‹1760›
«Не грусти, мой свет!..»
Не грусти, мой свет! Мне грустно и самой,Что давно я не видалася с тобой, —Муж ревнивый не пускает никуда;Отвернусь лишь, так и он идет туда.
Принуждает, чтоб я с ним всегда была;Говорит он: «Отчего невесела?»Я вздыхаю по тебе, мой свет, всегда,Ты из мыслей не выходишь никогда.
Ах, несчастье, ах, несносная беда,Что досталась я такому, молода;Мне в совете с ним вовеки не живать,Никакого мне веселья не видать.
Сокрушил злодей всю молодость мою;Но поверь, что в мыслях крепко я стою;Хоть бы он меня и пуще стал губить,Я тебя, мой свет, вовек буду любить.
‹1770›
Ворона и лиса[158]
И птицы держатся людского ремесла.Ворона сыру кус когда-то унеслаИ нá дуб села.Села,Да только лишь еще ни крошечки не ела.Увидела Лиса во рту у ней кусок,И думает она: «Я дам Вороне сок!Хотя туда не вспряну,Кусочек этот я достану,Дуб сколько ни высок».«Здорово, – говорит Лисица, —Дружок, Воронушка, названая сестрица!Прекрасная ты птица!Какие ноженьки, какой носок,И можно то сказать тебе без лицемерья,Что паче всех ты мер, мой светик, хороша!И попугай ничто перед тобой, душа,Прекраснее сто крат твои павлиньих перья!»(Нелестны похвалы приятно нам терпеть.)«О, если бы еще умела ты и петь,Так не было б тебе подобной птицы в мире!»Ворона горлышко разинула пошире,Чтоб быти соловьем,«А сыру, – думает, – и после я поем.В сию минуту мне здесь дело не о пире!»Разинула устаИ дождалась поста.Чуть видит лишь конец Лисицына хвоста.Хотела петь, не пела,Хотела есть, не ела.Причина та тому, что сыру больше нет.Сыр выпал из роту, – Лисице на обед.
Василий Майков
(1728–1778)
Во второй половине XVIII столетия монументальные, величественные, насквозь «государственные» помыслы классицизма вдруг обнаружили свою односторонность, смысловую неполноту. Нужна была художественная смелость, чтобы свернуть с этой проторенной дороги в неизведанную область поисков иного, более человечного, личного содержания творчества. Именно такую роль взяло на себя поколение литераторов, к которому принадлежал и в котором занимал видное место Василий Иванович Майков.
Родился он семье военного – участника войн с Турцией и Швецией, в поместье под Ярославлем. Отец его, Иван Степанович, покровительствовал великому русскому актеру Ф. Г. Волкову, и, таким образом, юный Майков имел возможность постичь театральный мир «изнутри», в личном общении со служителями Талии и Мельпомены. Но едва ли не еще более важным для его дальнейшей судьбы стало обстоятельство, на первый взгляд никакого отношения к искусству не имеющее. Майкова зачислили в лейб-гвардии Измайловский полк на военную службу. Сначала он был отправлен домой для изучения наук, «полезных военному человеку», а потом явился в столицу для непосредственного прохождения службы. Так случилось, что полк собрал под свои знамена людей, не чуждых литературному творчеству. И начинающий поэт оказался в самом центре культурных связей. Дальнейшее его развитие – и человеческое, и поэтическое – проходило под знаком влияния замечательных русских писателей – А. П. Сумарокова и М. М. Хераскова, в журнале которого «Полезное увеселение» за 1762 год появились первые стихотворения Майкова.
Своей поэтической школой Майков, несомненно, был обязан А. П. Сумарокову. Он с предельной серьезностью воспринял призывы последнего добиваться большей ясности, чистоты и «приятства» языка поэзии и восклицал в «Оде о вкусе»:
Не пышность – во стихах приятство;Приятство в оных – чистота,Не гром, но разума богатствоИ важны речи – красота.
И нужно прямо сказать: в воплощении этих принципов Майков пошел гораздо дальше своего учителя. Попробовав свои силы в жанре «ироикомической» поэмы («Игрок ломбера», 1763) и убедившись, что его свободному таланту тесно в строгих классицистических рамках, что требование описывать «низкий» предмет «высоким» стилем уже изжило себя, Майков делает решительный шаг в направлении к стилистическому разнообразию, раскованности «шутливого» творчества. Его вторая «ироикомическая» поэма «Елисей, или Раздраженный Вакх», изданная в 1771 году, полная искрометного, блистательного, порой очень едкого юмора, написана пародийно-сниженным языком. Так стиль юмористического произведения наконец-то совпал с темой!
