Счастливое время скоротечно, он не успеет оглянуться, как все изменится вокруг, он сам изменится, будет любим женщиной, станет обладателем успеха, славы — но как ненадолго и какой ценой!
* * *
Опять перед лицом родных моих полей,Теряясь в их дали и свежесть их вдыхая,Без сна провел я ночь, как в юности моей,Любя и веруя, надеясь и прощая.Я все любил: любил беззвездный блеск небесИ полосу зари, не гасшую до света,И яблони в цвету, и озеро, и лес,И предрассветный шум, и молнию рассвета.Я все прощал: прощал озлобленным врагам,Прощал судьбе ее обиды и обманы…
1883Летом 1883 года Надсон сляжет в постель. Диагноз поставлен страшный — туберкулез. Как следствие болезни, открылась рана на ноге. Его лечат, но результаты неутешительны. По совету докторов друзья отправляют его на юг Франции. Сумма в 2500 рублей (500 рублей внес литературный фонд, остальное собрали его товарищи) позволила ему около года прожить в Европе.
Постоянная спутница Надсона — его близкая знакомая, Мария Васильевна Ватсон — замужняя женщина средних лет, биограф, редактор; в «Биографическом очерке» 1888 года она упоминается под инициалами М. В. З. Ей суждено разделить с поэтом и последние часы его жизни. Вместе они объехали много городов, среди которых Висбаден, Ницца, Берн и другие, везде его пытались лечить, оперировали, и только в конце января 1885 года он как будто пошел на поправку. Период до весны был самым благотворным пребыванием поэта за границей.
* * *
Жалко стройных кипарисов —Как они зазеленели! —Для чего, дитя, к их веткамПривязала ты качели?Не ломай душистых веток.Отнеси качель к обрыву.На акацию густуюИ на пыльную оливу:Там и море будет видно;Чуть доска твоя качнется,А оно тебе сквозь зеленьВ блеске солнца засмеется,С белым парусом в тумане,С белой чайкой, в даль летящей,С белой пеною, каймоюВдоль по берегу лежащей.
Ницца, 1885В марте 1885 года вышло первое издание стихотворений Семена Надсона, он сообщает в Петербург: «Для меня книга оказалась полезной. Сведя в одно все свои вирши, я ясно увидел, чего мне не хватает. Удастся ли наверстать все это, не знаю. Мне бывает очень тяжело, когда говорят, что я подаю надежды. А вдруг я их не оправдаю. Точно дать слово и не сдержать его».
* * *
Умерла моя муза!.. Недолго онаОзаряла мои одинокие дни:Облетели цветы, догорели огни,Непроглядная ночь, как могила, темна!..
Из стихотворения, 1885В благодатном краю, в Ницце, поэт скучает по России: «Скверная пасха у этих сухопарых французов, ни колоколов, ни наших заутрень!
А заскучал я потому, что меня неудержимо тянет назад… В самом деле, что я здесь такое, отрезанный ломоть».
* * *
Снова лунная ночь, только лунная ночь на чужбине.Весь облит серебром потонувший в тумане залив;Синих гор полукруг наклонился к цветущей долинеИ чуть дышит листва кипарисов, и пальм, и олив.Я ушел бы бродить, — и бродить и дышать ароматом,Я б на взморье ушел, где волна за волною шумит,Где спускается берег кремнистым, сверкающим скатомИ жемчужная пена каменья его серебрит.Да не тянет меня красота этой чудной природы,Не зовет эта даль, не пьянит этот воздух морской,И как узник в тюрьме жаждет света и жаждет свободы,Так я жажду отчизны, отчизны моей дорогой.
Ницца, 1885После Франции Надсон едет в Швейцарию, но состояние его здоровья не становится лучше, кроме того, заканчиваются деньги. Осенью он возвращается в Петербург.
* * *
Дитя столицы, с юных днейОн полюбил ее движенье,И ленты газовых огней,И шумных улиц оживленье.Он полюбил гранит дворцовИ с моря утром ветер влажный,И перезвон колоколов,И пароходов свист протяжный.Он не жалел, что в вышинеТак бледно тусклых звезд мерцанье,Что негде проливать веснеСвоих цветов благоуханье.Что негде птицам распевать,Что всюду взор встречал границы, —Он был поэт и мог летатьВ своих мечтах быстрее птицы.Он научился находитьВезде поэзию — в туманах,В дождях, не устающих лить,В киосках, клумбах и фонтанахПоблекших городских садов,В узорах инея зимою,И в дымке хмурых облаков,Зажженных зимнею зарею…
1884Вновь любимый город после долгой разлуки, ощущение себя в нем как поэта, литературные вечера, встречи с друзьями — все хорошо, только здоровье не восстанавливается. Им овладевает отчаяние.
Из письма к другу: «Если бы вы знали, что за ужас сознавать, что у вас нет будущего, что даже на месяц вперед нельзя делать планов. Подумайте, ведь я не книгу, не роман читаю, это я сам умираю».
* * *
Надо жить! Вот они, роковые слова!Вот она, роковая задача!Кто над ней не трудился, тоскуя и плача,Чья над ней не ломилась от дум голова?..
1885Петербург, Москва, Киев, Ялта — города, в которых он, несмотря на выступления и публикации, имеющие большой успех, чувствует себя больным и несчастным. Еще в одном письме он пишет: «Я съездил в Киев и устроил там блестящий вечер в пользу литературного фонда. Фонд получил чистых 625 рублей, а меня молодежь чуть не разорвала в клочки и на руках вынесла на эстраду. Одним словом, я иду в гору и погибаю от чахотки».
В те годы поэзия Надсона принималась на ура. На его стихи писали романсы, поклонницы и поклонники переписывали себе в альбомы любовную лирику:
«Только утро любви хорошо,Хороши только первые робкие речи,Трепет девственно чистой стыдливой души,Недомолвки и беглые встречи».
«Ты разбила мне сердце, как куклу ребенок,И права, и горда, и довольна собой,Резвый смех твой, как прежде, задорен и звонок,И как ясное небо твой взгляд голубой».
«Любви, одной любви! Как нищий подаянья,Как странник, на пути застигнутый грозой,У крова чуждого молящий состраданья,Так я молю любви с тревогой и тоской».
«Я долго счастья ждал — и луч его желанныйБлеснул мне в сумерках: я счастлив и любим;К чему ж на рубеже земли обетованнойОстановился я, как робкий пилигрим?»
Современники попадали под влияние его чарующих строк, его декламации, а когда поэта не стало, образы, созданные им, продолжали волновать сердца и умы, пробуждать мысль.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
