Я не спросила, даже несмотря на то, что хотела знать.
— Серьезно, — я покачала головой, — спасибо, но нет. Грей был очень добр, я уже отняла у него кучу времени, и я действительно не завтракаю. Особенно в такую рань. Но еще раз спасибо.
Я задалась вопросом, не перегнула ли я палку с благодарностью. Судя по ее оценивающему взгляду, непроницаемому выражению на лице и сдержанности, я могла сказать, что ей не нравилось то, что она увидела во мне. Я привыкла к такому отношению, особенно от женщин, а еще больше от пожилых женщин. У них был опыт. Они замечали то, что другие не видели. Ей не понравилось то, что она увидела во мне. Ей не нравилось, что ее внук появился за завтраком с серьезной раной над глазом, которую пришлось заклеить пластырем. Ей не нравилось, что ее внук появился за завтраком с раной над глазом и с новостью, что в их комнате для гостей была девушка.
Ей не нравилось видеть своего внука со мной.
— По крайней мере, выпей кофе, съешь пару тостов, — предложила она.
Черт побери.
Я никогда не была гостем в чье-либо доме, но подозревала, что будет грубо отказать в третий раз.
— Спасибо, — прошептала я, направившись к стулу, на который она указала, когда Грей сорвался с места.
— Я налью, — пробормотал он.
— Нет, — сказала я быстро и резко, хотя не знала почему, и мне не следовало этого делать.
Грей посмотрел на меня, и я почувствовала на себе взгляд его бабушки. Грей слегка нахмурился, сбитый с толку моим тоном.
— Пожалуйста, — тихо сказала я, — не прерывай свой завтрак из-за меня. Я могу налить себе чашку кофе.
Он изучал меня секунду, слегка вскинул подбородок, уселся обратно на свой стул и подвинулся к столу.
Я подошла к кофеварке с наполовину полным кофейником. Она была подвинута ближе к краю столешницы, вероятно, чтобы бабушка могла дотянуться до нее, если захочет сама подъехать и налить себе еще кофе. Рядом с кофеваркой находилась подставка с кучей разных, но занятных кружек (и все они были большими, судя по всему, фермеры или владельцы фруктовых садов любили пить кофе), висевших на крючках.
Я схватила кружку, перевернула ее, поставила на разделочную часть столешницы, и взяла кофейник. Затем меня осенило, и я повернулась к столу.
— Кто-нибудь хочет добавки? — спросила я, приподняв его.
Грей взглянул на меня и ответил,
— Спасибо, мне не надо, Айви.
— Я бы выпила еще кофе, — сказала бабушка Мириам.
Я кивнула, подошла к ней, налила ей кофе, затем вернулась обратно к столешнице и налила себе.
Едва я села на стул рядом с бабушкой Мириам, как Грей предложил,
— Съешь хотя бы парочку тостов. Ты должна попробовать бабулино варенье.
Я посмотрела на баночку с джемом.
Она готовила яичницу.
Варила джем.
Сидя в инвалидном кресле.
Я сочла это очень интересным.
— Звучит замечательно, — пробормотала я и прежде чем смогла возразить, Грей встал со своего места, залез в шкафчик и вернулся с маленькой тарелочкой с волнистыми краями и цветочным рисунком, и, перегнувшись через стол, поставил ее передо мной.
Тосты уже были намазаны маслом, отлично поджарены, до золотистой корочки. Я взяла один и намазала джемом. Затем я добавила в свой кофе молоко и сахар. Молча потягивая кофе, я принялась за еду.
Вкусный кофе. Я была права насчет тостов — отличные. А джем был восхитительным. Я думала, джем — это просто джем. Но я была неправа.
Бабушкина ночная рубашка. Домашнее варенье. Обои с изображением клубники. Увядшие цветы тут и там.
Я полюбила бабушку Мириам, но такова моя судьба, она никогда не полюбит меня.
— Итак, сколько тебе лет, Айви? — спросила бабушка Мириам, и мой взгляд скользнул к ней.
Это не к добру. Если она хотела устроить допрос с пристрастием, я сидела за ее столом. Пила ее кофе. Спала на одной из ее кроватей. Ела ее варенье. И ее внук пролил кровь из-за меня.
Я не могла избежать этого.
Блин.
— Двадцать два, — ответила я.
