— Сейчас проверим. А ну, повернись-ка!
Я послушно повернулась, шепнув Болтуну: «Если бросится на меня, прыгай ей под ноги!»
— Вертайся взад, — разрешила хозяйка. И подняла скрюченный палец: — Говорила же, ведьма.
— С чего такой вывод? — снова улыбнулась я, начиная подозревать, что вряд ли что-то узнаю у хозяйки безногой избушки. А если и узнаю, то лучше этими знаниями не пользоваться.
— С того, что хрундюка у тебя нет, а говор наш ты впитала.
— Болтун тоже впитал ваш говор, — приподняла я ежа, — и что теперь, он колдун?
— У него вся спина в хрундюках. Да звери у нас и без того говорить умеют.
— Ежик знает только два слова, — огорчилась я за своего напарника. — Ну, почти три.
— Так он и не отсюда. Два для него — уже много. А три — вот уж точно болтун.
— Но я-то не ежик! Сами же говорите: нет у меня хрундюка.
— Ты вся — хрундюк. Потому и ведьма. А еще — рыжая.
— Скорее, темно-соломенная, — поправила я. — Или светло-каштановая. Цвета меда, во!
— Рыжая, не спорь. За чем пришла ко мне, сестра? И назови свое имя.
— Лава. Лава Мирос, — вырвалось у меня, будто всю жизнь так представлялась. — Я хотела узнать дорогу… Но вижу, вы заняты, так что мы, пожалуй, пойдем.
— Свою дорогу знаешь только ты, — пожала костлявыми плечами старуха. — Я могу лишь указать путь. И дать тебе нашей силы. Но за это будешь мне должна, Лава Мирос.
Так-так-так… Жаль, что бабушка выжила из ума. Но все-таки, а вдруг она знает, где королевский дворец? Говорят, когда старики теряют память, они не помнят, что было вчера, а вот из-за кого и с кем поцапались на выпускном семьдесят три года назад — могут в деталях рассказать. А тут — король! В печенках сидеть должен. Но сначала, как воспитанная, культурная девушка — отсутствие одежды невоспитанность не отнимает — я спросила:
— Простите, а как вас зовут?
— Грохломой. Грохлома Укх, если с прозвищем.
— Но ведь «укх» — это… — смущенно начала я.
— Стервятница, — закончила вместо меня старуха. — И что? Прозвище же. Оно всяким бывает. У меня и мама была Укх, и бабушка Укх, а вот прабабушка — Ук.
— Ой, — еще больше смутилась я.
— Но ты, сестра, можешь звать меня просто по имени. А коли мой возраст смущает, бабой Грохой зови.
— А сколько вам лет? — вырвался у меня не особо уместный для воспитанных девушек вопрос.
— Двести восемь.
— Да ну?! — ахнула я.
— Может, и боле, я пометок не делаю.
— Это правильно, — ляпнула я и выдала совсем уже полную глупость: — Женщине столько лет, на сколько она… э-э… о чем это я?.. Ах да! Где живет король Ромалауша?
— Так нельзя о короле, — покачала головой баба Гроха.
— Знаю-знаю, — замахала я руками. — Нужно: Ромалауша Из Энатакоров, Великий И Ужасный… То есть Прекрасный… И что-то там про конец его дней.
— Ты сейчас наговоришь нам обеим по костру, — посуровела ведьма.
— А что, у вас тоже сжигают ведьм на кострах?
— У нас всех неугодных сжигают. Или топят в нечистотах. Но это больше за воровство, жульничество или убийство. А за неуважение к королю — только костер.
— Да я его уважаю! Просто забыла полное обращение. Я ведь не местная, сами знаете.
— Никто не спросит, местная или нет, когда сжигать поведут. Так что слушай и запоминай, я памятное заклятье на тебя насылаю: Ромалауша Величайший Из Рода Энатакоров, Могущественных Правителей От Сотворения Мира И До Конца Его Дней. Повтори!
Я повторила без запинки, заклятье сработало. И сказала:
— Спасибо. А теперь скажите, как к нему пройти. Он во дворце живет? Где этот дворец?
— Зачем тебе к королю? — опять посуровела Грохлома.
— Дело есть. Это личное, простите, — опустила я глаза.
— Личное к королю у только что прибывшей в этот мир иноземки? Да ты не так уж проста, рыжая Лава.
— Я не ры… то есть пусть даже и не совсем темно-соломенная, а такая, как вы сказали, но в остальном — вполне обычная девушка. Попавшая, правда, в не совсем обычную ситуацию. Но если вы не знаете, где находится дворец, мы пойдем, сами поищем. Да, Болтун?
