— Мне надо идти, — сказал я.
— Мне тоже, — сказал он и взвалил, наконец, мешок с бельем на плечо.
— Хорошего дня!
— Вам тоже.
Еще чего! Как же, жди! Последние ступеньки перед третьим этажом я преодолел одним прыжком. А когда входил в квартиру, то услышал, как Маррак, кряхтя, поднимается дальше вверх по лестнице.
— Проклятый шестой этаж, — тихонько ругался он. — Если перееду, то только в дом с лифтом!
«Сам виноват, — подумал я. — Мог бы купить себе стиральную машину, жадина!»
Едва я оказался в квартире, как скука продолжилась точно с того места, на котором остановилась.
Я уселся в размышлительное кресло.
Полистал словарь и выучил три новых слова.
Посмотрел в окно и задремал.
Забыл три новых слова.
Пошел на кухню и попил еще сока.
Поел еще мюсли.
Вымыл стакан, миску из-под мюсли и ложку.
Мой взгляд упал на мусорное ведро. Пакет в нем был полон до краев — ну хоть что-то! Если сначала отнести мусор во двор, а потом пописать в дневник, вторая половина дня пройдет гораздо быстрее.
Значит, снова вниз.
Мусорные контейнеры стоят на заднем дворе, вдоль стены соседнего дома. На задний двор ведет дверь из двух створок, и за одну из них надо сильно-сильно тянуть, чтобы открыть, потому что ее уже несколько недель заедает. Может, из-за ржавчины или еще чего-то. А другая половина вообще просто не открывается. Моммсен давно уже должен ее починить, потому что становится только хуже, но ему, наверно, вместо этого больше нравится поддавать. Даже водитель мусоровоза уже жаловался. Я дергал и дергал эту противную дверь, пока она не приоткрылась настолько, что я смог протиснуться в щель вместе с мусорным пакетом — и тут же попал Моммсену прямо в руки. Он был вооружен большой метлой и маленьким жестяным совком. Поддатый или нет, по вторникам он подметает двор, вспомнилось мне.
— Здрасте, герр Моммсен, — сказал я.
Он немного покачался и вытаращил на меня глаза.
— Ты кто?
— Рико Доретти. Третий этаж.
— Я знаю, — сказал он. — Ты что, думаешь, я тупой, или как?
Ну вообще!
Я не стал отвечать, а вместо этого придержал ему дверь, изо всех сил открыв ее как можно шире. Он медленно протискивался мимо меня и смотрел мне при этом прямо в лицо. Глаза у него были такие мутные, как будто кто-то пролил в них молоко.
— Не могли бы вы наконец починить дверь, — сказал я.
— Пойди поиграй! — рявкнул он.
— Ладно, пойду. Хорошего вам дня!
— Хороший — это не про меня.
Дверь закрывалась за ним со скрипом, не торопясь, как в замедленной съемке. Я покачал головой, подошел к контейнеру, откинул тяжелую черную крышку и бросил туда пакет с мусором. И тут я увидел его: посреди грязных, вонючих отбросов лежал маленький ярко-красный самолетик.
Я посмотрел вверх, в небо, как я уже делал, когда нашел макаронину. На небе собирались темные облака, потихоньку закрывавшие солнце. На самом верху, в саду на крыше у РБ, на перилах сверкнул последний солнечный луч. Я снова посмотрел вниз. Маленький самолетик мог приземлиться здесь только одним способом: наверно, незаметно отцепился от рубашки Оскара, когда он вчера стоял там, наверху, и качался, чтобы доказать мне, что он не боится. Самолетик штопором упал во двор, кто-то поднял его и выбросил, наверно, как раз поддатый Моммсен.
Я встал на цыпочки и принялся выуживать самолетик-находку из контейнера, стараясь не запачкаться. Получилось не сразу, но в конце концов я подцепил его и смог получше рассмотреть. Никакой грязи на нем не было. Я постучал по обломанному концу крыла, потом положил значок в карман брюк и ухмыльнулся. Оскар безумно обрадуется, когда я возвращу ему его вещицу! Он ее наверняка уже ищет.
Потом опять наверх на третий, где меня уже ждал дневник. Сейчас я предвкушаю замечательный вечер с фрау Далинг и ленивчиками! Для этого мне, конечно, придется снова подниматься наверх, а потом снова спускаться вниз.
Ой-ей-ей-ей-ей-ей-ей!
Уже почти среда. Спецвыпуск новостей
Примерно десять минут назад обе руки Микки-Мауса показывали на двенадцать. Так что сейчас уже за полночь. В заднем доме только что пошевелилась огромная темная-претемная тень, я в этом совершенно уверен. Поэтому я переехал из моей комнаты в гостиную, в размышлительное кресло.
