— Почти ни с кем, — не раздумывая, ответил он.
У нее приоткрылся рот, и ему захотелось закатить себе оплеуху. Она попыталась это скрыть, но он успел разглядеть между удивлением и возмущением вспышку неподдельной боли— перед ним, безусловно, стояла женщина эмоциональная.
— Я имел в виду, — начал он, едва сдерживая стон, — что когда я… Нет… Когда вы…
Она стояла и выжидательно смотрела. А он совершенно не знал, что сказать. И вдруг понял, что торчит здесь, как полный идиот, прекрасно понимая, что существует как минимум десяток причин, по которым такое положение вещей совершенно неприемлемо.
Он совершенно не знает, что сказать — раз. Он, конечно, повторяется, но ведь обычно он всегда знает, что сказать — два. Особенно женщине — три.
Он, как правило, необычайно говорлив — четыре. Благодаря этому качеству он ни разу за всю свою жизнь не оскорбил ни одной женщины, разве что она на самом деле этого заслуживала — пять. А эта женщина не заслуживала ничего подобного — шесть. А это значило (семь), что ему необходимо извиниться, а он (восемь) совершенно не знает, как это сделать.
Потому что способность легко и непринужденно извиняться напрямую зависит от склонности вести себя так, чтобы пришлось просить прощения. А он ею вовсе не обладает. И всю свою жизнь несказанно этим гордился.
Но именно поэтому он теперь совершенно не знает, что сказать — девять. И, наконец, десять: есть в этой девушке нечто, превращающее его в полного болвана.
В бол-ва-на.
Интересно, как остальное человечество выносит это неловкое молчание перед женщиной? Себастьяну оно показалось совершенно ужасным.
— Вы попросили вас поцеловать, — сказал он. Не подумайте плохого, он озвучил отнюдь не первую мысль, что пришла ему в голову, вовсе нет! Он дождался второй.
Она так втянула в себя воздух («Стояли бы ближе к морю, прилив начался бы раньше», — подумалось ему), что он почувствовал: следовало подождать как минимум седьмой мысли.
— Вы обвиняете меня в… — Она замолчала на полуслове и сердито поджала губы. — В общем, в том… в чем вы… меня… — И наконец, когда он уже было решил, что она сдалась и ничего больше не скажет, она закончила: — обвиняете.
— Я ни в чем вас не обвиняю, — возразил он. — Я просто указываю на тот факт, что вы хотели получить поцелуй, а я выполнил ваше желание и…
И что? На что именно он там указывает? И куда испарились его мозги? Он не может додумать до конца простенькое предложение, не то, что высказать его вслух!
— Я мог воспользоваться вашей невинностью, — наконец выдал он. Господи, да он говорит, как полный олух!
— Вы хотите сказать, что не сделали этого?
Она что, действительно, настолько наивна? Он наклонился и пристально посмотрел ей в глаза.
— Вы и представить себе не можете, сколькими именно способами я не воспользовался вашей невинностью, — сказал он. — Сколькими путями я мог бы это сделать. Сколько…
— Что? — рявкнула она. — Ну что?!
Он придержал язык. Ну, то есть, если быть честным, просто прикусил его, проклятого. Он ни в коем случае не должен рассказывать ей, сколькими именно способами и как конкретно он хотел бы воспользоваться ее невинностью.
Ей. Мисс Незнакомке.
Пусть так и останется незнакомкой, это лучше всего.
— Во имя Господа Бога, — услышал он собственный голос, — как, черт побери, вас зовут?!
— Вижу, что вы просто-таки изнываете от желания это узнать, — отрезала она.
— Ваше имя! — рявкнул он.
— Не раньше, чем вы назовете свое.
Он издал долгий, раздраженный вздох, потом взъерошил себе волосы.
— Мне показалось, или десять минут назад мы с вами вежливо беседовали?
Она открыла было рот, но он опередил ее.
— Нет, нет, — пожалуй, несколько театрально продолжил он, — мы не просто «вежливо», мы, я бы сказал, весьма приятно беседовали.
У нее помягчел взгляд. Не настолько, чтобы его можно было назвать «смягчившимся»… если говорить правду, то и близко не так, но все же, помягчел.
