Но уступать Марьяна не хотела, поэтому бежала от Высокова как от пожара.
Если человек не понимает по-хорошему, то его нужно припугнуть. Как уксусный маринад смягчает мясо, так страх делает человека уступчивее.
Машину Симонова остановили по всем правилам гангстерской науки. Один джип подрезал его «Мазду» спереди, второй поджал справа.
Трофим неторопливо сел к нему в машину, бросил на заднее сиденье небольшой кейс.
– Здесь сто пятьдесят тысяч, – сказал он.
– Сто пятьдесят? – В голосе следователя звякнули восторженные нотки.
– Мало?
– Нет. Я вообще-то на работу ехал.
– И что?
– А вы меня остановили. Это нападение.
– Цену набиваешь? – Трофим пренебрежительно усмехнулся.
– Нет.
– А я набиваю. Ты должен понимать, что со мной шутить не надо.
– Я понимаю.
– Еще один выверт!.. – Трофим нарочно потянул паузу.
Во-первых, Симонов – представитель власти. Во-вторых, у Трофима не было никакого желания ввязываться в мокрое дело. Он же бизнесмен, а не бандит. Но если его вынудят, он пойдет на крайние меры. Симонов должен это понимать.
Рабочий день еще не начался, а Марьяна уже была в приемной у директора.
– Что-то ты к нему зачастила? – Немолодая, но миловидная секретарша подозрительно посмотрела на нее.
– А то вы не знаете из-за чего. – Марьяна ответила ей таким же недовольным взглядом.
– Может, знаю.
– Из-за Никиты все.
– У Трофима Степановича жена есть. Он ее очень любит. Это на случай, если вдруг ты глаз на него положила.
– Я положила?
– Все, давай! – Анжела Германовна небрежно махнула в сторону директорских дверей.
Такую же небрежность Марьяна заметила и во взгляде, которым встретил ее Трофим Степанович.
– Поздравляю, Караваева! Ты своего добилась! – Он презрительно усмехнулся.
– Чего я добилась?
– Цену подняла.
– Какую цену?
– Далеко пойдешь, Караваева. Красивая, умная, хитрая.
– Я вас не понимаю, Трофим Степанович!
– Особенно хорошо тебе удается святая невинность. Ты в театральное училище поступать не пробовала? Самое время подавать документы. Может, примут? А то такой талант пропадает!
– Что я вам сделала? – От обиды у Марьяны защипало в глазах.
– А заплакать сможешь? А ну-ка, давай попробуй! – Высоков откинулся в кресле, скрестил руки на груди.
Он смотрел на Марьяну как режиссер на актрису, претендующую на роль второго плана.
– Не буду я ничего пробовать!
– Правильно, зачем тебе! Добавочные пятьдесят штук ты уже получила. Нет нужды фиглярствовать.
– Какие пятьдесят штук?
– А ты не знаешь, что твой Глеб взял деньги за Никиту?
– Не знаю.
– Вчера я тебе поверил и попался. Ловко вы меня развели. Умеешь ты цену набивать. Честно скажу, я поверил, что у тебя принципы. Хорошо ты вчера играла, ничего не скажешь.
– Я не играла. Деньги ваши мне не нужны.
– Не верю! Зря стараешься!
– Не стараюсь я.
– Само получается? Да, у женщин есть такое. Они не хотят врать, а выходит как по маслу. Расскажи еще, что ты с Глебом не спишь. Вдруг поверю?
– Что?! – Марьяна почувствовала, как у нее запылали щеки.
– Праведный гнев. Отлично исполнено. – Высоков глумливо усмехнулся. – Так, что там дальше? Отповедь! «Да как вы смеете?!» Так это должно прозвучать?
– Да пошел ты! – Марьяна резко повернулась и выскочила из кабинета.
– Караваева! – донеслось вслед.
Но это ее не остановило. Если Трофим Степанович хочет сообщить ей об увольнении, то пусть не старается. Она в любом случае увольняется – по собственному желанию. Как можно работать на заводе, которым управляют моральные уроды?
Глава 7
После душной вонючей камеры загазованный городской воздух казался Никите свежим дыханием Альп. За воротами изолятора временного содержания шумела улица, сновали машины, ходили люди. Своего автомобиля поблизости не было, но Никита остановил бомбилу и через пятнадцать минут уже был у отцовского дома.
Он нажал на клавишу звонка, и калитка тут же открылась. Дом большой, двор огромный, пока дойдешь до крыльца, минута утечет, а то и две. Никита не прошел еще и полпути, как появился отец.
Сначала он обнял сына, затем спросил:
– А позвонить не мог?
В его голосе угадывался укор, но дело не в настроении, а в привычке, которую Никита выработал своим поведением. Все у него не в лад, невпопад, отсюда и отношение к нему со стороны родных. Непутевый он, одни проблемы от него. Это уже давно воспринималось как нечто само собой разумеющееся.
