дворе шашлык и приветливо помахал рукой, фифа сидела рядом в кресле, уставившись в новенький розовый мобильник Siemens, и не подняла голову. Я поставил чайник на плиту, потом залил «Мивину» кипятком, достал из холодильника принадлежавший мне кусок сыра и пошёл на крыльцо ужинать.
Проснулся глубокой ночью от поцелуев в шею и мгновенно понял, что Женя, придя с работы, забралась в мою постель. Немного полежал без движения, наслаждаясь поцелуями и прикосновениями, а потом повернулся и поцеловал девушку. Её губы и кожа оказались солёными, и я понял, что она опять купалась в ночном море. Тут же представил картину: искрящиеся огнями рестораны и гостиницы, шумная набережная, смеющиеся модники и изящные красотки. Из толпы гуляющих выходит девушка, спускается на гальку пляжа, которую с шумом ворочает волна, сбрасывает платье и заходит, обнажённая, в августовское море, и до неё никому нет дела, хотя полчаса назад она ловила десятки жадных взглядов, раздеваясь под софитом. Надевает платье на мокрое тело и идёт ко мне через ночной город, подставляя ветру лицо. И ничего не просит от меня, как ничего не просит у моря. В лунном свете, который сочился сквозь полосатую занавеску, Женя была видна вся, её тело блестело, как будто его намазали кремом или маслом. Я целовал, любовался и не мог налюбоваться. Наши ласки вдруг прервал обиженный голос:
— И как мне вас понимать, любовнички? Понимаю, что вам хорошо, а меня кто ласкать будет?
— Саша, мы думали, что ты спишь, — смеясь, ответил я.
— Иди к нам, моя милая, — прошептала Женя.
На следующий день Женя пришла в ларёк и принесла обед из McDonald’s для двоих. Она знала, что я работаю «где-то на набережной», ходила и высматривала меня, но я всё равно увидел её первым. Девушке очень шло короткое тёмно-синее платье с белыми цветами.
— Я помогу тебе торговать и сегодня сделаю кассу!
— Вижу, как на тебя все пялятся. Покупают что-то и даже не смотрят, что покупают, лишь бы из твоих рук. Уже начинаю немного ревновать.
— Эй, собственник! Если будешь ревновать, я пойду сейчас на дикий пляж загорать голой, и все толстые нудисты будут смотреть на мою упругую попку, — ответила Женя игриво.
— Ты про них постоянно вспоминаешь, — ласково парировал я, — запали тебе в душу. Будешь меня злить — пойду после работы знакомиться с кем-нибудь, с полной кравчучкой у меня есть все шансы.
Мы долго целовались, а потом Женя ушла отсыпаться. Вечером, за час до закрытия, Ира позвала меня:
— Вадик, мне нужно отлучиться. Олег вот-вот подойдёт, а я через полчаса вернусь, присмотришь за точкой?
Я кивнул. Но Ира не вернулась, Олег не пришёл. Когда зашёл Ахмет, я сказал ему. Шеф проверил кассу — пустая. Не было бутылок с импортным пивом и дорогих снеков. И тут возник Жора.
— Вадик, а где эта прошмандовка из киоска? Пивка бы мне купить.
— Молодой человек, ларёк закрыт, — ответил сухо Ахмет, — купите в другом месте.
— Понял. Может, вам нужна моя помощь?
Ахмет оценивал татуировки.
— Пожалуй, нужна. Свинтили, шайтаны. Я в милицию пойду, а товар в ларьке утром считать будем, с папой. Вадик, побудешь тут со своим приятелем до утра? Нужно киоск постеречь. Завтра выходной тебе дам, чтоб отоспался.
Я был не против, слово «выходной» меня взбодрило — я сразу подумал о Жене.
— Говно вопрос, — кивнул Жора.
— Молодцы, пацаны, по пивку возьмите, сейчас я иранскую шаурму вам куплю. Рано утром вернусь.
Жорик забрался в киоск и мгновенно открыл пиво о дверной косяк, потом схватил вторую бутылку. Я ему не препятствовал — товары были хорошенько разграблены супругами-воришками, и даже если б мы выпили ящик пива, он был не в счёт. Собрал в коробку свои плёнки и альбомы, потом мы уселись на асфальт, ещё горячий после жаркого дня, закурили. Пришли кореша Жоры — татуированные, но без следов крючьев, наглые. Когда начало светать, я услышал сквозь дрёму свист и хамовитые выкрики:
— Красотка, ты заблудилась? Хочешь ко мне на колени?
— Да пошёл ты, придурок. Что тут за шабаш?
Я вскочил, услышав знакомый голос. Передо мной раскачивались три тёмные фигуры, а за ними, на аллее, стояла Женя, воинственно зажав сумочку в кулаке. Я выбежал к девушке, обнял её и начал рассказывать. Друзья Жорика примолкли, отвернулись, вновь присели на асфальт у киоска.
— Подумала, что ты и правда приревновал, сидишь у моря, грустный, с бутылкой вина, — устало сказала девушка. — А тут, оказывается, ложь, коварство, предательство.
Я рассмеялся:
— Моя хорошая, ну жулики приморские, бывает. Зато завтра у нас целый день. Приду через пару часов, а ты спишь в моей постели без ничего. Обниму тебя, и мы уснём до обеда, а потом пойдём гулять. В следующую ночь ты опять заберёшься ко мне под одеяло и разбудишь ласками, и наше лето не закончится.
— Ведь лето — это маленькая жизнь, — заулыбалась Женя, поцеловала меня и ушла.
Я открыл новую бутылку из холодильника и уселся на асфальте.
Мы сидим в кафе на набережной, слушая шторм. Заведение небольшое, на три столика, но с собственной фишкой — когда вечереет, официант приносит и ставит на стол миниатюрную свечу в стеклянной вазочке. На Жене серое платье и крупные серебряные серёжки ручной работы. Неподалёку играет уличная группа из пяти человек — качественно, звучно, без лажи. Говорю об этом Жене, она смеётся.
— Сразу понятно, что у тебя по английскому двойка! Ну послушай же, что он поёт:
I want my MTV,
Money for nothing, chicks for free.
А дальше полная ахинея, набор слов!
— Ты права, я с английским не очень дружу, — я почувствовал, что краснею. — Мы с ребятами вообще-то тоже думали этим летом на набережной поиграть, но барабанщик уехал в Киев и там женился, а вдвоём не то.
— Я ещё не слышала твоих песен, но уверена, что они прекрасные. Если, конечно, ты не пишешь на английском, — сказала Женя и больно ущипнула меня за ногу под столом. — Вот