Вывод: славный город Покровец, столица нашего наместничества, переполнен штабами всех сортов и пород. Военных тут исключительно много, и они исключительно уместны.
Мое распределение на Победу не было случайным. Когда я узнал о Нейтральной зоне, то живо сообразил: Господь создал меня для этого котла с горячей кашей. Здесь я послужу государю, совершу множество подвигов и прославлюсь. Хоть и грешно думать о славе, но ведь так и тянет! Вот оно, мое предназначение – пылающая окраина великой Империи. Я с детства чувствовал его. Некоторые люди рано понимают, какая судьба дарована им свыше.
Я предъявлял идентификационный браслет дежурному на входе, потом долго бродил по длинным коридорам со скрипучими дощатыми полами, отыскивая нужную табличку на двери кабинета. Но все это были внешние, не особенно важные действия; внутри меня поселился трепет, а в памяти всплывали пламенные строки романа «В зоне боевых действий». Капитан Крылов зарабатывал первую медаль в джунглях Нейтральной зоны, на берегу великой реки Сулатонг… Я прибыл туда, где он совершил самые громкие из своих геройских дел. Вероятно, Крылов когда-то ходил по половицам, ныне попираемым моими стопами.
Он был здесь! Теперь здесь я.
Мысли о высоком туманили мне здравое соображение, поэтому я не сразу заметил, что заблудился. Причем заблудился капитально. Дневальные, курьеры и высокие чины с подозрением поглядывали на незнакомого лейтенантика с чемоданом. Проход прямо передо мной перегораживал турникет с исключительно серьезным набором тестов…
Значит, тут есть кого бояться, машинально отметил я.
Справа – тупик, слева – столовая. Пришлось возвращаться назад… Позорище. Тьфу, пропасть, господи прости! Офицер осназа ищет пятый угол в трех соснах.
3-й отдельный корпус пограничной стражи имел самую запутанную, самую хаотичную, самую непутевую организацию во всех вооруженных силах Российской империи. Одновременно он считался и самым боевым соединением, фактически живой легендой. Его структуру надиктовала сама жизнь. Вышло коряво, с кучей полусамостоятельных бригад и батальонов поддержки, чудовищной сетью технических баз и промежуточных штабов, умопомрачительно навороченной системой связи… Но эта груда людей и техники, собранная воедино противу всех уставов и правил, отменно работала. Полтора десятилетия корпусом командовал генерал Сильвестр Иванов, и, как говаривали старшие офицеры в училище, на его седую голову молятся все штатные стратеги Империи. Так вот, видимо, сверхзапутанная организация корпуса стала причиной сверхзапутанной организации его штаба. Мне потребовалось еще полчаса, чтобы найти искомую дверь. К тому времени я тихо закипал, а потому не обратил внимания на дельный совет проходившего мимо офицера: «О вас доложили, извольте подождать в коридоре, пока не позовут».
– Разрешите? – весьма громко произнес я, заходя в кабинет.
И обмер.
Смерть сидела в двух метрах напротив, смотрела мне в самые очи, не мигая. Смерть раскрыла зубастую пасть и зашипела. Смерть вздыбила шерсть на загривке.
– Кр-раса-авец, кр-раса-авец… Ну тихо, тихо, хор-роший мой, ко-отенька… Успоко-ойся, ма-альчик, хор-роший…
Я не убежал. И не заорал. И не принял боевую стойку. До сих пор не пойму, что мне помогло в большей степени: то ли я впал в ступор, то ли все-таки контролировал свой ужас хотя бы отчасти. На начальственном столе, между инфосконом и канцелярским прибором, стояла атлетического вида лохань с месивом из столовских харчишек. Пятнистый желто-серый кот, тянувший на глаз под два пуда, упражнялся в обжорстве. Усатый. Длиннохвостый. Теперь у него появился соблазн перейти от содержимого лохани к содержимому меня.
Зверюга выпустил когти. Приглядывается ко мне, как в мясной лавке приглядываются к сочному окороку: не слишком ли жирен?
– Ну-ну-ну… Ма-альчик, краса-авец, эт-то свои. Ба-арсик…
Тут я заметил, что за столом кто-то сидит.
О!
Это лицо я узнал бы из тысячи.
Князь Вадбольский был некрасив. Прежде всего, по-гумилевски кос. Вытянутое лицо, узкий лоб, лошадиная челюсть. Коротко стриженные черные волосы. Кожа – бледная, простынного колера. Длинный прямой нос. Длинные, тонкие, не по веку нашему аристократичные пальцы. Да и сам он – длинный, нескладный, помесь человека и циркуля, насколько можно было судить, пока он не встал из-за стола. А когда встал, это впечатление только усилилось.
Вместо приветствия, положенного по уставу, он слегка поклонился – как дворянин дворянину. Я ответил ему тем же.
– Ждал вас, сударь. К сожалению, офицер из вашего Мобильного отряда будет здесь только через два дня. Уверяю вас, это не значит, что они пренебрегают молодым пополнением. Просто Амир-хан и его свора опять заинтересовались Елизаветиным Посадом… Все наличные силы заняты – до единого человека.
