шаг и остановился в дверном проеме, глядя на Вильяма Стерна так, как будто неоднократно успел его поиметь и бросить после этого.
— А вы полагаете, что ко мне можно подкатить, и я не откажу, потому что заработал определенную репутацию?
— О да, — Тартас широко улыбнулся. — Репутация подстилки весьма подходит твоей красивой мордашке. Так ты подстилка, Вилли? Или бывший женишок и здесь поднасрал?
Вильям сжал кулаки. Его взгляд стал злобным, а на щеках заиграли желваки.
— Неплохо, — одобрительно кивнул Тартас, глядя, как Вильям старается держать себя в руках и не вмазать ему по лицу. — Есть, конечно, еще над чем работать, но прогресс заметен.
— Вы о чем? — Вильям с ненавистью смотрел на него.
— Злой Вилли, — Тартас схватил его за грудки и втащил в каюту.
Локтем ударил по датчику закрытия двери и толкнул Вильяма на кровать.
— Что вы делаете? — с опаской произнес Вильям, хотя по раскрасневшимся щекам Тартасу было прекрасно ясно, что Вилли уже знает ответ на этот вопрос.
— Расслабься, — он склонился над ним и начал расстегивать его комбинезон. — Тебе понравится.
Вильям не сопротивлялся. Смотрел на него с неким непониманием и испугом. Тартас опустился на колени и приступил. Вильям неубедительно дернулся и вцепился руками в матрац. И сразу с него сдулась вся независимость и спесь. Тартас чередовал гнев с милостью и четко заметил, что на «милость» Вильям реагирует острее. Он даже умудрился начать стонать, чего Тартас в данной ситуации от него не ожидал, а потом и вовсе опустил ладонь ему на темя. Тартас полагал, что сейчас испытает проявление чужой воли и жалких попыток управления ситуацией, но Вильям опять его удивил. Вместо того, чтобы руководить процессом, он стал гладить его по волосам! Скотина! И с такой нежностью, что Тартасу внезапно самому захотелось закрыть глаза. «Пора завязывать», — подумал он и ускорил процесс доведения до точки невозврата.
Как только с делом было покончено, Тартас встал, сходил умылся и остановился у двери.
— Застегнись и вали, — пренебрежительно произнес он, указывая на пах Вилли.
Вильям понимающе закивал и начал застегивать комбинезон.
— Шевелись! Я устал! — подгонял Тартас.
— А ты в орале хорош! — похвалил Вильям.
— Тебе виднее.
— Моему члену виднее, — поправил его Вильям.
Тартас промолчал, но желание врезать белокурому гаденышу лишь усилилось.
Вильям встал, подошел к Тартасу и резко опустил ладонь на его пах.
— Почему дрожишь? — охрипший голос Вильяма свидетельствовал против его невозмутимости.
— Тебе кажется, — ответил Тартас.
— Посмотрим, — он прикусил губу и начал расстегивать ширинку на комбинезоне Тартаса.
— Вали отсюда…
— Я свалю, ты не переживай, — Вильям опустился на колени, и через несколько мгновений Тартас не сдержался и сам застонал.
Секс — страшное оружие. Он может вызвать привыкание и зависимость, способен имитировать чувства и привязанность, подарить блаженство и уничтожить чужие секреты. С сексом шутки плохи, а игры опасны. И если уж довелось встать на тропу плотских удовольствий, следует всегда быть готовым поплатиться за это. На войне цены колеблются от самой низкой — разбитое сердце, до самой высокой — собственная жизнь. А посередине значится список всего того дерьма, которое может случиться в дебрях, под названием «мой лучший партнер».
Тартас никогда не врал сам себе и в момент, когда Вильям Стерн окончательно подобрал подход к его стремительному оргазму, сдавленно простонал: «Су-у-ука».
Вильям молча встал, сходил умылся и достаточно быстро вернулся.
— Я думал, ты продержишься дольше, — он подмигнул Тартасу, вышел и заблокировал дверь.
Тартас сел на кровать и спрятал лицо в ладонях. Хотелось закричать от беспомощности. Тварь… Он даже его не вспомнил…
* * *
Страх никогда не был для Аудроне проблемой. Она с легкостью подавляла его, поэтому, наверное, все еще жива. Но с ненавистью… С ненавистью сожительствовать тяжело. Ее трудно угомонить, заткнуть и заставить пригнуть голову. Она напоминает о себе в самые неподходящие моменты и уж точно смотрит на мир ее глазами даже тогда, когда сама Аудроне этого не замечает. Говорят, прощение избавляет от ненависти. С прощением Аудроне никогда даже не знакомилась, чтобы потом попробовать наладить отношения и, в случае неудачи, их разорвать. Сорок лет войны… Она только родилась, а от войны уже все устали. Теперь ей тридцать лет, и война, как старшая сестра, взрослеет и старится вместе с ней.
Если бы Аудроне сейчас оказалась в какой-нибудь комнате, где можно было расставить вокруг себя стулья и усадить на них верных спутников жизни, «Война» и «Ненависть» первыми бы присели рядом с ней. «Жестокость» была бы третьей «подружкой». «Несправедливость» заняла бы место напротив Аудроне и ласково улыбнулась ей. «Привет, дорогая! Давно не виделись!» — сказала бы «Несправедливость». Аудроне бы пожала плечами и пригласила присоединится к их веселой компании «Любовь». Пусть и потрепанная жизнью, как работница борделя после двадцати лет стажа, «Любовь» все равно была единственной подругой, которой Аудроне не умела лгать. «Любовь» видела ее насквозь и никогда ей не улыбалась. Кого бы Аудроне пригласила присесть рядом с «Любовью»? Наверное, «Сострадание». Самая противная из «подруг». Подводила ее не раз и даже не два, а все равно щемится со своими подсказками и наставлениями. Но в кого Аудроне превратится, если перестанет сострадать?
Она задумалась об этом, поднимаясь по лестнице в центральный коридор. Вспомнилось лицо матери, когда та улыбалась. Мило не получалось, потому что в мамочке ничего милого отродясь не было, зато хищный оскал казался не столь злым, когда мать хотела продемонстрировать свое расположение. Да, без сострадания Аудроне наверняка бы стала похожей на Сюзанну Мэль. Хотя, любовь бы помешала. Пришлось бы от «бывалой» избавиться. Остались бы только «Война», «Ненависть» и «Жестокость». О, да… Это закадычные мамины подружки.
Аудроне остановилась в коридоре у развилки и прижалась к стене. Чему мама ее хорошо научила, так это быть подготовленной ко всему. Кто бы что ни говорил, а постоянная готовность — настоящее мастерство.
Аудроне достала из кармана нож и поднесла отполированный до блеска прибор к краю стены у развилки. Искаженная фигура Жасмин не порадовала Аудроне. Значит, кареглазая нахалка еще и злопамятная.
— Я знаю, что ты за углом, — сообщила Жасмин. — Выходи, пока я твой ножик тебе в задний проход не засунула!
Аудроне спрятала нож в карман и вышла. Напротив Жасмин открылась дверь в другой коридор, из которого вышел Шори. За спиной Аудроне из ниоткуда показалась Око.
— Трое на одного? — засмеялась Аудроне.
— На одну, — уточнила Жасмин.
— Вы же понимаете, — Аудроне начала шаркать носком ботинка по полу, — если хоть пальцем меня тронете, вам конец!
— Мы поговорить хотим, — ответил Шори и
