немедленных и решительных действий. Его единственной мыслью было то, что заговор и его глава должны быть немедленно разоблачены. Его раздражала мысль о том, чтобы позволить даже оставшейся части ночи провести с введенной в заблуждение нацией, находящейся в неведении об опасности, которую, по его мнению, мы теперь в состоянии предотвратить.
– Этот человек никогда не должен быть приведен к присяге, – воскликнул он. – Мы должны немедленно осудить его. Мы должны предъявить обвинение в преступном сговоре первым делом с утра. Я за то, чтобы сделать заявление для Ассошиэйтед пресс сегодня вечером, чтобы все утренние газеты опубликовали его и предупредили общественность.
Я искренне согласился с ним в его намерении предотвратить инаугурацию, но сразу же понял опасность слишком поспешных действий. Мы могли бы совершенно не достигнуть нашей цели.
– Мы должны действовать более осторожно, – возразил я. – Наши доказательства еще недостаточно полны. Такое заявление, прозвучавшее сегодня с ясного неба, показалось бы не чем иным, как гигантской мистификацией. Я сомневаюсь, что газеты напечатали бы такое. Мы бы просто уведомили эту сверхъестественно ловкую группу бандитов, и они бы полностью скрыли свои следы, прежде чем можно было бы начать какое-либо расследование.
– Но, – возразил Пристли, – у нас есть кинофонографические записи всего, что мы видели и слышали. Мы можем воспроизвести то первое заседание совета, на котором судья Таннер объяснял новым членам схему преступного треста. Мы можем привести полицию к подземным клубным комнатам. Это осязаемое доказательство. У нас есть имена множества заговорщиков. Мы могли бы заставить многих из них дать показания государству.
– Ты забываешь несколько вещей, мой восторженный юный друг, – вмешался Флекнер. Я заметила нотку раздражения в его голосе. Я видел, что безудержный идеализм Пристли немного действовал Флекнеру на нервы. Я думаю, что проблема контроля над моим излишне искренним партнером беспокоила старого изобретателя уже тогда.
– Согласен, – продолжал он, – мы могли бы устроить обыск в подземных залах для встреч, но что бы мы нашли? Ничего, кроме тщательно продуманного игорного притона, который, вероятно, будет пуст к тому времени, когда туда доберется полиция. Ибо эта хитроумная банда, можете не сомневаться, не упустила ни одного секретного устройства предупреждающего о налете и возможности сбежать. Но предположим, что один или несколько из них пойманы, никто из них не знает личности другого члена клуба, за исключением Хаммерсли и двух ростовщиков. У информатора мало шансов что-либо доказать. Ни один из них, даже судья, не знает личности человека на самом верху. Что касается наших записей, то любой человек, снимающий кино, засвидетельствовал бы, что они могут быть подделаны. Любое заявление, которое мы или любой информатор могли бы сделать, было бы заклеймено как слишком нелепое, чтобы в него можно было поверить, как часть нелепого заговора.
– Нет, мы должны быть терпеливы и собирать доказательства по крупицам, пока не сможем преподнести нашу информацию абсолютно достоверно, и мы должны продемонстрировать ее широкой общественности, когда мы это сможем сделать. Еще одна вещь, о которой вы забыли, – это то, что механизм закона и правосудия находится в руках его банды. В настоящее время мы бы далеко не ушли с судебными обвинениями.
– Более того, самым важным аргументом против неоправданной спешки является то, что мы должны найти их сундук с сокровищами, прежде чем мы выдадим себя и дадим им шанс скрыться с ним. Когда мы сможем добыть сокровище, у нас появятся осязаемые доказательства, и они будут в нашей власти.
– Мой план таков. Мы должны бороться с огнем самим огнем. На какое-то время мы сами должны стать преступниками. Мы должны перехитрить заговорщиков, перехитрить шантажистов, перехитрить грабителей. Другими словами, мы должны узнать секреты криминального треста, проникнуть в его совет, стать настоящими контролерами их великой организации, а затем обратить ее злую силу на благо общества.
Пристли и я с сомнением посмотрели на говорившего, озадаченные на мгновение одними и теми же опасениями. Наши мысли, должно быть, отразились на наших лицах. Профессор Флекнер вышел из себя.
– Вы не совсем согласны со мной, мои юные друзья, – огрызнулся он. – Давайте поймем друг друга раз и навсегда. Я рад вашему совету и вашей помощи. Но, в конечном счете, я контролирую эту кампанию. Помните, что состояние Пристли связано с этим делом. Пусть кто-нибудь оспаривает законность метода, с помощью которого наследники Пристли передали его тебе, друг Томас, и все, что мне нужно сделать, это не засвидетельствовать должным образом, какую роль в этом сыграло мое изобретение. Мне нечего терять. Я могу заработать больше денег, поддерживая криминальный трест, если захочу, чем производя телефоноскопы в больших масштабах. Так что не пытайтесь перечить мне, если только вы двое не хотите, чтобы вас выставили в свете отвратительными заговорщиками.
Мгновение он свирепо смотрел на нас, а затем его вспышка гнева прошла так же быстро, как и появилась.
– Ну, ну! – воскликнул он изменившимся тоном. – Не принимай меня слишком всерьез. Я сегодня немного капризен. Но не позволяйте вашим близоруким идеалам мешать моим практическим методам, и мы прекрасно поладим. А теперь, парни, бегите домой и ложитесь спать. Я хочу кое-что спланировать. Я сообщу вам результаты утром.
И вот, немного ошеломленные и явно испытывающие дискомфорт, мы оставили его. Наконец-то нам стало очевидно, что на какое-то время мы оказались во власти хитрого старого изобретателя. Мы могли только надеяться, что, какими бы изощренными ни были его методы, его результаты в конце концов оправдают наше молчаливое согласие.
ГЛАВА VIII. Криминальный фонд готовится ко Дню выплаты жалованья
Менее чем через неделю после того, как мы попытались накрыть главу криминального треста, казалось, что решимость профессора Флекнера найти спрятанное сокровище и получить контроль над этой обширной организацией вот-вот увенчается успехом. Мы, естественно, добавили к нашему списку тех, кого мы держали на экране в лаборатории Флекнера, достойную фигуру нашего избранного президента Чандлера. На этом преступном государственном деятеле мы сосредоточили наше главное внимание.
Это было в среду вечером, после той памятной ночи выборов. Чандлер вернулся во второй половине дня из Гаваны, куда он уехал на несколько дней, чтобы оправиться от напряжения, вызванного избирательной кампанией. Он спокойно обедал дома со своей семьей.
В приватной комнате кафе Рикадона еще раз встретился Совет из трех человек: судья Таннер, адвокат Дорган и помощник окружного прокурора Винтер.
И снова три подчиненных агента, Хэнсон и Гормли, ростовщики, и Хаммерсли, рекламный агент и агент по подбору персонала треста, присутствовали в главной столовой. Увидев проходящего судью Таннера, они удалились в подземные залы.
Заседание
