— Ладно. Спать, — сказал он себе сердито. — Еще день, два — и надо ехать! До троицы меньше недели, пора возвращаться — к ярмарке приготовиться.
Румаш утром предложил порыбачить. Тражук не перечил. Захватив удочки, они зашагали вверх по Ольховке вдоль Осиновой рощи. Прошли перекат. Здесь русские обычно переходили реку вброд, чтоб найти подходящее место для рыбалки на чувашской стороне. На их берегу подступиться к реке мешали густые заросли камыша.
Рыбаки миновали поляну между Осиновой рощей и Телячьим Табором. Румаш задержался над омутом.
— Рыбачить будем здесь. В такой глубине, может, и сомы водятся.
Тражук предложил было пойти дальше, но гость настоял на своем. Ему вскоре попались два окунька. А Тражук не следил за своим поплавком, он с беспокойством поглядывал на левый берег: там трое парней поспешно спускались к броду.
— Этот омут чувашские ребята прозвали Чугуновским, — заговорил Тражук, запинаясь. — Тут всегда рыбачит… Илюшка Чугунов из Сухоречки. Он и товарищи его… И никого сюда они не подпускают… У Яхруша здесь в драке зуб выбили… — Снова бросив взгляд на тот берег, добавил: — Видишь, идут. Давай-ка убираться отсюда, а то не миновать свалки!
Румаш помолчал. Он знал с детства, что Тражук не из робкого десятка. Видно, связываться не хочет.
— Садись где сидел! — распорядился Румаш. — Я давно хочу познакомиться с местными русскими. Что за ребята — из богатых семей или бедняки?
— Голытьба, — махнул рукой Тражук. — Но смельчаки. Илюшку Чугунова, говорят, побаивается даже Васька Фальшин. А те двое — друзья Илюшки. Всегда ходят втроем. Видишь, идут без удочек. Значит, не избежать нам драки.
Троица между тем перешла вброд Ольховку.
Румаш, забыв про поплавок, смотрел на русских парней, приближавшихся к ним. Те шли гуськом, не спеша. Передний — Чугунов — вразвалку: невысокий, но крепкий, плечистый. Атаман-красавец. Кудри выбиваются из-под картуза. Второй — рыжий, широколицый. Последним шагал остроносый, конопатый, малопримечательный.
Тражук вскочил было на ноги, но Румаш удержал его.
— Сиди! Спокойно. Молчок!
Чугунов, подходя, зычно выкрикнул:
— Марш отсюда, чувашлята! Живо, пока целы.
Румаш спокойно, повернув голову, посмотрел на него.
Всегда тихий Тражук, вспыхнув, вскочил.
— Кому говорю, чувашля, — задирался Илья. — Вы што, не знаете Чугунова?
— Знаем, кусок чугуна, — взорвался Тражук. — Ты что, купил эту часть реки у водяного? Придется, видно, тебя искупать здесь…
Когда до ушей Илюшки дошла русская речь, он оторопел. Румаш, не менее Чугунова огорошенный еыходкой смирного Тражука, громко засмеялся.
— Скалься, скалься, чувашленок, да смотри, потом заплачешь! — пробормотал атаман.
Румаш, больше не глядя на Чугунова, поддержал Тражука:
— Молодец, Трофим Петров! Вот наконец я слышу речь не мальчика, но мужа.
Атаман снова разинул рот:
— Ты ж русский, — так и не справился он с удивлением. — Чего ж ты молчал? Ждал, когда поколотим?
— Нет, Илюша, и я, как ты назвал меня, чувашленок.
— Вре-ешь?
— Надо бы вас поучить, да охоты нет связываться, ребятушки. Вот если б на твоем месте был Васька Фальшин, уж я намял бы ему бока.
Чугунов обмяк и дружелюбно осклабился. Его спутники молча стояли поодаль.
Незаметно завязалась веселая беседа. Новым знакомым Чугунов оказывал уважение: называл Ромой и Трошей, а старых друзей, как и раньше, окликал Спирька, да Филька.
Когда Чугунов услышал, что Тражук сын Сибала-Михайлы, он, подумав, предложил:
— Вы порыбачьте тут втроем с Трошей, а мы с Ромой поговорим — и, отведя Румаша в сторону, Илья предупредил: — Троше пока не говори. Ходят у нас слухи, что его отца прикончил Фальшин. Сосед мальчишка будто видел через щель в заборе. Мальчишка молчит, видно, его запугали. Да он и не годится в свидетели, ему всего десять лет.
— Жаль, что из взрослых никто не видел…
— Один, говорят, мог видеть, да не раскалывается. Известное дело: дружки покрывают друг друга.
— Кто это, не Смоляков ли? — громко спросил Румаш.
— Да не кричи ты! — остановил его Илюша. — Есть у нас там один богатей, старшиной был. О Мурзабайкине говорю. Это он вез в своих санях умирающего Михайлу.
Румаш слышал об этом и от тетки Сабани, и от самого Мурзабая.
