Я вздрогнул, когда рядом с моей головой вдруг раздался сухой шорох. Мастер неслышно подошёл по песку – на вкрадчивых тигриных шагах не сказывался возраст – и присел рядом, положив ладонь мне на затылок. Я почувствовал, как тело невольно напряглось под этой обманчиво мягкой ладонью… Чего там скрывать, я никогда не отличался особым послушанием, а воспитание у нас в спортинтернате не отличалось особой мягкостью, следуя древнему принципу, что только из-под огненной палки выходят достойные люди. Что ж, может, оно и так… а, может, и нет… как теперь узнаешь? Но тело об этом помнило, даже спустя столько лет, и я снова зябко поежился.
Я молча смотрел на побелевшие от злости скулы отца и думал о том, что бледнеть от ярости – пожалуй, единственное качество, которое я унаследовал от него. Ну, если не брать в расчет пронзительно-дерзкие изумрудно-котовьи глаза. («Человека с такими глазами невозможно жалеть, – однажды сказала мне Аля. – Чаще всего в него просто хочется метнуть тапком…»). Всё остальное у меня было от мамы, ну или само по себе… по крайней мере, мне так нравилось думать.
– Знаешь, Алексей, я даже благодарен вашему учителю за то, что он держал тебя в ежовых рукавицах. С тобою иначе нельзя. Ты не умеешь ценить хорошего отношения, – отец раздраженно мерил шагами просторный, безупречный в своей роскошно-краснодеревной антикварности кабинет. – Я уже пожалел о том, что привез тебя в Россию. И чувствую, что пожалею об этом ещё не раз. Всё больше склоняюсь к мысли о том, что уж лучше бы журналюги раскопали всю эту грязь…
Почему "грязь"?
– … про внебрачного, брошенного мною на задворках Поднебесной ребенка…
Разубеждающий, полный сарказма акцент на слове "брошенный". Великолепно, папа!
– Думаю, моя политическая карьера выдержала бы один подобный скандальчик…
Безусловно бы выдержала, не сомневаюсь…
– Да ты знаешь, какие механизмы мне пришлось задействовать, скольким людям причинить беспокойство, чтобы отмазать тебя от суда и замять это дело?!..
Я стоял и молча смотрел на его побелевшие скулы.
Их было трое на выходе из ночного клуба. Приличного ночного клуба, кстати сказать, с хорошей репутацией, в славном и приличном городе Киеве. Нас тоже было трое. Я и ещё две девчонки, смешливые, полненькие, темноволосые сестрички, с которыми я познакомился накануне, когда после особо тяжкого дня переговоров – переводил с японского, а это, кто знает, отдельный и очень длинный разговор – отправился проветрить голову на берег Днепра. Стоял ранний ноябрь, по прозрачной воде скользили янтарные листья, похожие на капли солнечных лучей. Я воровато огляделся – плавок-то с собой не взял, да и кто берет с собой плавки, отправляясь в командировку в Киев в ноябре месяце? – быстро, пока никого нет, скинул с себя одежду и нырнул с невысокого пандуса в студеную воду. Она обожгла, опалила, я вынырнул из неё поплавком, стараясь не заорать, и потом минут десять барахтался среди солнечных листьев, стараясь самому не покрыться корочкой льда. И только когда уже вылез на берег, стянул с себя и принялся выжимать те самые, счастливые, с красными машинками, семейные трусы, услышал за спиной задорный девичий смех. Несколько секунд я так и стоял с полувыжатыми трусами в руках. И что только занесло этих девиц на набережную в такую собачью погоду? Сидели бы лучше дома, семечки лузгали, и не мешали нормальным людям купаться! Потом нарочито спокойно натянул на себя футболку, джинсы, засунул мокрые трусы в боковой карман рюкзака и только тогда повернулся. Метрах в пятидесяти – и откуда только взялись? – стояли, опершись о перила, две симпатичные украинские пампушки-хохотушки и покатывались со смеху, глядя на меня…
Как же их звали? Чёрт, я даже не помнил их имена!
Так вот, на выходе из ночного клуба нас ждали трое. Сценарий был отработанным и заезженным до омерзения.
– Эй, ты, узкоглазый, оставляешь нам девочек и проваливаешь отсюда цел кой…
Парни довольно заржали.
– Нуты понял? Давай катись отсюда, и побыстрее!
