— Может, ты хочешь, чтобы я отправил кого-нибудь из своих ребят присмотреть за тобой? — предложил инспектор. Я фыркнула и отмахнулась.
— Еще чего! Ерунда. Все это больные выдумки старого маразматика. Если ты хочешь, Джо, завтра утром я поеду к нему и попытаюсь разговорить поподробней. Если уж он только со мной желает говорить…
— Я тебя отвезу. — сказал Морган. — Не хочу отпускать тебя одну в такое место.
Джо хмыкнул, как-то по особенному взглянув на друга, и детектив немедленно порозовел. Я сделала вид, что ничего не заметила.
— Что ж, друзья, было приятно с вами посидеть, но мне пора. — инспектор поднялся (не вполне уверенно), положил на стол деньги и одернул на себе безукоризненно выглаженную рубашку. Мы тоже поднялись. Морган галантно накинул пальто мне на плечи, задержав на них руки чуть дольше, чем того требовал этикет. Ладони у него были тяжелые и такие горячие, что обожгли меня даже через ткань.
— Я отвезу Энджи. До завтра, Джо. — кивнул он, когда мы вышли в прохладную темноту осеннего вечера. Инспектор улыбнулся, я махнула ему рукой на прощание, и мы с Морганом побрели к дороге ловить такси.
По пути домой детектив был странно молчалив и, как мне показалось, поглядывал на меня с крайне озабоченным видом. Я не стала приставать к нему с расспросами. Я устала и больше всего хотела скинуть тесную обувь, принять теплую ванну, выпить чашечку черного кофе и в обнимку с Клео забраться под плед.
У порога Морган сказал:
— Энджи, если что-то случится… или ты почувствуешь опасность… ну, в любом случае — звони мне немедленно. Вот, держи… тут номер моего мобильника. Можешь и домой звонить, сигнал автоматически будет передан на мобильник. Хорошо?
— О'кей, — удивленно кивнула я.
— Завтра заеду за тобой в десять утра. Спокойной ночи, Энджи.
— Спокойной ночи, Морган.
Тихорецкий валялся на диване в гостиной и вяло наблюдал футбольный матч на огромном телеэкране, встроенном в стену. Оглянулся на стук двери, приветственно махнул рукой.
— Ужин в микроволновке, гремлин накормлен. Как день прошел? Удачно?
— Почти, — буркнула я и стала подниматься к себе. — Я в ванну и спать. Поговорим утром.
— И тебе доброй ночи! — донеслось мне вслед обиженное.
В моей мансарде было темно, холодно и пусто. Окно было приподнято, и обрадовавшийся свободе ветер трепал прозрачные занавески, гонял бесцеремонно по столу и полу обрывки бумаг, перебирал брошенную одежду. Клео дремала на подушке, невозмутимая, как сфинкс. Я остановилась посреди комнаты, чувствуя себя странно опустошенной и лишенной всяких мыслей, чувств и желаний, кроме одного — поскорее окунуться в теплую воду и нырнуть под спасительно-уютный плед.
Даже не потрудившись закрыть окно, я кое-как стянула с себя юбку, блузку, чулки, швырнула в угол намокшие сапожки. Прошла в ванную, открыла оба крана на полную мощность. Опрокинула в воду флакон с ароматической солью. Не помня себя от блаженства, шагнула в ванну и со вздохом удовлетворения погрузилась в горячую, прямо-таки до мурашек по телу, воду. Любопытная Клео просунула мордочку через приоткрытую дверь и стала сверлить меня огромными, как две луны, надменными египетскими глазами.
— Пшла вон. Кыш, — буркнула я.
Кошка с видом оскорбленного достоинства развернулась и ушла. И в ту же секунду лампочка над моей головой странно мигнула… и свет погас.
— Черт! Черт, черт, черт, — выругалась я, цепляясь на ощупь мокрыми пальцами за бортик ванны и пытаясь встать. Пока вылезла на коврик, пару раз поскользнулась и пребольно приложилась бедром об угол ванны. Шипя от боли и раздражения, я, наконец, нащупала на двери халат и накинула его на мокрое тело.
В комнате тоже было темно. Среди сгустившегося мрака одиноко светлел проем окна, поперек которого сиротливо билась занавеска.
— Никита! — позвала я, пробираясь вдоль стены к двери. — Что там со светом опять?
Тишина. Видимо, Тихорецкий спустился в подвал проверить щиток. Замечательно. А мне оставалось лишь стоять в кромешной темноте в полном одиночестве, дрожа от холода и страха, ибо даже фонарика у меня не было.
Темноты я боялась с детства. Панический, животный, ничем не объяснимый ужас, по всем законам логики, давно должен был покинуть ставшего взрослым трезвомыслящего человека, но мой страх упорно не желал оставлять меня в покое. Так боишься купаться ночью в пруду — кажется, что снизу, сквозь чернильную вязкую тьму, к тебе тянутся противные холодные лапы неведомых страшилищ. Вот и теперь я замерла у стены, слепо всматриваясь в обступившую меня темноту.
— Клео, кис-кис-кис… иди сюда, котенок… где ты?
За окном начался дождь. Похоже, надвигалась гроза. Через минуту блеснуло, и на миг голубоватая вспышка озарила всю комнату. Я успела заметить съежившуюся под подоконником кошку — она прижала уши к голове и, кажется, была напугана не меньше моего.
— Глупая кошка… кис-кис, Клео, — дрогнувшим голосом снова позвала ее я.
За окном глухо заворчал далекий гром, и вместе с ним комнату неожиданно огласил другой, еще более громкий и жуткий звук — Клео, как это случалось с ней в минуты особого страха или бешенства, издала долгое, низкое, грудное рычание. Потом отчаянно, коротко зашипела, и все резко стихло. Я почувствовала, как на моей коже все до единого волоски встали дыбом. Я стояла спиной к двери, и неожиданно точно затылком ощутила чье-то присутствие сзади. Это ощущение было настолько явным и пугающим, что я рывком кинулась к окну, схватила попавшуюся под руку бронзовую статуэтку и развернулась к двери лицом. Воображение мое разыгралось настолько, что мне показалось, будто кроме моего неровного, возбужденного дыхания, в комнате слышатся еще чьи-то вздохи.
— Н…Никита? — робко позвала я.
Молчание в ответ. Тут снова блеснуло, и в проеме распахнутой двери я увидела НЕЧТО. Очень высокая — около двух метров — и по очертаниям явно мужская, с развитой мускулатурой фигура — занявшая собой почти весь проем. За тот короткий момент, что молния осветила помещение, я лишь успела заметить горящие глаза, длинные светлые волосы, развевающиеся на ветру и… ЭТО БЫЛО НЕВЕРОЯТНО, НЕМЫСЛИМО! За спиной странного существа вздымались огромные, мощные крылья, тени от которых, казалось, ползли аж по потолку. Это было так жутко, так невообразимо, что я впервые за многие годы совсем по-детски отчаянно и пронзительно завизжала. Не помню, сколько времени я продолжала оглашать дом истошными криками, но в конце концов по лестнице прогрохотали чьи-то поспешные шаги, дверь оглушительно стукнулась о стену, и меня крепко и бесцеремонно схватили за плечи.