— Мне не следовало просить вас о поцелуе, — сказала она.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Но он заметил, что она не стала извиняться. И еще заметил, что его этот факт страшно обрадовал.
— Вы, конечно, понимаете, — тихо продолжила она, — что мне гораздо важнее знать, кто вы, чем наоборот.
Он посмотрел на ее руки. Они не были сжаты, напряжены или скрючены, как когти. Руки всегда выдают людей. Напрягаются, или дрожат, или постукивают друг о друга, будто это поможет им — мановением какой-нибудь небывалой волшебной палочки — избежать ожидающей их неизведанной черной судьбы.
Стоящая перед ним девушка сжимала ткань своей юбки. Очень крепко. Она явно нервничала. И все же держалась с поразительным достоинством. И Себастьян прекрасно знал, что она права. Она не могла причинить его репутации ни малейшего вреда, а вот он, одним неосторожным или лживым словом, мог навсегда разрушить ее жизнь. Он не в первый раз несказанно порадовался, что не родился женщиной, но впервые в жизни предстал перед наглядным доказательством того, насколько у мужчин жизнь проще.
— Меня зовут Себастьян Грей, — представился он и наклонил голову в вежливом поклоне. — Счастлив познакомиться с вами, мисс…
Но продолжить он не успел, поскольку она вскрикнула, побледнела и только что не зашаталась.
— Клянусь вам, — сказал он, одновременно раздумывая, отчего его тон стал так резок: от смеха или раздражения, — моя репутация не настолько чудовищна.
— Я не должна находиться здесь в вашем обществе, — яростно прошептала она.
— Клянусь, мы с вами знали это и раньше.
— Себастьян Грей! О, Господи!.. Себастьян Грей!!!
Он наблюдал за ней с интересом. И с некоторым недовольством, конечно, но это естественно. Право же, он ведь не настолько ужасен.
— Клянусь вам, — сказал он, начиная слегка выходить из себя: сколько раз подряд ему приходится начинать свою речь таким образом! — Я не собираюсь разрушать вашу репутацию, связывая свое имя с вашим.
— Нет, конечно же, нет, — заговорила она, и тут же все испортила взрывом истерического хохота. — С чего бы вам это делать! Себастьян Грей. — Она посмотрела в небеса, и ему показалось, что она сейчас погрозит им кулаком. — Себастьян Грей! — повторила она. В который раз.
— Должен ли я понимать это так, что вас предостерегали от знакомства со мной?
— О, да, — не раздумывая ответила она. И тут же, словно собравшись с мыслями, посмотрела ему прямо в глаза. — Мне нужно идти. Немедленно.
— Если вы помните, именно это я вам и говорил, — пробормотал он.
Она оглянулась на сад и скорчила гримасу при мысли о том, что придется проходить мимо любовников на газоне.
— Опустить голову, — сказала она себе, — и полный вперед.
— Некоторые живут под этим девизом всю свою жизнь, — легкомысленно заметил он.
Она бросила на него острый взгляд, явно раздумывая, не сошел ли он за последние несколько секунд с ума. Он пожал плечами, не желая извиняться. Наконец-то он снова начинал чувствовать себя в своей тарелке. И имел полное право этому радоваться.
— Вы тоже? — спросила она.
— Безусловно, нет. Я предпочитаю, чтобы в жизни присутствовал некоторый стиль. Все дело в деталях, вам так не кажется?
Она уставилась на него. Несколько раз моргнула. Сказала:
— Мне надо идти.
И ушла. Опустила голову и рванула вперед.
Так и не сказав, как ее зовут.
Глава 6
На следующий день.
— Ты сегодня, какая-то удивительно притихшая, — заметила Луиза.
Аннабель вяло улыбнулась в ответ. Они выгуливали собаку Луизы в Гайд-Парке. Теоретически — в сопровождении Луизиной тетушки, но леди Кросгроув как раз встретила одну из многочисленных приятельниц. Она все еще видела девушек, но явно не могла их услышать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Просто устала, — ответила Аннабель. — Перевозбудилась на балу и не могла уснуть. — В ответе не было лжи, но и не содержалось всей правды. Прошлой ночью она действительно несколько часов лежала без сна, старательно изучая картины, мельтешившие под собственными закрытыми веками.
