Но тут самолет качнул крылом, и они плавно развернулись. Неземное видение исчезло.
5
В следующий раз Джулия увидела Уинстона Смита только через неделю. Тогда-то, по сути, все и началось.
Минувшие дни выдались пугающе спокойными. Арестов больше не было, патрули в общежитие не заходили. Каждый вечер Джулия проверяла, не исчезла ли Вики, но та постоянно была на месте. Соседки с ней примирились и сидели на краешке ее кровати, штопая одежду и приторговывая сигаретами. Джулия тоже делала вид, будто все забыла. Она даже изобразила радость, когда Вики вступила в Молодежный антиполовой союз и стала посещать все собрания, с жадностью впитывала ханжеские беседы на темы чистомыслия и повторяла их с видимой убежденностью. Судя по всему, Уайтхед за нее вступился: то ли из нежных чувств, то ли из опасения, что топор вот-вот упадет слишком близко к его собственной голове. Тревогу, впрочем, внушало другое: как быстро Вики стряхнула изможденный, несчастный вид. Само собой возникало чувство, что ей стоило бы проявить такт и сказаться больной, если не в связи с Маргарет, то хотя бы в связи с ребенком. Но семнадцать лет — это семнадцать лет. Джулия прекрасно помнила, как всякий раз отшатывалась от зеркала при виде своей цветущей физиономии, когда считала, что стоит в одном шаге от смерти после любовного потрясения.
В тот день, когда это произошло, Джулия решилась вновь наведаться к знакомой перекупщице. Свой обменный пакет она собирала на общей кухне, которая благодаря множеству загораживающих телекран шкафчиков и буфетов, а также натянутых веревок с женским бельем служила местом хранения всех тайных запасов. Основная часть обменного набора оставалась неизменной: несколько бутылок третьесортного джина, пара почти новых мужских тапок да изрядно поломанный зонтик из ткани, которую пролы использовали для пошива плащей. Но истинным сокровищем стал десяток кусачек для ногтей — такая редкость, какую днем с огнем не сыщешь. Джулии повезло: она успела занять очередь в магазине «Товары для дома 16». В одни руки отпускали строго по одной паре, но Джулия сказала, что делает закупку для общежития, сунула продавщице пять долларов и с легкостью добилась исключения из общего правила.
Все приготовленное Джулия загрузила в свою сумку для инструментов, спрятала под кипой буклетов Молодежного антиполового союза и в верхний буклет вложила десять долларов на тот случай, если ее остановит патруль для проверки содержимого сумки. Затем доехала до северной оконечности проловского района и оставила свой велосипед у самой черты. Условную границу она пересекла на своих двоих, миновала один квартал и попала в полуразрушенную трущобу, черную от копоти, убогую, загаженную. Там стояла неописуемая вонь, поскольку содержимое переполненных помоек и выгребных ям регулярно вздымалось до небес взрывами ракет, а под обломками валялись трупы людей и животных, раздробленные в прах или гниющие среди завалов. Над всем этим висела пелена зловонного дыма: для согрева здесь сжигалось все, что может гореть. Сверху было только жуткое голое небо: полное отсутствие заградительных аэростатов и маскировочных сеток влекло сюда все новые реактивные снаряды. Было просто уму непостижимо, для чего евразийцы утруждаются бомбардировкой таких скверных мест, но зачем-то ведь утруждались. Между тем в партийных районах небо было испещрено проводами, крыши домов щетинились зенитными орудиями, а потому районы эти оставались в целости и сохранности, о чем стоило вспоминать в те дни, когда столь привлекательной мнилась проловская жизнь, свободная от камер слежения, постоянных собраний и «добровольной» партийной работы.
Дом Мелтонов был с обеих сторон стиснут приземистыми двухэтажными постройками, какие тянулись вдоль всей улицы; потертая входная дверь открывалась прямо на тротуар. Чтобы попасть внутрь, требовалось обойти валявшуюся на бордюре дохлую крысу с разинутой пастью и перепрыгнуть через грязную лужу. Зато во всех окнах были стекла, аккуратно проклеенные полосками бумаги на случай очередных бомбежек.
Над трубой развевался флаг из дыма; здесь определенно не жалели угля. В доме имелись и водопровод, и электроснабжение, которое обеспечивала «воздушка», позволявшая воровать электричество в близлежащих домах партийцев. Однажды для Джулии устроили экскурсию по всем работающим на электричестве достопримечательностям этого дома: она увидела среди прочего красивый, кремового цвета холодильник, а также водонагреватель фирмы «Феникс», способный выдать достаточно горячей воды для наполнения неглубокой ванны. Миссис Мелтон была явно польщена, когда Джулия сказала, что у них в общежитии таких штук нет и в помине. После этого хозяйка всегда предлагала Джулии умыться теплой водой и приговаривала с довольной улыбкой:
— Значит, у вас такого нет, верно?