Ее глаза прошлись по моему лицу, прежде чем вновь встретиться со мной взглядом, и она сделала мне комплимент,
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— У тебя очень красивые волосы.
— Спасибо, — прошептала я.
— И необычные глаза, — продолжила она. — Прекрасные.
— Спасибо, — повторила я шепотом.
— Они у тебя от мамы или от папы?
Холодок прошелся вниз по моему позвоночнику, и мне пришлось сделать невозможное — уступить и в то же время побороть его.
— Глаза от мамы. Я не знаю, от кого я унаследовала свои волосы.
Она удерживала мой взгляд, не дрогнув.
Я отвела глаза и съела свой тост.
Я не посмотрела на нее снова, когда она спросила,
— Откуда ты родом?
— Мы много переезжали, — уклончиво ответила я.
Затем молчание,
— Понятно.
Да. Я была уверена, что ей все понятно.
Я доела тост, откинулась назад, не поднимая глаз от стола, и потягивала кофе.
Проходили минуты, затем бабушка снова заговорила, но не со мной,
— Лучше отвези Айви в город, дорогой. Я помою посуду.
Я не позавтракала, но поняла, что должна, по крайней мере, предложить, поэтому снова рискнула взглянуть на нее.
— Почему бы вам не позволить мне сделать это? Мой способ сказать спасибо за тосты, варенье и кофе, — я скользнула взглядом мимо Грея к окну, и закончила, — и за все остальное.
— Это необязательно, Айви, — сказала бабушка Мириам, и я посмотрела на нее.
Она хотела, чтобы я уехала в город, прочь из ее дома, надеялась, что как только я сделаю это, то уберусь прочь из жизни ее внука.
— Никаких проблем. Уверена, что справлюсь за пару минут и больше не буду вас беспокоить.
— Мне больше нечем заняться, дитя, — тихо ответила она. — Теперь, отправляйся в город с Греем.
Иными словами, отправляйся куда угодно, просто уходи.
Я кивнула и встала.
Тотчас же я надела куртку, шарф, перекинула сумочку через плечо, Грей отнес мою сумку в багажник своего грузовика, и мы отправились в город.
Было раннее утро, и еще темно, поэтому я по—прежнему не могла понять, что это было за место такое, где он жил. Ранчо или фруктовый сад. Но здесь не было запаха, характерного для ранчо, хотя я не могла сказать, что знала, как должно пахнуть на ранчо. И все же, если по близости находился домашний скот, то им должно было как-то пахнуть.
Зато я действительно увидела, что его грузовик был не только обшарпанным. Он серьезно нуждался в чистке. Кое-кто любил сладкое, судя по большому количеству оберток от шоколадок. Этот кое-кто также имел пристрастие к соленому, если большие, пустые пакеты от чипсов что-то значили. Там также валялись смятые банки от газировки, скомканные бумажки, похожие на чеки и обертки от жвачки, автомобильные коврики были облеплены грязью, и все покрывал тонкий слой пыли.
Я выбросила из головы мысли о том, как странно, но увлекательно было бы прибраться в его грузовике, и тот факт, что я очень, очень хотела сделать это, и взяла себя в руки.
— Как рана? — спросила я.
— Не первая. В этом городе, вероятно, не последняя. Я переживу, — снова интригующе ответил Грей, и опять мне хотелось спросить, и опять я не стала.
— Будешь находиться поблизости, она изменит свое мнение, — тихо сказал он, и я перевела взгляд от дороги на него.
Он хорошо смотрелся в профиль.
Я уже знала об этом. И все же, это поразило меня, и в некотором роде я интуитивно догадывалась, что так будет всегда. Если бы я жила такой жизнью, что была бы вольна завязывать отношения, и у нас были бы прочная связь с ним, то я осознавала, что его красота, неважно как время сказалось бы на нем, всегда поражала бы меня. Возможно, с течением времени, это заставало бы меня врасплох, но все—таки, иногда она не оставляла бы меня равнодушной.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Прости?
Он взглянул на меня, потом опять на дорогу.
— Побудешь какое-то время поблизости, бабушка, она изменит свое мнение.
О, Боже.
Он хотел, чтобы я осталась. Он хотел, чтобы у его бабушки была возможность изменить свое мнение. Он действительно считал, что такое произойдет.
