Она и вчера приходила.
— Странно, ты все молчишь, молчишь… — пуская дым мимо меня, почти каждый вечер говорит Сабрина. — А ты знаешь, я сегодня утром загадала: если мы сегодня не расстанемся, значит, будем вместе еще. Я прошлой ночью лежала, смотрела в потолок и думала: позвони, позвони… Но ты молчал. А в моих глазах стояли слезы. Они застыли, как озера, превратились в увеличительные стекла, и я видела луну…
— Ну, и как она?
— Кто?
— Луна.
— Глупый, это же мысли. Я не луну видела, я выражала то, что накопилось, — перевернувшись на живот, она, пахнущая гелем, забирается на меня и свешивает на мое лицо мокрые пряди.
Через пару минут, когда мы уже немного со сбитым дыханием и когда любой мужик перестает о чем-то думать, она вдруг начинает говорить.
— Лисин, — она всех называет по фамилиям, — Лисин, когда я кончу, ты возьмешь меня к себе на работу?
Из холеричного Homo erectus я мгновенно превращаюсь в меланхоличного Homo sapiens.
— Сразу, когда ты кончишь?
— Глупый, я об универе.
Выбравшись из-под нее, я встаю и шагаю к бару. Так нельзя с мужиками. Плеснув на три пальца в стакан, я выпиваю и с наслаждением чувствую, как мой желудок покрывается горячей пленкой.
— Нет, Сабрина, не возьму. У меня правило: близких людей в подчинение не брать. Я невыносимо строг к персоналу.
— Я стерплю! Можешь наказывать меня там по полной программе, можешь там пороть даже!
Она каким-то космическим (женским) чутьем догадывается, что если ее не возьму я, то не возьмет никто. Однако одно дело пригреть дворняжку, дав кров и пищу, и совсем другое пытаться выиграть с ней главный приз на выставке собаководства.
— Сабрина, давай лучше здесь?
Присев на край постели, я слышу:
— А мне вчера «хорошо» по бухучету поставили. А ты богатый?
Все, второй раз не получится…
Именно после этого разговора я вынул из домашнего сейфа, который казался мне оплотом неприступности, все документы из «Бэнк оф Нью-Йорк». Номера счетов, отпечатки моих пальцев — на тот случай, если я явлюсь в банк оборванным, голодным и без документов, пароли, коды — все это поместилось в тоненькую папочку и переехало в мой массивный шкаф фирмы Jewell, в офис.
Мой домашний «Сэйфтроникс» хотя и металлический, но я точно знаю, что варили его, как и остальные той же марки, не в Швейцарии, а в Словакии. И, хотя он умеет говорить мне унитазным голосом «Хэлло, босс», я знаю, что если как следует размахнуться или раскочегарить горелку…
Зато на работе у меня двухзамковый и неприступный, тоже болтун. После внезапного интереса к моему социальному статусу девочки, которую я накормил, обогрел и обласкал, к статусу, который и без того ясен, в мою голову стали заползать самые подозрительные мысли относительно ее нахождения в моей квартире. А не трюк ли это был с хачиками на голубом «Ауди»?.. Уж очень мне «Ауди» не понравился — голубой, более особой приметы просто не найти… Как бы то ни было, Сабрину я не выставил, а просто перенес документы. Если обнесут или, чего похуже, обчистят по схеме «кража с криком», то злодеям достанется в качестве трофеев лучшая аппаратура, лучшие шмотки, но никак не девяносто семь миллионов долларов со всеми инструментами для доступа к счету.
На следующее утро я приехал на работу, за обедом издевался над Коломийцем, потом подслушивал его разговор с Гроссом, а потом меня затащил в мой кабинет Лукин.
…А за минуту до того, как я после его сумасбродных слов обжег окурком пальцы, в коридоре раздался истерический женский крик.
Моя рука, давящая окурок в пепельнице, замерла.
— Лукин, вы высказываете мне эту мысль вслух, зная, что фактически находитесь на испытательном сроке, могущем гарантировать вам место начальника отдела продаж?
Изумление мое было столь велико, что горячий пепел жег мои пальцы, а я заметил это только тогда, когда Лукин ответил:
— Я осознаю этот риск.
И в этот момент я почувствовал острую боль. В приемной раздался суматошный цокот каблучков, и дверь влетела в кабинет, словно постучал ОМОН.
На пороге — Риммочка, и смотреть на нее страшно.
— Игорь Игоревич!..
Обычно она следит за собой и даже тренируется перед зеркалом так произносить некоторые слова, чтобы мимика не наносила ущерб правильным чертам лица. Но сейчас ей наплевать, что подумают. Следует подозревать, верно, что начался потоп, если Риммочке на это наплевать.
— Игорь Игоревич…
— Что, в принтере бумага закончилась?
— Коломийца… убили.