— Знаешь, ведь Тражук-то у этого Мурзабая батраком, — зашептал он Илье в ухо. — А хозяин с ним уж очень добр и ласков. Отпустил по случаю моего приезда. Неспроста это все. Ладно, постараюсь как-то выведать.
Общая «тайна» еще больше сблизила ребят. Они, переговариваясь, улеглись на траве у рощи.
Чугунов оказался очень общительным.
— Ты понимаешь, Рома… — проникаясь все большим доверием к новому приятелю, рассказывал он. — Три дня искал Фальшин колесо от тарантаса. И знаешь, где отыскал?
— Где? — насторожился Румаш.
— На дне колодца насупротив своего дома, — самодовольно усмехнулся Илья.
— Ты руки приложил?
— А то кто же?
Илюша явно ждал похвалы. Но Румаш даже не улыбнулся. Лицо его стало серьезным.
— Ну что ты этим доказал? — спросил он строго. — Созорничал тайком и помалкиваешь. Все это — глупые шалости, хулиганство. И еще скажу тебе, Илюша, прекратите вы эти драки с чувашами у этого дурацкого омута…
Илюша помрачнел, засопел недовольно. Решил перевести разговор на другое:
— А я ведь твоего отца помню. Такой богатырь с золотистой бородой. А пел как! В церкви, на клиросе…
— И теперь он поет, Илюша, — перебил Румаш, — не божественные песни, а революционные…
Илюша совсем растаял, оглянулся по сторонам и шепотом рассказал:
— Мой дядя Коля недавно к нам наведывался. Велел молчать до поры, назвал себя большевиком. Только не знаю я, что это означает…
Румаш, помолчав, рассказал Илье о дяде Тимкки.
— Большевики те, кого больше, кто стоит за рабочих и бедных крестьян. А меньшевики прислуживают буржуям, помещикам, деревенским богачам. Их — меньше.
Илюше стало легче на душе: его новый друг уважительно говорит о большевиках и о его дяде Коле. И неожиданно для себя пригласил:
— Приходите ко мне домой с Трошей, нынче же вечером. С нашими девчатами вас познакомлю. Вот если б ты Оле понравился, а то ходит за ней Васька Фальшин. Я сам люблю Олю, она мне двоюродная сестра. Меня тоже любит… как брата. Оля очень красивая. Если Васька Фальшин нападет на тебя, свистни, прибежим на выручку!
Румаш по привычке скривил губы:
— Нет, Илюша, я сам с несколькими фальшиными справлюсь!
Чугунов незаметно для Румаша смерил недоверчивым взглядом его утлую фигурку.
— Убьет он тебя. Васька поздоровей меня.
— Не гляди, что я ростом не вышел, — засмеялся Румаш. — В драке никому не уступлю. Хочешь, поборемся или подеремся. Только уговор: без кулаков. Кто кому больше падает оплеух по щекам, того и верх. Идет?
— Идет, — неохотно вымолвил Илья. «Язык-то у тебя хорошо подвешен, но сдается — хвалишься зря, — невесело подумал он. — Одолеет тебя Фальшин».
Но когда стали мериться силами, Илюша был удивлен. Как он ни изворачивался, нет-нет, а по щеке попадало. «Ловкий, чертенок», — восхищался про себя Илюшка, стараясь хоть раз угодить по щеке новому приятелю.
Фильке надоело молча сидеть с удочкой: нельзя голос подать, сразу начинают рыболовы одергивать с обеих сторон. Он отдал удочку Тражуку, а сам встал — решил посмотреть, где Румаш и Илюша.
— Спирька, наших бьют! — вдруг крикнул он.
Спирька, бросив удочку, вскочил. Нет, Филька что-то напутал. Илюша и Румаш, обнявшись, дружно хохотали. Спирька, решив, что его друг просто наврал, толкнул Фильку. Тот скатился по откосу прямо в воду. Филька, разозлившись на дружка, даже не отряхнувшись, полез к нему с кулаками.
— Хватит вам! — возмутился Илья. — Чем драться, штаны бы повесил просушить. Ну, ребята, айда в реку! Мы еще в этом году не окунались. Кроме Фильки, конечно, — добавил он лукаво.
Румаш и Илюша подошли к Тражуку проверить улов.
— Ни сана, ни мана, — сказал Илюша по-чувашски. — Маловато…
Филька, скинув мокрую одежду, с воинственным криком налетел на голого Спирьку. Спасаясь от дружка, Спирька по берегу кинулся к броду. Он не заметил сгоряча девушек, которые, высоко подняв сарафаны, переходили реку. При виде раздетых парней, с криками мчавшихся прямо на них, девушки завизжали и, обронив подолы, метнулись к берегу. Спирька и Филька бросились в воду, Спирька поплыл, а Филька плескался у берега: он не умел плавать. Тражук стоял на берегу. Никогда еще он не был так счастлив, как сегодня. Ну и Румаш! С чужаками, что шли со злом, помирился, обратил их в друзей.
Тражук вздохнул полной грудью. Он как будто впервые понял прелесть Осиновой рощи, Телячьего Табора, излучины Ольховки у переката, ощутил легкий дурман лесных трав и луговых цветов. И это Чулзирма, где он родился и вырос!