Но как бы ни относились к нему отец и брат, в беде они его не бросали. В этот раз опять вытащили.
– Да ничего, деньги мне вернули, я на такси.
– Сразу ко мне?
– И даже никуда не поеду. – Никита улыбнулся.
Да, он мог бы сорваться с места и умчаться в ночь в поисках приключений.
– Это хорошо, что не поедешь, – сказал отец и глянул на Никиту косо в ожидании подвоха.
История их взаимоотношений усеяна обломками чрезвычайных происшествий. Пора Никите браться за ум. Сколько можно испытывать отца на прочность. Он уже немолодой, здоровьем не блещет.
Никита зашел в дом, и тут же на руки к нему запрыгнул ясноглазый Данилка. Парень поцеловал племянника и подбросил его к потолку.
– Не надо! – забеспокоилась Тамара.
Она подошла к нему, забрала сына из его рук.
– А поздороваться? – Никита удивленно глянул на нее.
– Привет. – Тамара натянуто улыбнулась.
Эта особа не могла простить ему обиды. Как будто это Никита изменял Трофиму, а не она. Зря губы надувает.
– А Трофим тоже здесь? – спросил Никита, заметил, как Тамара вытянулась в лице, и усмехнулся.
– Нет его здесь, – с мрачным видом обронил отец. – В твоем доме он.
– У меня?
Отец промолчал, но Никита уловил его мысль. Тот любил внука, души в нем не чаял, потому и хотел, чтобы Трофим вернулся к Тамаре. Но настаивать на этом не мог, не имел права. Он и сам не помиловал бы жену за измену.
– Пусть Данилка у нас остается.
Никита прошел в свою комнату, вернулся с запасными ключами от своего дома. Пусть Тамара попробует вернуть Трофима. Никита в принципе не против. Уж лучше пусть брат со своей женой сойдется, чем с Марьяной.
Река начинается с ручейка, а запой – с рюмки. Трофим прекрасно знал, что одного глотка будет мало, но все равно рискнул. И вот уже опустела первая бутылка коньяка, выпитая в одиночестве. Все из-за какой-то дуры, которая смогла заморочить ему голову.
Зачем, спрашивается, надо было устраивать весь этот цирк? Позвонил бы ему Симонов, сказал бы, что ста тысяч мало! Он бы все понял и накинул пятьдесят штук на бедность. Марьяна пришла, прикинулась оскорбленной невинностью, набила себе цену. А он купился. Оттого и обидно. Вот и вызверился сегодня на Марьяну.
А если она не набивала себе цену, действительно не хотела, чтобы Глеб брал от него деньги? Вдруг в ней действительно взыграли принципы? А Трофим обидел девчонку.
Не зря же Марьяна написала заявление об увольнении и сразу же ушла с работы, не дожидаясь решения. Трофим бумагу не подписал, но Марьяна завтра в бухгалтерии уже не появится.
Может, потому и потянулась рука к бутылке? Он уже и заму своему позвонил, сказал, чтобы тот брал в свои руки бразды правления.
Трофим поднялся с дивана, хотел идти за второй бутылкой, когда со стороны холла донеслось легкое постукивание каблуков. Вдруг это Марьяна? У Глеба сжалось в груди.
Но предчувствие обмануло его. В комнату входила Тамара. Ее-то какой черт сюда принес?
Трофим выразительно глянул на нее, недовольно нахмурил брови.
– Я у Никиты ключи взяла. – Тамара виновато развела руками. – Он у отца сейчас.
Никиту должны были выпустить из изолятора завтра, но ничто не мешало сделать это и сегодня, на ночь глядя.
– Я сказала, что ты у него, он дал ключи.
Трофим сел на диван, взял со стола телефон, включил его.
– Не надо. – Тамара села рядом, ладонями обжала руку, в которой он держал телефон. – Никита очень устал, завтра позвонишь и отругаешь.
Трофим вырвал руку, но телефон положил на стол. Да, позднее время для звонка.
– Никита считает, что виноват передо мной, – сказала Тамара.
Трофим пожал плечами. Ему все равно.
– А я так не считаю, – проговорила женщина. – Давно уже пора было покончить с этим безобразием.
– Уже покончено. Я здесь, а безобразие – там. – Трофим повел рукой в сторону дома, некогда своего. – Непонятно, почему оно тут.
– Ты должен знать, что твое безобразие осознало свою вину и покаялось.
– Каются в монастыре.
– Надо будет, туда уйду.
– Вот тогда и поговорим. А теперь уходи! – Трофим ткнул пальцем на дверь.
Тамара поднялась, направилась к выходу, но в дверях остановилась.
– Чего встала! Пошла!
Но Тамара стояла, низко опустив голову. Ее плечи подрагивали как у женщины, которая плачет. Только Трофим не купится на ее трагические ужимки. Нашла дурака, пришла, когда он хорошо подшофе, тепленьким решила взять.
