— Ничего, герой, не такое бывает, — услышал он голос Носенко. — Раз улыбаешься, значит, порядок.
— Все улыбаются, пока в медсанбат не попадут, — сказала рядом санинструктор Липочка. Была Липочка довольно миловидная лицом, но так высока и здорова, что бойцы только по праздникам называли ее красавицей. Про нее шутливо говорили, что она родилась быть санитаркой именно в артиллерии, в случае чего вытянет раненого артиллериста вместе с орудием. — Та-ак, та-ак, — повторяла Липочка, ворочая Потушаева, словно куль с ветошью. — Чем это его, не пойму?
— Доской шмякнуло, — подсказал кто-то.
— Доской не осколком, не опасно… Та-ак… черепушка цела, раны нету, только, видать, оглушило. Счастлив твой бог, Потушаев. Через пару дней будешь за девушками ухаживать.
— Да я… Да я… — дернулся он, пытаясь встать.
— Знаю, ты хоть сейчас. Но потерпи, не рыпайся. Кроссы не бегать, тяжести не поднимать, иначе в санчасть отправлю. Мне больные артиллеристы не нужны.
Она забинтовала ему голову, сказав, что это больше для начальства, и ушла. Через минуту он уже лежал один на мягких кулях с ветошью, словно сам был одним из этих кулей — неотъемлемая принадлежность склада, как сказал бы кладовщик Проскурин. Солнце запутывалось в еще не облетевших ветвях шелковицы, и синело в просветах небо, голубое, совсем не осеннее…
Липочка оказалась права. Несколько дней у Потушаева болела и кружилась голова, и он бродил, как помешанный, не зная, куда приткнуться. Начальство его не одолевало: раз голова перевязана, значит, дело серьезное. А потом все само собой прошло. Он размотал «чалму», надел фуражку и пошел к начальнику своего отдела лейтенанту Солодовскому докладывать о том, что склад в полном порядке, что, несмотря на контузию, он с помощью кладовщика разместил вещевое имущество в пустующем доме, достаточно сухом, достаточно теплом, достаточно проветриваемом. В этот день было сыро и пасмурно. Тучи низко стлались над степью, готовые вот-вот пролиться дождем.
Лейтенанта Солодовского старшина нашел возле штаба полка.
— А я уж хотел посылать за тобой, — обрадовался лейтенант. — Как голова? Чего разбинтовался?
— Нормально голова, поболела да прошла.
— Тогда вот что… Можешь ехать?
— Куда?
— В Симферополь надо. Там, понимаешь, теплые куртки получили. Помнишь из Одессы льняную ткань вывозили? Так вот из нее на Кавказе понашили всякого, теперь в Симферополь привезли. Надо поехать, пока армейские штабы, как мы, маются без постоянных помещений. Зима на носу, а что имеем?…
— Крым не север, тут же теплого по норме не полагается, — решился старшина прервать страстную тираду начальника.
— Ты завскладом или кто? Прижмут нас командиры дивизионов, что дадим? Крым не Крым, а теплое не помешает.
— Так куртки ж не по форме…
— В Одессе не скажи, засмеют. Сама война не по форме, а ему форму подавай. У нас должно быть все на складе, на все случаи и даже больше. Понятно?
— На чем ехать-то? — спросил Потушаев.
— На чем, на чем… в этом вся загвоздка. Было бы на чем, сам бы поехал… Тут такое дело. Только что у начальника штаба совещание было. Немцы прорвались, оказывается. Приказано дивизионы выкатить на руках на евпаторийскую и джанкойскую дороги, а штабным работникам — кровь из носа — самим искать средства тяги.
— Как это искать? Не волов же…
— А хоть бы и волов. Обещанных тракторов нет и, как видно, не будет. Нет их у штаба армии, понятно?
— А на чем сейчас-то ехать? — снова спросил Потушаев.
— Капитан Носенко едет на машине со счетверенными пулеметами. Поедешь пока с ним. Когда раздобудешь свою машину…
— Где раздобуду?
— А я знаю? До войны сколько было машин в Крыму, кое-что должно же остаться… Ну вот… Только не своевольничать. Комиссар сказал: мы не грабители с большой дороги. Понятно?
— Ничего себе…
— Когда раздобудешь машину… Нужна нам машина или не нужна?! — вдруг взорвался он. — Свои-то в Одессе остались!… Так вот, раздобудешь машину, поедешь в Симферополь, разузнаешь насчет курток. И если удастся выпросить…
— Выпросить? — удивился Потушаев. — Кто же мне даст просто так?
— Я знаю — кто? Я знаю только, что начинается большая неразбериха. А когда неразбериха — одни теряют, другие находят. Всегда так.
— Ничего себе заданьице, — проворчал старшина. — Найди машину — не знаю где, достань куртки — не знаю как.
