С одной стороны, вселенная как творение предстает в человеческом опыте как сопричастие и единосущие, которые насыщают интуицию до такой степени, что невозможно осуществить разделение между вселенной и тем, кто ее принимает как дар и жизнь. Это со-причастие и единосущие не обладают предшествованием, ибо они просто даны. В этом смысле вселенная оказывается событием таким же, как событие жизни. С точки зрения философии экзистенциализма неправомерно ставить вопрос об основании этой жизни в каких-то внешних факторах. Жизнь как факт лежит в основании всех пространственных и временных разверток мира. Соответственно и опыт вселенной как события лежит в основе всех аналогий опыта, представляющих ее как последовательность объективированных мест и темпорализованных событий. Но экспликация опыта вселенной как события предполагает, что это же событие определяет горизонт самого сознания, которое позволяет выразить вселенную как событие в терминах, доступных всем (то есть рационально), для кого то же самое событие переживается по-другому. Здесь наблюдается определенная диалектика: горизонт в определении вселенной как события, с одной стороны, определяется этим событием, а с другой – является определяющим вселенную дискурсивно и генерирует ее частную феноменальность. Но тогда становится ясно, что вселенная как чистое событие, то есть как насыщенный феномен, заполняет свой собственный горизонт, ибо из творения невозможно выйти и конституировать горизонт как взгляд на вселенную, как сотворенное извне (попытки осуществить такой выход в моделях мультивселенной выглядят наивными, ибо сама мультивселенная предполагает некий предшествующий, то есть уже сотворенный горизонт).
Любая попытка приписать вселенной какой-то отдельно взятый и единственный горизонт была бы по крайней мере наивной, ибо вселенная является человечеству в процессе его истории через призму множественных горизонтов, ни один из которых не может предшествовать другому или ограничивать его (будь то мифологический или научный). Можно утверждать, что опыт вселенной через призму различных горизонтов демонстрирует постоянное давление, насыщающее интуицию человека, который неотделим от вселенной. Это насыщение есть реакция на естественное сопротивление человека дать отчет о своем бытии в формулах мысли и речи, в противовес простому желанию раствориться в физико-биологическом существовании. В действительности здесь речь идет не просто о насыщении интуиции, а о преумножении насыщений, исходящих из множественных горизонтов, а также их взаимодействии, соответствующем переплетению этих горизонтов. Сама современная космология, дающая описание вселенной в разных горизонтах (экспериментальном и теоретическом), а также бесконечное продвижение и уточнение экспериментальных методов и теоретических схем показывает, что «предметом» космологии является нечто, что постоянно насыщает интуицию и конституирует сами горизонты, внутри которых вселенная предстает космологу. Это нечто и есть вселенная как насыщенный феномен. Можно обобщить, сказав, что вселенная как насыщенный феномен вовлекает человеческое эго в бесконечную герменевтику: это и философская проза, и мистичесая поэзия, воспевающая единство с космосом, и научные модели, и научная фантастика. Главный же вывод таков: само эго конституируется в процессе этой многоликой герменевтики, будучи тем самым глубоко укорененным в событии вселенной, вселенной как сотворения. Трудно не заметить, что здесь космология становится очень близкой по своему философскому смыслу богословию творения, которое допускает множественную экзегетику как самих текстов Священного Писания, так и интерпретацию отцов церкви. Если же к этому добавить многочисленные свидетельства святых и духовных подвижников о Божественном присутствии во вселенной, а также литургические тексты, которые все опираются на один и тот же, неизменяемый со временем опыт, можно обнаружить, что Божественное присутствие в мире и сам мир являют пример одного нерасчленимого насыщенного феномена Божественного сотворения вселенной.
