Я как раз уже очухалась настолько, что вспомнила, как подозрительно перед этим вырубилась. Хотела даже высказать претензии, но подумала: а в чем я собралась обвинять ведьму? Она меня не убила, не съела, даже лапти мои не украла… Я поискала глазами ежика — Болтун был жив-здоров и сладко посапывал, ведьмины вопли его не разбудили. Так что усыпить нас милая старушка, скорее всего усыпила, но ничего плохого при этом с нами не сотворила. Скорее всего, сделала это и впрямь, чтобы не путались под ногами. Или не хотела выдавать секретов приготовления ведьминского зелья и содержание наговоров. И вообще, мне самой нужно быть осторожней, особенно с людьми таких профессий. Ведь Грохлома и не скрывала, что ведьма. А мне хоть бы что — кашу и чай из ее рук принимала, да еще добавки просила. Но с другой стороны, очень уж кушать хотелось.
Ладно, что было, то прошло. Хорошо то, что хорошо кончается. Впредь буду умней и осторожней. По крайней мере постараюсь. И я очень умно и осторожно сказала:
— Не обижайтесь, это я просто еще не проснулась. Тогда. А теперь уже все, в полном порядке. Только, может, сначала чая попьем? А лучше кофе. Впрочем, можно и потом. Просто я после кофе совсем бы стала бодрой. Особенно если из зерен сварить, а не растворимый набухать.
— Вот несет же девка ересь какую-то, — вздохнула баба Гроха, — а я ее слушаю. И не гоню ведь, даже серчать на нее перестала. Сильная ведьма, видать, хоть пока и без силы.
— А сильная без силы — это не оксюморон? — вырвалось у меня.
— Это шклискин пирканжак, — огрызнулась Грохлома, и я, наверняка вспыхнув до корней волос, прикусила язычок; таких выражений даже от повидавшей жизнь ведьмы не ожидала. А ведь собиралась быть умной и осторожной!
— Простите, — покаянно опустила я голову. — Может, давайте тогда приступим?
— Разуйся сперва, говорила же, — проворчала старуха.
Я послушно развязала и сняла свои хендмейдовские шузы. Собралась спрыгнуть с печи, но баба Гроха схватила за руку:
— Куда?! Опрокинешь купель — снова зелье готовить не стану!
Лишь тогда я глянула вниз. Почти треть жилого пространства избушки занимало огромное деревянное корыто размером почти со стандартную ванну, может, лишь чуточку уже. Откуда Грохлома его, интересно, вытащила? И в нем действительно было зелье — во всяком случае цвет у налитой в эту купель жидкости был зеленым. С коричневатым болотным оттенком. А еще я уловила запах — слегка подгнившего мокрого сена в котором кто-то не дождался весны. Нотку гнили, вполне вероятно, добавляли сушеные, а теперь отмокшие черви и мыши, но я не специалист, не берусь утверждать наверняка. Хотя именно с помощью этого зелья меня и собирались сделать тем самым специалистом. Интересно, нужные знания впитаются прямо через кожу, или это еще придется пить? Последнего бы не хотелось. Да и первого, откровенно говоря, не очень. Но не расстраивать же старушку окончательно? Ну, искупаюсь. Не убудет от меня. Потом где-нибудь в речке отмоюсь. А вот пить откажусь. Пусть хоть сердится, хоть прогоняет — не буду. В конце концов у меня тоже есть чувство собственного достоинства, пусть я даже сейчас и голая.
Такие мысли шныряли у меня в голове, когда баба Гроха, не отпуская моей руки, проворчала:
— Ну и чего замерла? Зелье остынет, потом сопли тебе выводи! Ставь ногу-то на приступок да слезай.
Сбоку у печи и правда была деревянная полочка, чтобы легче было забираться и спускаться. Забиралась-то я уже полусонной, никаких приступков не запомнила, а сейчас им воспользовалась и вполне элегантно спустилась на узкую лавочку внизу печки, а потом уже на пол.
— Теперь лезь в купель, — заметив мою нерешительность, сказала ведьма. — И сразу окунайся с головой — нужно, чтобы ничего сухим не осталось.
— Долго не дышать не смогу, — забеспокоилась я.
— А кто тебе велит не дышать? Окунешься — и сразу вынырнешь, потом так лежать будешь, силу впитывать.
— Не горячо хоть? — спросила я, помня, что собралась быть осторожной.
