– Большое спасибо, больше вы нам не понадобитесь.
Обрадовавшись щедрым чаевым, официант в мгновение ока испарился. А я опустила глаза в тарелку. Что же это я заказала? Похоже, в спешке мой выбор оказался не очень практичным. В небольшом углублении в центре тарелки находилась некая однородная масса средней густоты кремового цвета. Украшали сие произведение кулинарного искусства фигурно нарезанная морковь и листья петрушки. Я подняла глаза и встретилась со смеющимся взглядом Петра Семеновича. Он, прочитав в моих глазах вопрос, весело сказал:
– По всей вероятности, это суп «Вишисуаз». Фирменное блюдо заведения. Французская кухня.
– Может быть, вы знаете, из чего сие великолепие приготовлено? – Я опасливо покосилась на ложку, решая вопрос: есть или воздержаться от дегустации незнакомого блюда.
Карагодин взял в руки меню и прочитал вслух:
– Лук-порей, лук репчатый, лук зеленый, картофель, масло сливочное…
– Не продолжайте, – прервала я его, – я уже поняла, что это блюдо готовят персонально для Буратино. Кроме кукольного деревянного человечка, никто такое количество лука есть не будет.
– Напрасно отказываетесь, – засмеялся Карагодин, – это очень вкусное блюдо.
– Что ж, если что, то расстройство моего желудка – на вашей совести.
С этими словами я положила в рот первую ложку. Суп и правда был недурен. Я быстро расправилась с маленькой порцией, наполнила чашку ароматным напитком, и мы продолжили наш разговор. Я попросила Карагодина подробно описать, где и как он обнаружил Мишку, а затем убитую женщину. Рассказ Петра Семеновича занял четверть часа. Выслушав сторожа, я начала задавать вопросы:
– Пожалуйста, опишите подробно, что вы видели в подсобке.
– Смотреть там было не на что. – Карагодин говорил приглушенным голосом, чтобы его не было слышно за соседним столиком, который недавно заняла влюбленная парочка. – Обычный уборочный инвентарь, разбросанный как попало. В центре на полу лежал, а точнее сказать, валялся Шняга. Больше ничего.
– Вспомните, какой воздух был в подсобке? Раз Мишка допился до состояния отключки, значит, в маленькой подсобке должен был стоять стойкий запах перегара, а то и чего похуже, верно?
– Думаю, вы правы. Только вот мне кажется, что как раз воздух в помещении был довольно чист, в отличие от окружающих предметов.
– Понятно. Значит, мы можем предположить, что Воронков провел в обществе ведер и тряпок не так много времени. А теперь мысленно попытайтесь восстановить картину. Как вам кажется, хозяйственный инвентарь был в хаотичном состоянии, потому что его плохо убрали, или же кто-то разбросал его намеренно?
– Трудно сказать, – подумав, произнес Карагодин. – В тот момент я подумал, что ведра и швабры разлетелись в разные стороны тогда, когда в подсобку ввалился пьяный Воронков. Теперь же я в этом не уверен.
– Следов от обуви вы не заметили?
– Посторонних следов точно не было. Иначе они обязательно бросились бы мне в глаза. Да и откуда им взяться. На улице в тот день стояла прекрасная сухая погода. Приходя на дежурство, сторожа обычно переобуваются, но в тот день Мишка предпочел остаться в уличной обуви. Я не стал делать ему замечание. Так вот, даже от Мишкиной обуви следов на полу не оставалось.
– Хорошо. Теперь о женщине. В комнате, где было обнаружено тело, ведется ремонт, правильно?
– Да, южное крыло находится на реставрации более двух месяцев.
– Значит, в помещениях южного крыла все комнаты пустуют?
– Кроме строительных материалов, в залах южного крыла никаких предметов нет. Все экспонаты временно хранятся в запасниках.
– Из-за отсутствия экспонатов, портьер и прочих предметов интерьера в комнатах должно быть сильное эхо, так?
– Вы правы. Когда я обходил залы этого крыла, от моих шагов действительно раздавалось гулкое эхо.
– Если предположить, что Мишка повздорил с женщиной, а потом задушил ее, то звуки ссоры и последующей борьбы должны были быть хорошо слышны в пустом здании музея. Вы что-то подобное слышали?