В наши дни несдерживаемая волна научно-популярных отчетов о вселенной, черпающая свой материал из исследований в теоретической космологии, представляет собой стремление проповедовать о вселенной псевдосвященническим образом, проповедовать таким образом, что всеобъемлющий горизонт предмета космологии находится в постоянном движении, апеллируя к различным аспектам и темам из других научных дисциплин. Само явление постоянно обновляющегося научно-популярного представления и истолкования вселенной можно сравнить с нескончаемой библейской экзегетикой. Действительно, в то время как Библия является главным источником интерпретации в различных пересекающихся контекстах, а также популярных форм экзегетической катехизации, профессиональные научные журналы аналогично поставляют материал для популяризаторов науки, которые тоже выступают как экзегеты неких сакральных текстов о космологии. Конечно, эта аналогия не абсолютна, ибо постоянство библейского текста на протяжении тысячелетий не может сравниться с принципиально текучим и недостроенным текстом книги вселенной. Важно здесь другое: космологический текст, то есть содержание космологических теорий, оказывается тем феноменом-событием, которое, как факт человеческой историчности, выступает насыщенным феноменом, допускающим многочисленные контекстуальные интерпретации. Мы видим, что принципиальная открытость и незаконченность космологического дискурса, его апофатичность в отношении интендируемого им объекта – вселенной, позволяет интерпретировать космологические определения и описания как нарратив, который становится предметом уже другого, не столь научного, рассмотрения его космологами, так сказать, второго порядка. Они заняты не столько физико-математическими аспектами вселенной, сколько интерпретацией научных знаний о ней. Вселенная, таким образом, получает как бы свое удвоение на страницах литературы и становится предметом изучения для «космологических лингвистов» и писателей, которые меняют постановку проблемы и переписывают историю вселенной, всегда превосходя пределы узконаучного контекста. Здесь вскрывается скрытый гуманитарный характер исследований о вселенной как целом, ибо эти знания соответствуют вечному философскому поиску человеком своего места в творении[92].
Сотворение и сознание
Последний вопрос, который нам следует обсудить, чтобы суммировать смысл нашего вывода о сотворении как насыщенном феномене, это вопрос о том, в каком отношении насыщенный феномен вселенной как сотворения выступает по отношению к мышлению вообще. Согласно Канту, объект опыта и способность познания должны согласовываться, чтобы быть подходящими для источника опыта, а именно трансцендентального субъекта. Тогда возможность явления (феномена) зависит от того, как оно вписывается в условия опыта, которые происходят из «я». Простыми словами, «я» может познавать вещи, к которым это «я» имеет доступ и может их осознать, в условиях своей случайной фактичности. Соответственно, если феномен не «находится в согласии» или не «соответствует» способности познания этого «я», этот феномен не может появиться как феномен, то есть вместо феномена будут иметь место своего рода чувственная аберрация, нераспознаваемое нечто, чья концептуализация, если ее предпринять, будет носить эвристический и гадательный характер[93]. При «взгляде» на вселенную как творение, то есть как на насыщенный феномен, «я» испытывает принципиальное несоответствие между «явлением» вселенной, от которого ожидается, что оно предстанет способом, присущим обычным объектам, и субъективным опытом этого же «я», которое испытывает себя живущим в этой вселенной, единосущным ей, сопричастным ей. Соответственно, «я» не в силах конституировать вселенную как объект, концепция которого находилась бы в согласии с условиями опыта вселенной ввиду такого сопричастия. При этом несостоятельность объективации вселенной не означает, что мы имеем дело с явлением ничто и что сами слова о сопричастии вселенной являют собой пустую фразу. Здесь имеет место такое насыщение интуиции через сопричастие вселенной, избыток которой делает вселенную практически невидимой и непостижимой вплоть до того, что она воспринимается как невыносимая и несоизмеримая со способностями человека ее охватить. Вселенная, как насыщенный феномен, сопротивляется любой попытке установить взгляд на нее как на объект. Вселенная заполняет субъективность «я» до такого предела, что это «я» терпит неудачу и конституирование вселенной оказывается невозможным. Вселенная видима в принципе (в ее частях и моментах) но тем не менее на нее невозможно посмотреть (невозможно позиционировать «я» вовне вселенной)[94]. Этот вердикт в отношении вселенной как сотворения, по сути, воспроизводит то, что богословие определяет термином «апофатический»: мир как сотворение указывает на присутствие Бога в мире, но Бога нельзя увидеть. Действительно, если бы было возможно смотреть на вселенную как на сотворение, то есть увидеть ее как то, что было бы конституировано сознанием, то сотворенное как свободно обусловленное Богом являло бы эту свободную обусловленность в конституированном виде. Но это противоречило бы аспекту свободы в сотворении как его случайности, то есть его непредсказуемости, непредвиденности, другими словами, как «того», что обладает структурой событийности, превосходящей любой горизонт. Это также противоречило бы аутентичности Бога как трансцендентного.