— Именно. Правильно понял, молодец!
Старшина злился, но возразить ничего не мог.
В вопросах найти-достать мудрее Солодовского не было человека во всем полку. И он прав, если действительно дело на фронте — швах, то оставалось надеяться только на смекалку и сообразительность.
Он едва не прозевал выезжавшую из Сарабуза машину с капитаном Носенко. Увидел уже вдалеке, кинулся следом, крича во все горло. Его услышали, застучали в крышу кабины. Потушаев добежал, перевалился через борт и долго лежал на дне: контузия давала себя знать.
Машина помчалась по шоссе на Симферополь, потом свернула на грунтовку и еще прибавила скорость, убегая от нависшего над кузовом облака пыли.
— Теперь только самолетов не хватает, — сказал сидевший под пулеметами красноармеец. — По такому хвосту они нас из-за горизонта заметят.
— Пусть только сунутся, — сказал другой, кивая на четыре ствола, нацеленные в небо.
Машина резко затормозила, и облако пыли тотчас догнало, плотно забило кузов. Потушаев приподнялся, сквозь завесу пыли разглядел прижавшуюся к кювету обшарпанную трехтонку.
— Ты чего — спятил?! — кричал шофер трехтонки, высунувшись из кабины. — Чего надо?
Носенко спрыгнул в пыль, поправил фуражку, спокойно подошел к продолжавшему кричать шоферу.
— Что везете?
— Архивы эвакуирую.
— Какие архивы? Чьи?
— Нашей фабрики.
— Фабрики? — Носенко встал на колесо, заглянул в кузов. — Точно, бумажки возят. Ну вот что! — крикнул он, спрыгнув на землю. — Машину я мобилизую.
Он посадил рядом с шофером одного из красноармейцев, посмотрел вслед удаляющейся трехтонке и неожиданно подмигнул старшине.
— Как голова?
— Полегче.
— Тебя бы надо с машиной отправить.
— Это почему? — обиделся старшина.
— Зря ты с нами увязался. Я ведь знаю, чего хочешь, Солодовский намекал. Не выйдет. Все, что удастся найти и мобилизовать, я отправлю в часть. Сейчас гаубицы выручать надо, а не тряпки. Полк мертв без средств тяги.
— А я так с вами поезжу. — И неожиданно признался: — Смерть как надоело с тряпками возиться. Мне бы в разведку.
— Э, брат, мало ли кому чего хочется. Я вон тоже на командную должность прошусь. Не пускают…
Весь этот день носились они по степи. К вечеру удалось перехватить еще лишь одну только старенькую полуторку, перевозившую пианино. Сгрузили инструмент в первом же селе, возле школы, и заторопились обратно в полк. Они еще не знали, что батареи уже ведут огонь по прорвавшимся немецким танкам, что полк получил приказ на отход, но в полном составе отойти не может, что собранных средств тяги едва хватает на первый и второй дивизионы, а третьему приказано взорвать гаубицы и уводить личный состав. Не знали они, что в эту самую минуту командир третьего дивизиона, впервые в жизни решившись не выполнить приказ, распорядился отводить батареи поочередно, на руках, прикрываясь огнем других батарей.
Ничего этого не звали капитан Носенко и старшина Потушаев. Но, прошедшие тяжкие университеты войны, они чутьем чуяли опасность. И спешили поскорей пригнать в полк то, что есть. Ночь была в их распоряжении. Одна эта ночь была и в распоряжении командира третьего дивизиона, холодная осенняя ночь, как черный рубеж между жизнью и смертью.
VII
Мелкий моросящий осенний дождь вмиг промочил почву, превратив летучую пыль дорог в густую и липкую грязь. И по целине тоже не легче было ехать: земля повсюду стала зыбучей, колеса штабной «эмки» скользили на каждой выбоине, буксовали.
И все же дождь радовал. Командарм Петров весь этот день, 30 октября, мотавшийся по степи от дивизии к дивизии, видел, как посветлели истомленные боями лица бойцов: ненастье приковало немецкую авиацию к полевым аэродромам, и можно было безбоязненно идти даже днем.
А не идти в этот день никак было нельзя: немцы вырвались на степные просторы Крыма, оттеснили 51-ю армию на восток, создали для поредевших частей и соединений Приморской армии реальную угрозу окружения. Директива Военного совета войск Крыма предписывала Приморской армии отходить на юг и вести сдерживающие бои. Куда отходить, до каких рубежей — директива не указывала, и командарм все думал об этом. Где должен проходить рубеж обороны? Севернее Симферополя, пересекая Крым от Каламитского залива до Гнилого моря? По перевалам Крымских гор? Но если не смогли удержаться в узком межозерье у Ишуни, то где взять силы для организации прочной обороны на сотнях километров степей и гор?