Миссис Мелтон откликнулась на первый же стук в дверь. Это была грузная женщина с пухлым, одутловатым лицом, которое, несмотря на огрубевшую кожу и бордовые нити кровеносных сосудов на носу, сохраняло некоторую миловидность. Она всегда носила брюки (опознавательный знак пролы, которая считает себя уважаемой социалисткой), а голову повязывала платком, чтобы скрыть редеющие волосы. Сегодняшний платок был сувениром с выставки «Взлетная полоса I сможет это построить!». На лозунг пришелся узел, зато веселое изображение улыбающегося гаечного ключа красовалось аккурат поперек темени.
Увидев за порогом Джулию, хозяйка нахмурилась и отпрянула; Джулия расстроилась, что пришла, скорее всего, впустую. Дельцы подпольной торговли использовали самые разные схемы. Не все предназначались для посторонних глаз, так что ее могли развернуть. Но миссис Мелтон после мгновенно произведенных расчетов откинула дверную цепочку и пробурчала:
— Входи, раз пришла. Хотя и некстати. Миссис Бейл нам рассказывала… ну ладно, сама поймешь.
Джулия последовала за ней в гостиную — захламленную берлогу, где всю обстановку составляли три потертых кресла. Сейчас там, среди гор картона, армейских одеял, кирпичей, непочатых и пустых бутылок находились обе квартирантки Мелтонов. Джулия узнала одну из них, никогда не подававшую голоса, — морщинистое, беспомощного вида создание в дешевом желтоватом парике неподходящего размера. Сегодня у нее вспухли от слез веки, а рука сжимала замурзанный носовой платок.
Другая женщина оказалась мрачной особой истинно пролетарского типа. На ней было три слоя одежды, поношенной и, как видно, с остервенением застиранной. Меж угольно-черных бровей лежала печать хмурого недовольства. При появлении Джулии она ощетинилась и прошипела:
— Куда это годится? Чтобы сегодня заявилась к нам одна из этих… Позорище!
— Вы же знаете источник моего заработка, — резко возразила миссис Мелтон. — И надо думать, знаете, что этих я не виню. Все мы англичане.
— Англичане! — фыркнула хмурая тетка. — Англичан-то нынче нету. Одна сплошная Взлетная полоса, мать ее, номер один, заботами ваших драгоценных товарищей.
— Вы, кажется, что-то рассказывали, миссис Бейл, — процедила миссис Мелтон. — Если вам больше нечего добавить, я бы предпочла заняться делами этой девушки.
Неприветливая миссис Бейл гневно вытаращилась на Джулию, но тут же демонстративно отвернулась:
— Почему же нечего, я доскажу, коли начала. Может, станет для некоторых уроком.
Миссис Мелтон подмигнула Джулии, но вмиг лишила ее новообретенной уверенности, когда нацелилась на единственное свободное кресло. Джулия, конечно, никогда в него не садилась. Жилища пролов кишели клопами. Положение усугублялось еще и тем, что создание в парике злобно сверлило Джулию своими покрасневшими глазками. Та уже сожалела, что миссис Мелтон не развернула ее с порога. Сколько можно терпеть эту вечную неприязнь.
Миссис Бейл продолжала:
— Так вот, на чем я остановилась до того, как нас беспардонно… да. Вот только час назад иду я, значит, по улице мимо дома, где ирландцы поселились, — там раньше пивная была, «Пес и труба»[4], да хозяин под чистку попал. На улице ни души, только мы с миссис Брэттл и с нами ее младшенькая, Рози. А ракета оказалась из тех, что не слыхать, пока не шарахнет. Но я-то — кокни, я их нутром чую. Весь воздух аж густеет. Это знак. Я как почую, так валюсь ничком, не успев даже сообразить что да как. Так вот: ракета угодила в многоэтажку, где поселили тех, кто из-за бомбежек лишился крова в Килберне. Меня тоже малость зацепило: кругом кирпичи посыпались, обломки каменной кладки. Ну, мне грех жаловаться. Протерла я, значит, глаза от пыли — и вижу: лежит передо мной Рози, дочурка Брэттлов. Я эту кроху не раз на коленях качала. Три годика всего лишь, а болтушка такая! Кто поблизости живет, наверняка ее голосок слыхали. — Она мрачно кивнула в сторону Джулии. — Эта, как пить дать, не слыхала или мимо ушей пропустила. Я о наших говорю, о здешних.