У одного в руке сверкнул нож, он бравировал им, скорее пугал, чем приготовил для дела. Уж в этом-то меня не обманешь. Иначе не выставлял бы напоказ, спрятал бы в рукаве. Внутри тяжёлым холодным студнем колыхнулось насмешливое спокойствие. Хотите поиграть? Ладненько, поиграем… И привычная пустота в душе. Ни скользких проплешин страха, ни жгучих щупалец злости. Лишь одно желание – причинить боль. Звериную, чистую боль… Я ударил первым. Тот, что с ножом, вырубился сразу. Выверенный классический удар в челюсть, вживленный в мышцы годами тренировок. Удар, блок, ещё удар, захват сустава, залом, сухой хруст… второй, кажется, даже не успел понять, что происходит. Да и куда вам, дешевые уроды, со мной тягаться? Со мной и королевская кобра-то в реакции не сравнится… Я раскидал их, как в низкопробном пошленьком боевике. Ещё пара трудноуловимых движений, и третий медленно сполз вдоль стены. Сел, раскачиваясь и тихо постанывая от боли. Я подошёл к нему, резко пнул ногой в левый висок. У него что-то сухо щелкнуло у основания черепа, и он медленно завалился на бок. Первый по-прежнему лежал ничком, кажется, без сознания, в правой руке судорожно сжимая нож. Я шагнул к нему, вывернул эту руку с ножом назад до предела, обхватил ладонью его кулак и с размаха всадил лезвие промеж его карманов брюк, между ягодиц… Ну вот и всё, ребятки, повеселились… Потом схватил под локти двух визжащих девчонок и поволок их по ветреным улицам отпаивать дикой смесью абсента с горилкой в ближайший ресторанчик…
Как выяснилось спустя неделю, эти парни оказались какими-то там сынками, но мой папашка оказался всё равно влиятельнее их папашек, ну и так далее, также по весьма заезженному сценарию…
Я натянул футболку и джинсы и сел на тёплый песок. Мастер Джан устало смотрел на блекнущее солнце и молчал.
Я тронул его за рукав.
– Мастер, бог есть?
Он не ответил, продолжал молчать, не глядя на меня, будто не считая нужным отрывать ради меня взгляд от далекого равнодушного неба.
– Мастер…
– Знаешь, мальчик, – наконец он заговорил так тихо, что я едва различал его голос среди предсумеречного шепота волн. – Полгода назад, той зимой… я оказался на Новых территориях, совершенно случайно, нужно было купить кое-что для школы перед праздником фонарей… Я выходил из лавки, когда встретил своего бывшего ученика. Теперь он служит в полиции, лейтенант. Он обрадовался, когда увидел меня, расспросил про школу, а потом попросил поехать вместе с ним, чтобы забрать одного ребенка. Сказал, что они обнаружили подпольную лабораторию на болотных островах… Туда привозили людей, и детей тоже – из неблагополучных семей, из глухих деревень, или просто бездомных… Изымали у них органы для трансплантации… Прибыльный бизнес, сам понимаешь, люди готовы отдать любые деньги, чтобы спасти жизнь себе или своим близким. Я поехал с ним…
Ночь вкрадчиво наползала на берег, жадно слизывая палевую глазурь с песчаного пляжа.
– Я врач по образованию, работал им в молодости, пока не пришёл в спортшколу… Я привычен к крови и боли… Но в той лаборатории… когда я зашёл туда, там были полки с пластиковыми контейнерами-холодильниками, много полок, по всей комнате, в несколько рядов, и в каждом контейнере комки живой плоти… Я упал на колени, на какие-то сточные решетки в полу, и меня вывернуло наизнанку, выкрутило всего до последней капли, как тряпку, от омерзения, от душевной судороги. Мой мозг не выдержал этого. Я потерял сознание… Потом в маленькой каморке на заднем дворе мы нашли мальчика, лет пяти. Он забился в угол и никому не давался в руки…
Океан дышал рядом, большой, ласковый, тёплый.
– Ляо-Ша, бог есть?
Я опустил глаза. И ничего не ответил. Мастер молча поднялся и пошёл прочь, а океан преданно бежал рядом, ластился у его ног, лизал горячим языком, словно провинившаяся собака, пытаясь загладить тайную, известную лишь им двоим вину…
Я бежал вниз, быстро-быстро перебирая ногами по выжженным до белесой желтизны ступеням Этеменанки. Сто, двести, триста, тысяча, две, три… Золотой ярус, серебряный, алый, синий, пурпурный, белый… и, наконец, последний, чёрный… На верхнем ярусе, небесно-голубом, том, что выложен дорогим глазурованным кирпичом и упирается в иссушенное лазоревое небо страшными и кривыми исполинскими золотыми рогами, я никогда не бывал. Да халдеи туда никого и не пускали. Там, на самом верху, находится священный храм великого бога Мардука, где по слухам стоит огромное, застланное роскошной золотой парчой ложе бога Мардука и золотой стол бога Мардука. Никто не смеет проводить там ночь, даже сами жрецы-халдеи, кроме одной только женщины, которую бог выбирает себе в наложницы из всех местных женщин. Видел я её. Красива, будто вся из меда вылита, глаз не оторвать. Аж дух захватывает. Хотя на что мне чужие красавицы? У меня своя – загляденье…