— Нет, — ответил ежик.
— Почему? — изумленно заморгала я.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Потому что твой Болтун — умный зверь, — показала на него скрюченным пальцем ведьма. — Как вы будет искать королевский дворец? Мир велик. А ты голая и голодная. И зверь твой голодный.
Я сразу вспомнила русские народные сказки, где Бабу-Ягу усталые путники обычно просили их накормить, напоить и спать уложить, а крючконосая ведьма постоянно мечтала их на лопату — да в печь. Может, и эта милая старушка-стервятница к тому же подводит? Хотя есть мне и правда уже захотелось. А вот в печку — не очень.
— А еще твой зверь помнит, — перевела теперь Грохлома палец на меня, — что я сулила тебе указать путь и дать ведьминской силы.
— То есть, вы все-таки знаете, где дворец? — вспомнила и я про это обещание. — Тогда скажите, пожалуйста, а силу не надо, ну ее. У меня ежик есть. — По правде говоря, мне просто было страшно. Кто его знает, что в голове у безумной старухи? Может, в ее представлении дать ведьминскую силу — это сварить меня в крутом кипятке. Ну-ка на фиг.
— Ты от силы не отказывайся. Без нее тебе здесь никак. Да и коли рождена ведьмой — все равно не отвертишься. Только сильной быть лучше, чем пустышкой, как ты. И в пустую-то чашу что угодно можно налить. Настоящие маги пустоту твою сразу увидят, а маги бывают разными. Сделает какой-нибудь из них тебя коклушей — и ежик не спасет.
— Какой еще клушей? — насупилась я. Даже зная местный язык, такого слова в своем лексиконе найти не смогла.
— Коклуша — безвольная помощница мага. Что будет говорить — то и станешь делать.
— Как акутура? — вырвалось у меня, хотя про Гошу и охотящуюся на него акутуру я рассказывать ведьме почему-то не хотела. Наверно, боялась сглазить, вроде как: расскажу — и любимому точно кирдык. Но Грохлома не стала выспрашивать, откуда я узнала про акутуру, зато объяснила:
— Акутура — лишь сущность, вызванная, чтобы убить. А коклуша — человек, но лишенный своей воли. Это хуже костра.
— Ну хорошо, — решила я пока не спорить с бабой Грохой, по-прежнему считая, что с головой у нее не все в порядке. — Сила — так сила. Но может, мы сначала покушаем? Вы уж простите, что напрашиваюсь, но мы с Болтуном и правда…
— Сначала не покушаем! — подняла руку старуха. Пальцы были растопырены и согнуты, словно она мечтала вцепиться ими в жертву, в качестве которой весьма вероятно могла оказаться и я. — Сначала договоримся о плате! Я ведь говорила, что ты будешь мне должна.
— О, да, конечно, — закивала я. — Только у меня ничего нет, кроме вот этого, — приподняла я ногу с самодельной обувкой из коры. — И кроме Болтуна, но его я не отдам точно.
— Ты заплатишь не тем, что имеешь сейчас, а тем, что еще только будет.
— Отложенный платеж? — насторожилась я. — А проценты какие? Знаете, я как-то не люблю с кредитами и всем таким связываться.
— Не дури, я ведь вижу: ты не дурочка.
— Спасибо. Но чем и как расплачиваться я в самом деле не поняла.
— Потому что я еще не сказала! — прикрикнула Грохлома, и ее глаза так сверкнули ярким изумрудным цветом, что я безоговорочно поняла: никакая она не умалишенная, и все, что говорит и скажет еще — правда.
— Слушаю, — сглотнула я.
— Когда однажды захочешь убить — не убивай, — не мигая, глядя мне прямо в глаза, процедила ведьма.
— Кого? Когда? — пробормотала я, совершенно сбитая с толку.
— В этом и плата: пообещать, не зная.
У меня в голове бешено закувыркались мысли. Пообещать что-то ведьме — не значит ли это стать той самой коклушей? Но ведь она просит не убить кого-то, а наоборот — не убивать. Я и так не собираюсь никого убивать — почему не согласиться? А если убить нельзя даже комара? Да нет, такого бы она просить не стала! Или стала бы? Может, все-таки отказаться и уйти? А если она права насчет магов и моей пустоты? И вообще, ведьминская сила — это хорошо или плохо? Но если я уже ведьма, то быть ею без силы как-то глупо, смешно даже. Но я же не ведьма! Или ведьма? Что там мама рассказывала про свою бабушку? Вроде бы та работала в цирке и показывала фокусы, распиливала кого-то Или наоборот, ее распиливали? Нет, сжигали. На костре…