…Женя сидела, и чего меньше всего ей хотелось сейчас, так это каким-то неловким движением помешать Лисину. Когда он сказал, что Коломийца убили, она ждала продолжения довольно долго. И лишь когда стало ясно, что пауза вызвана не прикуриванием очередной сигареты, она моргнула и тихо спросила:
— И… дальше?
— А дальше ничего не будет.
— Как вас понимать прикажете? — опешила девушка.
Лисин втянул дым и посмотрел на ее часы.
— Через три минуты за мной придут. До завтра, Женя. Вы интересная женщина. И говорю я это вам не только потому, что пробыл в заточении несколько месяцев.
— Но как мне теперь уходить? — растерянно, как ребенок, не понимая на самом деле, как можно вот так встать и уйти после фразы «Коломийца убили», спросила Женя.
— Вы жаждали крови? Скоро она польется рекой. Завтра. В одиннадцать ноль-ноль, если вы не опоздаете.
Услышав в коридоре тяжелые шаги, она убрала в сумочку диктофон, спросила, не хотел бы Лисин увидеть утром перед собой хорошие сигареты, получила утвердительный ответ, и только когда в кабинете появился знакомый надзиратель, спросила:
— Игорь, вы рассказываете мне все или что-то оставляете для ношения в качестве тяжкого груза?
— Я не рассказываю только то, о чем не могу рассказать.
— Значит ли это, что вы не хотите рассказывать всего?
— У вас должна быть еще одна версия, как минимум.
Она подумала.
— Значит ли это, что вы не рассказываете о чем-то по той причине, что не можете об этом знать ?
— Чего вы добиваетесь, Женя?
— Я добиваюсь истины.
— Какой истины? — встрепенулся Лисин, убирая локоть от протянутой к нему руки надзирателя. — Я не хочу журналистских расследований, вы, верно, неправильно поняли мое предложение. Я рассказываю то, что хотел бы сказать. Всего лишь. Из двух версий вы можете выбрать любую. А потом сверить с другой. Кажется, только так можно добиться той истины, о которой вы говорите, если я правильно понимаю Дидро.
— А что сказал Дидро?
— Что истина — это соответствие наших суждений явлениям. Думайте. Сопоставляйте. Рассуждайте. До завтра, Женя.
Глава 7 О чем он не мог рассказывать
Войдя с лестницы в коридор, Александр Коломиец с тяжелой головой и рвущимся из груди сердцем направился к себе. «К себе» — теперь это не просторный кабинет, в котором дышалось легко и свободно и чувствовалась какая-то защищенность от всего, что находилось за стенами «Глобал». Теперь это еще более просторное помещение, в котором сидело пятеро сотрудников отдела продаж. Еще недавно они заходили в его офис, стучась и немного нервничая. Коломиец имел репутацию человека строгого и конкретного. С предложениями об увольнении сотрудников в кабинет Лисина он заходил так же уверенно, как и для получения премий.
Но теперь все изменилось. Корпоративный мир не знает пощады. Он возносит до небес с той же легкостью, как и низводит, превращая в ничто. За что с ним так?..
Коломиец не дошел до кабинета. Остановившись на полпути, он вернулся к лестнице. Ему не хотелось входить в офис и снова становиться объектом насмешек. Прошел месяц, почти месяц, а он все не может привыкнуть. Да и как привыкнуть? Сотрудники даже не зовут его по имени, обращаясь просто, как к прохожему. Почему он раньше не замечал настоящие черты этих лиц? Оказывается, все не так, как он думал, они вовсе не те, кто собирался в его кабинете на планерки. Почтительность и уважение — это на самом деле боязнь и лицемерие. Рассудительность — плохо скрытая глупость. А послушание — затаенная обида и откладывание мести на потом.
— За что это все?..
За то, что он почувствовал в Факине, человеке с улицы, опасность и решил от него избавиться? А разве не так делает сам Лисин? Неужели у него отшибло память и он забыл, как удаляет из компании всех, в ком заподозрит угрозу?
Факин — угроза. В первую очередь, конечно, для него, Коломийца. Рома оказался не по годам сообразительным мальчиком. Через месяц он переберется в кресло Лукина, жаль, что этот идиот того не понимает, еще через полгода Лисину ничего не останется, как ввести его в ближний круг. Он непременно сделает это, поскольку продажи возрастут в разы! Прокрутившись в каше маркетинга крупной компании, Факин уже сейчас имеет предложения, которые обязательно увеличат продажи. Раз так, то увеличится и производство — законы экономики работают независимо от чьих-то пожеланий. И с этого момента Лисин почувствует, что прежний штат не справляется с работой. Старики дышат по старинке, от них мало проку, и первый, с кем он посоветуется, будет малыш Факин. Коль скоро он мастак придумывать виртуозные схемы продаж, то что ему стоит назвать имена тех, с кем ему было бы удобнее реализовывать такие схемы на практике?