Все лампы включены, но даже если бы они были выключены, луны в окне не видно. Снаружи непроглядная ночь. Порывы ветра шевелят ветки деревьев, шуршат листьями и бросают моросящий дождь в стекла.
Я взял с собой одеяло и накрыл им ноги. Я сижу перед компьютером и печатаю мой дневник. Нужно сразу записать, что произошло сегодня вечером, иначе я совершенно точно не смогу заснуть. И мне нужно разработать план.
Если б я только мог думать быстрее!
Фрау Далинг ни о чем не знает.
Если позвонить маме, она только встревожится.
Мне не на кого надеяться, кроме как на себя.
Мне очень-очень страшно.
* * *
Незадолго до полвосьмого я пошел наверх. Не хотелось пропускать «Вечернее обозрение». Ну хорошо, на самом-то деле мне не хотелось пропустить ленивчики, но — «Вечернее обозрение» звучит не так прожорливо.
Я нажал на звонок у двери фрау Далинг. Никакого ответа. Я прижал ухо к двери и внимательно прислушался. Ничего. Тут я вспомнил: фрау Далинг и я видимся почти исключительно по субботам, когда у нее выходной, и я совсем забыл, что на неделе она работает до восьми. Ее и не может быть дома. Наверно, сейчас она еще стоит за прилавком в мясном отделе и нарезает последние шницели. Иногда я все-таки такой балда!
Этажом выше кто-то чем-то шуршал на лестнице. Послышалось веселое посвистывание. От Фитцке таких звуков доноситься не могло, он совершенно точно самый невеселый человек на нашей планете. Дверь захлопнулась. Наступила тишина.
Я пошел на пятый. На лестничной площадке стоял синий мусорный мешок, полный. Полоски обоев выглядывали наружу и пластиковая пленка, заляпанная краской — красной, желтой и оранжевой. Ну разве это не счастливый случай! Бюль был дома, а у меня было полчаса времени. Если я все ловко проделаю, он обязательно впустит меня к себе в квартиру.
Когда я позвонил, Бюль открыл сразу. Все было на месте: и его замечательные белые зубы, и черные волосы, и шрам на подбородке. Он удивленно рассматривал меня. Почти озабоченно.
— Рико! Что-то случилось?
Почему почти все люди, если к ним в дверь позвонит ребенок, сразу спрашивают, не случилось ли чего?
Я покачал головой и протянул ему руку.
— Добрый вечер! Меня зовут Фредерико Доретти. Я…
— Э-э-м-м… Я знаю, как тебя зовут.
Вот так и знал, что он встрянет! Некоторые люди даже десять секунд не могут подержать язык за зубами, а то, что я собирался сказать, было почти таким же трудным, как «Обеспечение безопасности с упором на контроль за установкой».
Где-то у меня в голове сам собой переключился маленький переключатель и запустил лотерейный барабан. Мне стало неприятно жарко. Я опустил руку. Рукопожатие отменяется. В конце концов, просто невозможно одновременно сконцентрироваться на всем сразу, а до сих пор «речь» про меня всегда произносила мама.
— Меня зовут Фредерико Доретти! — громко повторил я. — Я — необычно одаренный ребенок! Поэтому я могу, например, ходить только прямо и мало что замечаю вокруг себя!
Я говорил все быстрее.
— Но зато я люблю смотреть квартиры другихлюдейможномневойти?
Сердечные поздравления, Рико! Больше всего мне хотелось тут же развернуться и пулей убежать. Если бы десятью секундами раньше человек знал, как глупо он будет выглядеть десятью секундами позже, он бы точно не стал говорить или делать некоторых вещей. Ну а я сделал и сказал.
— Необычно одаренный?
Брови Бюля съехали к середине лба.
— Это значит, что я хотя и могу много думать, но не очень быстро, — выдавил я следующее объяснение.
— Оооо-кеееей… — сказал Бюль очень медленно.
— Но это, вообще-то, не значит, что я глупый. Например, Луна находится на расстоянии трехсот восьмидесяти четырех тысяч четыреста одного километра от Земли. В среднем.
— Понимаю…
Снова очень медленно.
— Позавчера я этого еще не знал и, наверно, скоро снова забуду. Потому что иногда у меня из головы что-то выпадает, только я не знаю заранее, что и откуда.
— Хм, ну раз так…
Теперь Бюль улыбался, и это была дружелюбная улыбка. Он распахнул дверь.
— Давай, заходи.
Между прочим, давно уже пора!
Я протиснулся мимо него, и он закрыл дверь. В нос мне сразу ударил запах краски. Повсюду в коридоре штабелями стояли картонные коробки, некоторые закрытые, другие раскрытые.
— Надеюсь, небольшой беспорядок тебя не смутит, — сказал Бюль. — Переезд, ты же понимаешь.
Я великодушно покачал головой. Это ничего, главное — чтобы он привык к порядку, если соберется жениться на маме.
