свой рюкзак… Только один был выход, превратиться. Это был мой план. Превратиться и жить в лесу зверями. Но я знаю, что всегда так нельзя, иначе забудешь себя, свой язык, я и не хотела, не хотела, чтоб Пабло совсем стал зверем. После занятий в школе я шла осматривать помойки, мне нужна была одежда, о которой не знали бы дома, собирала целый месяц, чтобы найти мне и Пабло, потом зарыла все под деревом в лесу…
Пабло начал превращаться и отец стал запирать его в комнате, привязывать ремнями к батарее и бить током, как он делал со мной. А я только и ждала, когда у Пабло все начнется, чтобы мы могли сбежать… Я нашла на улице пивную бутылку, разбила ее мелко-мелко, кусочки стекла в рукав. Вечером отец с матерью сели за стол, Пабло был привязан в своей комнате, а я обслуживала своих родителей, подавала им тарелки и ждала. Вот время пива, говорят, бери бокалы и налей с пеной, наливаю, даю им выпить, потом еще и еще, и вот они уже пьяны, и когда я наливаю опять, то осторожно разворачиваю закатанный рукав, и оттуда серебряной пыльцой в бокалы сыплю свое спасение. Потом сказала, что нужно в туалет и отлучилась из комнаты и в коридор, оттуда в окошко на улицу, вдоль стены проползла к окну комнаты Пабло, залезла, хорошо хоть ему открывали окно, а то боялись, что задохнется, жара в то лето стояла, вот я внутри и развязываю ремни, кусаю их так, что десны все режутся, Пабло смотрит на меня дикими глазами, и шепчет что-то, и вдруг крик матери, а потом дверь распахивается и на пороге отец, из-зо рта и по шее его течет кровавая пена, кулаки сжаты, он бросается на нас, а я успеваю сорвать один ремень и с размаху бью его по лицу, по глазам, и кричу, кричу, кричу…
Знаешь, я еще до этого догадалась, как смогу превратиться, после всех стараний отца. Он ведь прочел о таком способе лечения оборотней в одной старой книге, так делали раньше, пока не узнали, что кровь оборотней такая дорогая. Превращение связывалось с сильной болью, ведь весь процесс идет отчасти подсознательно, и оборотням желание превратиться отбивали страхом дикой боли, и само превращение случалось от боли, получался человек бессмысленный и обрубленный… Я в тот вечер испытала много боли, и превратилась прямо в руках истязавшего меня, захлебывавшегося в собственной крови отца, и Пабло освободил себя, пока отец меня бил, и превратился в маленького лисенка. Мы выскочили в окно и не заметили даже, как оказались в лесу…
Не знаю, сколько мы были лисами, больше дня наверно, сознание стало иступляться, я поняла, что забываю слова, забываю все… В тот момент мне этого очень хотелось, но я смогла остановится, остановить Пабло… То дерево мы нашли не сразу, дождались луны и превратились в двух маленьких голых ребятишек, и стали копать до самых корней, где спрятала я одежду. Документов у нас никаких. Было трудно прятаться, жить в лесу и все время думать, как быть дальше… Я стала воровкой и еще какой. Крала и крала, пока в одной сумке из пансионата для богачей не нашла документы на двух детишек, очень похожих на нас. Пилар не мое имя, так звали какую-то богачку, а вот Пабло, его так звали с детства, повезло что имена совпали. Той Пилар было шестнадцать и мы прожили в лесу еще два года, пока она не стала совершеннолетней, важный фактор, чтобы иметь возможность жить в городе, работать, учиться, и никто не считал меня и Пабло сбежавшими детьми. Конечно, к этому фактору нужно было приложить деньги, чтобы без лишних вопросов найти квартиру, чтобы купить мне аттестат, устроить Пабло в школу, справить недостающие документы… Мы устроились в этом городе и стали жить тихо, я воспитывала Пабло, работала, училась, он ходил в школу… Деньги я копила воровством, но когда набралось достаточно, чтобы жить, я навсегда забросила это… Как и превращения…
Пилар закатала брюки до колена. Вся кожа морщилась от шрамов, рубцы наслаивались друг на друга.
– За время жизни в лесу я делала это с собой десятки раз, иначе после лечения отца не получалось превратиться, нужно было испытать сильную боль. Возвращалась в человеческий облик, чтобы ничего не забыть, чтобы не стать навечно зверем и дать Пабло возможность выбирать ту жизнь, которую он хочет… Но больше я не смогу. Я просто не выдержу.
– Прости меня, – Диего отвернулся. – Я мерзавец… Ты прошла через такое, чтобы просто жить, а я украл у тебя все ради денег…
– Я ведь жива еще.
– Но теперь Моралес знает про тебя. Знает про Пабло. Вас будут искать.
– Мир большой. Теперь мы не голодные дети в лесу. Придумаем.
Диего молчал некоторое время.
– Сколько таких оборотней беглецов остались зверями в лесу?.. И у скольких была возможность обращаться без боли, но они отказались?.. Ненавижу себя, глупого ублюдка…
Он встал и пошел к лагерю.
– Анна, – сказала Пилар. – Так меня зовут на самом деле… Теперь ты знаешь.
Глава шестая.
Пять бронированных машин в маскировочной окраске мчались по пыльной дороге к границам страны.
На заднем сидении в одной из них, вглядываясь в мелькающие вдоль дороги деревья, в выглаженной генеральской форме, играя пальцами затертой до блеска монеткой, сидел Эстебан Моралес.
Край солнца уже показался над вершинами лесных гигантов, очертив полосу на сцепленных меж собой кронах сельвы, согнав с покрытого молочными тучами неба ночную тьму.
– Белое небо, словно полотно для прекрасной истории, – задумчиво сказал генерал и продолжил сухим, как треск веток в костре голосом, – я напишу ее красным!
От голоса его вздрогнула сидевшая напротив, и без того нервно покусывавшая губу Мария Салар. Она старалась выглядеть собраной, иногда украдкой подсматривая за генералом, поправляя подол помятого за беспокойную ночь платья, втирая в колени пот с ладошек, едва слышно откашливая саднившее горло.
"Ты Мария Салар" – напомнила она себе. – "И без боя ты не сдашься!"
Прошлой ночью, когда луна уже овладела небосводом, окружив себя своим звездным воинством, а Мария так и не дождавшись мужа, посмотрев еще раз за спящим Густаво, направилась в постель, в дверь постучались. Диего никогда не стучался, а кроме него в такую глушь прийти ночью могли лишь воры и Мария, прижав к груди кухонный нож, спросила кто там. Это был генерал Моралес.
– Минутку! – попросила Мария.
Поспешно сменила
