к тебе, пытаясь повлиять на выбор, поманить за собой. То, что ты слышишь, рождено не в твоей голове, это бесы, лярвы и прочие тёмные сущности шепчут. Если хочешь, чтоб они замолчали, — прекрати читать Учение и живи как обыватель, всё уляжется со временем, бесы потеряют к тебе интерес. Если же выберешь путь вперёд, по минному полю духовных миров, если решишь присоединиться к Архатам, — привыкни к тому, что вся эта свора астральных шакалов будет выть из грязных канав по обочинам твоего Алмазного пути. Но шепчут не только бесы. Учись распознавать голоса ангелов.
Уринова внезапно посмотрела куда-то вверх, потом резко оглянулась на пустую стену:
— Я сама уже много лет слышу голоса, привыкла. Дам тебе совет, как поступить. Если к тебе приходит какая-то неприятная мысль, старайся обозначить её в мозгу, но не думать о ней, держи на периферии сознания, и на хвост этой гадкой мысли ставь печать: «Непригодно!» Так она не сможет повлиять на твою карму. Дай-ка я тебя проверю. Это моё обручальное кольцо, напитанное мощными энергиями экстаза, выработанными когда-то с моим мужем, ныне покойным. Я сейчас подвешу кольцо на верёвочку и буду держать над твоей головой. Через некоторое время кольцо начнёт крутиться, влекомое энергией, исходящей из чары в твоей голове, Сахасрары. Если оно закрутится по часовой стрелке — ты идёшь по пути Света. Если против — то во Тьму.
Уринова усадила меня в старое кресло, от которого несло кошачьей мочой, встала сзади, попросила закрыть глаза и начала колдовать с кольцом. Минут через пять был вынесен вердикт: я не шёл, а кубарем летел во тьму, прямо в пасть Люциферу или одному из его рогатых корешей, потому что кольцо бешено крутилось против часовой стрелки.
— Вадик, тебе не стоит бояться, ведь всё в конечном счёте определяет наш выбор. Чтобы изменить направление кольца и вернуться на Путь Света, тебе нужно сделать что-то необычное, что выведет душу из оцепенения. Ты можешь сходить, например, в церковь — учение Агни-Йоги такой поступок не порицает, ведь все религии даны из одного источника. Просто выбери древний храм — бесы боятся многолетних молитвенных наслоений, сгустков позитивных эманаций, которых нет в новых церквях. А ещё лучше — купи трёхтомник «Агни-Йоги» и читай, читай, напитывайся токами Эпохи Огня. Если ты совладаешь с собой, отбросишь сомнения, отсечёшь сладкие голоса сирен похоти, чревоугодия, жажды любых плотских наслаждений и захочешь стать ближе к Шамбале — приходи в моё эзотерическое общество «Сообразительный». В нём я и мои ученики не ограничены рамками школьной программы и светского этикета, мы в полный рост двигаемся к Богу. Уверяю тебя, мы найдём решение всех твоих проблем.
Я вышел из квартиры доцента совершенно раздавленным. Поговорить мне больше было не с кем — с одноклассниками и одноклассницами я не дружил, не мог влиться в их восхитительный подростковый флирт, а новый спецкурс они открыто презирали. На фотокружке же после истории с Белым монахом любое упоминание о чём-то эзотерическом, эфемерном также вызывало хохот. Я смеялся бы в голос вместе с ними, увидев себя со стороны в обоссанном котами кресле, с золотым кольцом на верёвочке над головой — если бы не испугался до смерти, что моя мысль может кого-нибудь убить.
Очнувшись, я понял, что стою с потерянным видом посреди Большой Морской под мелким декабрьским дождиком. Часы показывали одиннадцать. Я решил не откладывать и сходить в церковь.
Церквей в Севастополе много, и почти все — старинные. Самый популярный собор — Покровский на Большой Морской. В советское время он так мозолил глаза большевикам, что было решено покончить со зданием и взорвать его. Заряд заложили под восточную стену, но, когда прогремел взрыв, собор устоял, разрушилась лишь небольшая пристройка. Более мощный заряд запретили использовать минёры — пострадали бы соседние дома. Большевики сплюнули сквозь зубы и переделали собор в архив: если ты такой крепкий, сохраняй наши документы! Я с уважением относился к этому белокаменному красавцу, но внутри этого храма мне всегда было неуютно, зябко, и ноги понесли меня дальше, на Городской холм.
Брусчатка улицы Суворова выводила прямиком к собору святого Владимира, но я по пути подошёл к Петропавловской церкви. Точнее, я стоял перед Домом культуры, но знал, что на самом деле это здание — собор с древней и богатой историей, построенный по заказу адмирала Лазарева. Архитектура собора выполнена в стиле афинских храмов с белой колоннадой. Если бы здесь проходили богослужения, я бы обязательно пришёл — душа этого храма имела норов косматый и разрушительный, несмотря на белоснежный облик. Ещё год назад перед Петропавловской церковью стоял обветшалый памятник Максиму Горькому: без головы, но с шляпой в руке. Устрашающий булгаковский сюжет недавно убрали, но я хорошо помнил безголовый ужас в скверике и не сомневался: голову статуе советского писателя снёс дух собора.
Наконец, я подошёл к храму св. Владимира, который выглядел бывалым ветераном — его стены были изрешечены пулями и осколками времён войны. Здесь, у тёмных колонн, за тяжёлой дверью, обитой железом, ко мне всегда приходило спокойствие. Богослужение недавно закончилось, но у алтаря стоял священник и беседовал с прихожанкой. Когда женщина отошла в сторону, я приблизился к священнику:
— Отче, я могу поговорить с вами? Со мной происходят нехорошие вещи.
— Юноша, в такой ситуации нужно выдержать пост, покаяться и исповедаться, сразу станет легче.
— Отче, я слышу голоса в своей голове, и они проклинают Бога, святых. Что мне делать, я очень боюсь.
Священник странно посмотрел на меня, перекрестил и сказал тихо:
— Я ответил тебе, что надо делать. Молись.
Он пересёк большими шагами зал храма и вышел на улицу. Из углов тянуло сыростью, свечки потрескивали и гасли на сквозняке. Я постоял немного и вышел вслед за священником.
На следующий день наш классный руководитель объявила, что завтра в рамках изучения курса русской литературы девятнадцатого века в кинотеатре «Дружба» нам покажут две серии кинофильма Сергея Бондарчука «Война и мир», а следующие две серии — в среду. А я вдруг подумал, что «Дружба» — бывший католический костёл. Может, в этом здании есть необходимые мне эманации?
Кинозал заполнили десятиклассники. Звук батальных сцен стал почти неслышным — в зале стоял хохот, крик, лай, вой. С верхних