В полном соответствии с наставлением А. П. Сумарокова о «складе смешных героических поэм», Майков в «Елисее…» обыграл важнейшие сюжетные повороты гениального эпоса Вергилия «Энеида»; почти каждому комическому эпизоду в поэме можно найти «серьезную» параллель в древнем эпосе. Смелость художественная была для Майкова неотделима от смелости общественной. Сравнение Дидоны-Екатерины с развратной старушкой из воспитательного дома вряд ли могло привести в восторг гневливую императрицу.
Василий Майков много сделал и для развития жанра басни. Он сохранил за ней разностопный ямб и таким образом укрепил его «басенную» репутацию. Это тем более важно, что разнообразие ритмического рисунка было для басни не просто украшающим ее формальным элементом и даже не только средством достижения большей выразительности, но и источником близости к разговорной речи, к свободной и независимой интонации. Темы майковских басен разнообразны: это и внесословная ценность человека («Конь знатной породы»), и «полезность» каждого из слоев общества, и необходимость мудрого правления («Лягушки, просящие о царе»).
Служебная деятельность Майкова не столь активна и значима, сколь поэтическая. Но и в ней проявилась гражданская и человеческая позиция поэта. В 1766 году он вступил в гражданскую службу на должность товарища московского губернатора, затем занял пост в Комиссии по составлению нового Уложения, а в 1770–1775 годах Майков был прокурором Военной коллегии. Последние годы его жизни проходили под влиянием великих идей русского просветительства, и прежде всего его духовного лидера – Николая Новикова, призывавшего граждан России к самосовершенствованию, к развитию лучших сторон человеческой души, к искренней и бескорыстной любви к окружающим людям.
Достижения Майкова на поэтическом поприще открыли дорогу новым, еще более смелым и еще более успешным поискам его литературных последователей в жанре ироикомической поэмы, травести, бурлеска и шутливых поэм. Опыт Майкова словно незримо присутствует в таких сочинениях и тем самым получает свое логическое продолжение и завершение.
В. Федоров
Вор и подьячий
Пойман вор в разбое,Имел поличное – колечко золотое,Которое пред тем с подьячего склевалВ ту ночь, как вор сего воришка разбивал.Хотя подьячего так звать неосторожно,Однако ж взятки их почесть разбоем можно, —Затем я назвал так.Подьячий не дурак,Да только что бездельник;Он вора обличал,Что точно у него кольцо свое узнал,И с тем еще других пожитков он искал.На то в ответ сказал подьячему мошенник:«Когда меня за то достóит бить кнутом,Так должно и тебя пытать, подьячий, в том:Когда родитель твой жил очень небогато,Откуда ж у тебя сие взялося злато?Разбойник я ночной,А ты дневной;Скажу я и без пытки,Что я пожиткиУ вора крал,Который всех людей безвинных обирал.С тобою мы равны, хоть на весах нас взвесить;И если должно нас, так обои́х повесить».
‹1766›
Господин с слугами в опасности жизни
Корабль, свирепыми носим волнами в море,Лишася всех снастей, уж мнит погибнуть вскоре.В нем едет господин, при коем много слуг;А этот господин имел великий дух,Спросил бумаги в гореИ, взяв ее, слугам отпýскную писал,А написав ее, сказал:«Рабы мои, прощайте,Беды не ощущайте,Оплакивайте вы лишь только смерть мою,А вам я всем отпýскную даю».Один из них сказал боярину в ответ:«Велик нам дар такой, да время грозно;Пожаловал ты нам свободу, только поздно,С которой вскорости мы все оставим свет».
В награде таковой не много барыша,Когда она даетсяВ то время, как душаУж с телом расстается.
‹1767›
Михаил Херасков
(1733–1807)
В истории литературы за Михаилом Матвеевичем Херасковым прочно закрепилась слава поэта-новатора. Но его новаторство – совершенно особого рода. Он не шел в поэзии на резкий и окончательный слом старых представлений о прекрасном; более того, своей поэмой «Россияда» Херасков (по выражению литературоведа Д. Благого) «решил укрепить здание классицизма, увенчав его своего рода куполом». Но если продолжить сравнение применительно к творчеству Хераскова в целом, «купол» этот придал всему «зданию» неожиданную пространственную легкость, закруглил и смягчил монументально-тяжеловесный облик классицистического «строения». Новаторство Хераскова заключено прежде всего в стремлении обновить, преобразовать традиционные требования к поэзии, подготовить ее к восприятию несвойственных ей ранее идей, тем, мотивов.