– Однозначно – нет. Если бы я услышал что-то подозрительное, то непременно пошел бы выяснить, в чем дело. Ведь для этого мы в здании и находимся: следить за порядком. Есть, конечно, камеры слежения, но, по правде говоря, камеры эти больше для проформы. Пользы от них мало. В здании четыре входа и, соответственно, четыре камеры. По одной на каждый вход. Охранники по очереди следят за входами с помощью экранов мониторов. Камеры поставлены скорее для защиты от мелкого хулиганства. Чтобы праздные зеваки, подростки, пьяницы и бомжи не устраивали на крыльце музея посиделки. Или чтобы студенты не писали на стенах любовных посланий своим возлюбленным. Да и внутри здания сторож нужен только затем, чтобы контролировать витрины с экспонатами. Во время дежурства нам не возбраняется смотреть телевизор, читать книги и тому подобное. Я предпочитаю заполнять время дежурства изучением материалов, так или иначе связанных с историей Древней Италии и Древнего Рима.
Обычно я работаю у экранов мониторов, но в этот раз работал в центральном холле. Там стоит небольшой диван и журнальный столик. Удобное место. Из помещения входы в другие части здания не просматриваются, но слышимость там великолепная. Конечно, тихие звуки отследить не удастся, но уж громкие крики, а тем более звуки борьбы я обязательно услышал бы.
– Выходит, Мишка и приглашенная им женщина, судя по накрытому столу, некоторое время сидели в зале. И не издавали ни звука! Молча пили и закусывали. Потом Шняга, не получив сопротивления, задушил Олесю ее шарфом. И опять в полной тишине!
– Да, картина вырисовывается утопическая, – согласился Карагодин. – А знаете, Татьяна Александровна, я ведь не поведал вам главное.
– Можете называть меня просто по имени, – попросила я, а потом добавила: – Рассказывайте главное.
– Дело в том, что накануне смерти Олеси я видел ее на автобусной остановке.
– Прошу вас, припомните подробности, – попросила я.
– Рассказывать особо нечего. Просто странное совпадение, но поделиться, думаю, стоит. Обнаружив тело под грудой полиэтилена, я вызвал полицию. Приехала дежурная бригада, время-то было раннее. Я старался не смотреть на убитую, но мне не давала покоя навязчивая мысль. Внешность ее мне была смутно знакома. И только тогда, когда погибшую перекладывали на носилки, я внимательно вгляделся и вспомнил.
И Карагодин поведал мне, как встретился с Олесей, какой печальный вид был у девушки, что она, видимо, под воздействием сиюминутного импульса хотела сесть в автобус, но в последний момент передумала. Рассказал и о свертке в ее руках.
– Действительно странное совпадение, – согласилась я, – над этим стоит поразмышлять.
Карагодин украдкой посмотрел на часы, и я поняла, что разговор нужно заканчивать. Собственно, я выяснила все, что собиралась. Задерживать Петра Семеновича далее не было смысла. Оставалось только узнать координаты напарника Карагодина, и можно было прощаться. Я попросила Петра Семеновича снабдить меня телефоном Никодима Трофимовича, сообщив, что намереваюсь побеседовать и с ним. Карагодин вынул из нагрудного кармана пиджака миниатюрный блокнот и ручку. Вырвав из блокнота листок, аккуратно написал на нем телефон Лисченко и протянул мне. Я поблагодарила его за помощь, и он ушел.
Я решила сразу позвонить Никодиму Трофимовичу, чтобы назначить встречу. Заказав себе еще одну чашку кофе, я набрала нужные цифры. Мне ответил женский голос.
– Могу я услышать Никодима Трофимовича? – задала я традиционный вопрос.
– Кто его спрашивает? – потребовал от меня отчета женский голос.
– Детектив Иванова. Я расследую дело об убийстве в музее.
На другом конце повисла тревожная тишина. Потом тот же голос сообщил:
– Никодим Трофимович болен. Его нельзя беспокоить. Врачи запретили ему волноваться. Так что в ближайшее время вам не удастся связаться с ним. Всего доброго.
В трубке послышались короткие гудки. Пришлось проявить настойчивость. Набрав номер повторно, дождалась, когда снимут трубку, и скороговоркой произнесла:
– Если вы предпочитаете общаться в официальной обстановке полицейского участка, можете сразу отключиться.
Гудков не последовало. Я поняла, что выиграла этот раунд, поэтому продолжила:
– Повторяю просьбу: мне необходимо встретиться с Никодимом Трофимовичем для того, чтобы уточнить кое-какие детали дела. Когда я смогу это сделать?
После непродолжительной паузы женщина сказала:
– Попробуйте позвонить завтра утром. Сейчас уже поздно. Я не могу беспокоить Диму на ночь глядя. Он и так очень плохо спит.
– Простите, вы супруга Никодима Трофимовича? – поинтересовалась я.
– Жена, – коротко ответила женщина.
Я думала, что она представится, но женщина молчала. Тогда я сказала:
– Завтра в первой половине дня я позвоню. Пожалуйста, передайте Никодиму Трофимовичу, что мне очень нужна его помощь. Скажите, что звонила Татьяна Иванова. До встречи. – И я отключилась.