— Не горячо. Полезай, а то и впрямь ведь холодно станет!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я подняла ногу, занесла над импровизированной ванной, коснулась пальчиками воды… И правда не горячо. Комфортная температура. И тогда я сначала шагнула в корыто, потом уселась, потом растянулась, а потом… Потом кожу стало пощипывать. Сначала слегка, потом все сильней и сильней.
— А! Жжется! — схватилась я за края купели, собираясь из нее немедленно выбраться.
Но ведьма была уже рядом.
— Куда?! — закричала она. — Ишь, неженка! Не боись, не сожжешься! А ну, окунайся с головой!
И она схватила мою голову и сунула под воду. Или что это было на самом деле — кислота, щелочь, средство для избавления от юных дур или для их маринования перед нанизыванием на супершампур?
Я едва не начала орать прямо там — вот бы нахлебалась отравы! Но каким-то чудом сдержалась, зато, с нарастающим ужасом чувствуя, как защипало лицо, отчаянно забилась, забарахталась, и сумела все-таки вырваться из бабкиного захвата и поднять голову.
— Болтун!!! Спасай!!! — завопила я. — Прыгай ей под ноги!
И ежик меня услышал! И бросился, умничка такой, на помощь. Вот только проснуться до конца не успел, глазки, наверное, остались закрытыми. Он вылетел с печки, словно шипастая бомба, описал в воздухе красивую короткую дугу и с громким плюхом шлепнулся в купель с зеленым жгучим маринадом.
Болтун камнем пошел ко дну. Я не сразу смогла его нащупать, потому что было не понять: колются ли это ежовые иголки, или щиплется мерзкая жижа. А когда я все-таки вытащила своего верного товарища, который от ужаса свернулся в клубок, и выскочила вместе с ним из корыта, первым моим желанием было убить старую ведьму. Не до смерти, конечно, но сильно. Чтобы навсегда свои людоедские повадки забыла. Я тихая, спокойная и добрая, но когда меня маринуют, тоже, знаете ли, выхожу из себя.
Однако когда я развернулась к подлой Грохломе, гнев мой тут же сменился страхом. Причем, страхом за нее, старую ведьму. Я уже говорила, что она и так-то красотой не блистала, но тут и вовсе стала похожей на ожившую покойницу. Даже не на ожившую, а просто вставшую из гроба. Ее лицо, темное до этого от времени, морщин и пигментных пятен, стало серовато-зеленым — морщины и пятна при этом как нельзя лучше добавляли ему могильного колорита. Глаза ведьмы были распахнуты настолько широко, что хотелось подставить ладони — выпадут же! А нижняя челюсть повисла так низко, что я была уверена — назад ее уже не вставить.
Но я ошибалась насчет челюсти — та, громко щелкнув, захлопнулась. А потом открылась снова, чтобы выпустить скорбное: «Вот и все…»
— Все? — негромко переспросила я. Громко у меня не получилось, пересохло горло. — Что все? Ежик умер? — И я стала трясти моего игольчатого друга: — Болтун! Болтун! Не умирай!
— Фыр… — едва слышно донеслось из глубин колючего шара.
— Ты не умер! — возликовала я.
— Нет, — развернулся наконец ежик.
— И не умрешь?
— Нет… Да… Нет… Да…
— Прости! Прямо сейчас не умрешь?
— Нет.
И тут зловредная стервятница, лицо которой возвращалось уже к привычному ужасному цвету, выдала вдруг:
— Я не про ежа сказала. Не только про него.
— Мне почему-то кажется, что не про себя точно, — прищурилась я.
— Про себя-то в первую очередь, — печально проскрипела старуха. — Постарела, потеряла сноровку.
— Да уж, остались без шашлыка… — начала я, но ведьма, опять став прежней, раздраженно отмахнулась:
— Не мели ерунду! Ты даже не понимаешь, что сейчас вышло.
— Как раз не вышло. Меня замарино…
— А ну молчи! — совсем уже сердито прикрикнула Грохлома. А потом добавила тише: — И слушай. Я натворила… сотворила… наделала…
— Накосячила, — подсказала я.
— Пусть так, накосячила. А потом и ты помогла. Но ты, ладно, не знала, а вот я… Пора мне на покой. Травку собирать, червей копать… А что посерьезней — все, хватит.
— Так в чем все-таки ваш косяк? — стало любопытно мне. Что интересно, я уже почти успокоилась. Главное, ежик живой. — Косяк не в смысле с травкой… Вы же не ту травку имели в виду?