Кот продолжал посматривать на меня мрачно, однако уже без той озабоченности куском мяса насущного, каковая посверкивала у него во взоре с полминуты назад. Нужные слова, наконец, пришли мне на ум.
– Фелис сильвестрис победика? Они же не приручаются…
– Во-первых, мало ли что напишут в учебных программах… В конце концов, совать руку в пасть даже такой милой киске совершенно ни к чему, – снисходительно улыбаясь, просветил меня князь.
Затем он сделал именно то, от чего предостерегал: потрепал котище за щеку, утыканную вибриссами. Зверь, противу всех моих ожиданий, руку Вадбольскому не откусил. Напротив, он потерся о пальцы князя и даже легонечко взмяукнул.
– А во-вторых, он у нас и не домашний. Совершенно дикий кот. Но ужасно добронравный. Лишь изредка кушает собак, впрочем, сами виноваты: не стоит по-хамски навязывать Барсику свое общество.
Чудовищный Барсик зажмурился и издал нежную трель: «Мр-р-р-о-у-р-р»…
– Кр-раса-авец… Не правда ли, сударь? – И мой визави заговорщицки подмигнул. Вензель государя на погоне парадного мундира блеснул в такт его подмигиванию.
Я набрался храбрости и сказал:
– Вы знаете, почему-то он не вызывает у меня ни малейшего страха…
Левая бровь Вадбольского скакнула на сантиметр вверх.
– Мон шер, я далек от мысли, что эта милая зверушка способна кого-то напугать.
И впрямь, кот совершенно успокоился, уткнулся носом в лохань, принялся почавкивать.
– Что ж, сударь, садитесь, займемся делами. Хотите сигару?
– Благодарю вас, не балуюсь.
– Тогда, может быть, нюхательного табаку? Этот состав отнюдь не свидетельствует о хороших манерах, но, видите ли, а ля герр ком а ля герр… Добро бы в наших условиях можно было пристраститься только к этому. А, сударь?
– Э-э-м-м…
– Но от чаю-то вы точно не откажетесь.
– Спасибо, да.
Вадбольский вызвал штабного курьера, бездельничавшего в дежурке, и велел ему немедленно сделать чаю на четверть часа хорошего разговора. Сулатонгского, послабее. С сахаром, лимоном и баранками.
– Что я могу сделать для вас, сударь? На трое суток поместить в пансион мадам Овечкиной – там тихо и чисто, а пребывание ваше в сих благословенных стенах оплатит казна. Давайте ваши документы, я поставлю вас на довольствие. Столоваться будете здесь – я сделаю соответствующие пометки.
– Я вам очень обязан.
– Пустяки. Мы привечаем каждое новое лицо с доброй репутацией. А вас отрекомендовали наилучшим образом.
Он повозился с бумагами, внес необходимую административную дребедень в инфоскон. Тем временем зверюга непрерывно насыщалась.
Как раз к тому времени, когда все необходимые формальности были закончены, курьер принес нам чаю. Вадбольский бесцеремонно вытолкал кота за дверь, нисколько не интересуясь, кем Барсик пожелает дополнить рацион в штабных коридорах.
Пять минут жеманного мурлыканья в духе изгнанного фелис сильвестрис князь завершил, отключившись от связи, совершенно нейтральной по тону фразой:
– Э-э… мадам Овечкина. Предобрейшая женщина. Образец изящества и добронравия.
Я кивнул, заговорщицки улыбаясь. Мол, понятно мне ваше предупреждение, не оплошаю. В богоспасаемом Воротынском училище заведена была тщательно оберегаемая от преподавателей и командиров «Летопись пограничных прелестей». Все 1228 женщин, от основания сего славного учреждения проявивших к курсантам внимание во время увольнительных, визитов вежливости, а также по случаю работы на технических должностях в самом училище, получили в ней скрупулезное описание. Те двадцать или тридцать, которые с несокрушимым постоянством искали военной любви, попали в реестр «литерных». Целые поколения курсантов проходили у них «курс молодого бойца». Все то время, пока я учился, литерой «А» числилась легендарная Дарья Воронец, 39 лет, жена конторщика из сахаропромышленного товарищества «Принцесса Греза», от 72 до 80 кг (в разное время), высокая, веснушчатая, говорливая, любит недорогие подарки, дорогие подарки не берет, на левом бедре шрам, любит все бурное и жаркое, нового супружества не ищет и т. п. Экая похабель! Никогда я этой «Летописью» не пользовался из чувства природной брезгливости, но устройство ее знал. Все то, что не входило в элиту «литерных», вливалось в пеструю группу «номерных». Та, в свою очередь, подразделялась на четыре главы. Первая из них содержала краткий реестр чувственных красавиц, поименованных «Бронеамфибиями». Добротный средний класс проходил под грифом «Пограничные столбы». Классом ниже шли «Буйки». Хуже всех считались «Овчарки». Эти обладали злобным характером и склонностью решать некоторые сложные вопросы с начальством училища. Так вот, судя по тону Вадбольского, добрейшая мадам Овечкина подходила к разряду «Овчарок» или же, в лучшем случае, «Буйков».
