас до чего хорошенькие женщины лежали себе на солнышке — и хоть бы хны. Никто не орал, никаких тебе арбузных корок, женщин в нижнем белье. Повсюду чистота. Можно даже сказать — красота.
Первым углядел киоск с прохладительными напитками Гас. Он повернулся к Ябеде и сказал:
— Ну, где твой четвертак? Иди купи нам пепси.
— Пусть Гас идет, — сказал Херши. — Он меньше всех похож на еврея. Смотри, какой у него нос. Господи! Да ему ничего не стоит сойти за гоя.
— Бери мой четвертак.
— Иди полей чайник, — сказал Гас. — Может, я и меньше похож на еврея, чем ты или Ной, только знаешь, как они нас узнают: стянут штаны — и все дела…
Ребята прыснули.
— И ничего смешного, — сказал Херши. — Так моего дядю вычислили, того, которого убили в России.
— Вы все сдрейфили, — сказал Ной. — Я пошел. Только свою кока-колу я выпью на пляже. А вам, если хотите пить, придется пойти со мной.
Тут с места снялся «форд», и их глазам открылось объявление. Первым его заметил Гас. И указал на него остальным.
— Смотрите, смотрите!
ПЛЯЖ ПРЕДНАЗНАЧЕН
ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО
ДЛЯ ХРИСТИАН
Объявление в корне переменило их планы. Ной — его только что не колотило — сказал, что они прокантуются тут до вечера, а когда пляж опустеет, украдут объявление.
— Это что же получается — домой вернемся уже затемно? — сказал Ябеда. — Как-никак сегодня пятница. А что, разве твой папа сегодня не приедет?
