– Да я весь сплошной моветон, – смеялся Пепел, но фляжка ему понравилась, и он всюду таскал её с собой.
С Татьяной наладилось практически без всяких усилий с его стороны. Она тогда безучастно выслушала его объяснения, помолчала…
Потом подвела черту:
– Знаешь, странно открывать в себе что-то, о чём понятия не имеешь. Ещё более странно – мириться с этим. Не хочу устраивать тебе сцен, не хочу демонстративно обижаться на тебя. Мы слишком мало живём, чтобы ещё растрачиваться на нелепые демонстрации. Только прошу – не нужно испытывать меня на прочность. Если не захочешь быть со мной – просто скажи об этом. А сейчас забудем всё – честное слово, я себе совершенно не так представляла нашу встречу.
Она уехала домой, и уже вечером позвонила, как ни в чём не бывало…
– Пепел, ваш выход, – в гримёрку заглянул арт-директор клуба. -
Там ребята уже подключаются.
– Да, иду, – Пепел завинтил фляжку, взял гитару и направился к сцене.
Задержался за кулисами. Прислушался… Толпа дружно скандировала:
– Пе-пел, Пе-пел, Пе-пел!
Заплатив за Кокса ментам, он оставил чуваков без денег, и срочно потребовались концерты. Даже не на запись, а просто на зарплату музыкантам. Учитывая, что все клубы были оповещены о том, что
"Вельвет" работают в студии над пластинкой и в ближайшие пару месяцев на них можно не рассчитывать, найти концерты было непросто.
Спасло то, что "Синяя марка" проводила какой-то очередной фест с богатыми спонсорами и "Вельвет" пригласили отыграть часовой сет в рамках этого мероприятия.
Пепел ещё раз хлебнул из фляжки и вышёл из-за кулис. Толпа взревела, на сцену полетели тюбики губной помады, пудреницы, носовые платки… Он включился и повернулся к публике спиной. Такая у Пепла муз а – поначалу не замечать зал. Не от звёздности своей, не от хамства, нет. Ему так проще сосредоточиться.
Кивнул Коксу – тот швырнул сухие доли счёта… Тяжёлое гитарное вступление… Резкий поворот к микрофону – и агрессивно в зал первые строчки:
Ствол весны у виска – я ей обесточен,
Я срываю с себя этикетку: "Просрочен"
Я в долгах как в шелках у своих кредиторов,
Я пришёл, полон тем, стихов и аккордов!
Новая вещь, написанная буквально неделю назад. Аранжировка, сука, совсем сырая. Но драйв есть, звериный драйв, который выметает всё лишнее из мозгов, как пушечный выстрел…
Исцарапанные бессонницами, зрачки вертикальны,
Сказанные в темноте слова – сакральны,
И много долгих километров нежности в крови –
Мне осточертело трахаться, я прошу немного любви…
Он зубами вгрызается в каждую букву, чувствует солёный кровавый привкус каждой строчки, выталкивая их языком наружу… А теперь немного воздуха:
Мечтать
Надо нам
Читать
По губам
Фразы нерасставаний,
Спазмы полупризнаний…
Огоньки зажигалок там внизу под ногами раскачиваются, образуя маленькие огненные волны… Он чувствует привычную нить, которая всё крепче привязывает его к каждому из стоящих возле сцены… Даже не нить – артерия, которая перекачивает его, Пепла, кровь в сердца тех, что тянут сейчас вверх руки с зажигалками…
Слова –
Это дым
Давай
Помолчим
Ночью
Это так просто
Хочешь –
Выпьем без тоста
И снова всё сметает ураган звука. Он бросает им кровоточащие куски живой, пульсирующей ткани…
Я отдам все триумфы своих наступлений
За то, чтоб лицом прижаться к твоим коленям,
Чтоб целовать родинку на твоей ключице,
И пусть случится всё, что должно случиться…
Их города выжжены дотла, их надежды глядят в небо пустыми глазницами, имена преданы забвению, книги сожжены и развеяны по ветру… Там ноябрьский синдром безысходности… И кто-то протягивает им в раскрытых ладонях Мечту, светлую и несбыточную, какой может быть только Мечта… Они тянутся к ней, становясь на цыпочки, они касаются её кончиками пальцев… И не могут дотянуться… Но знают, что это произойдёт рано или поздно… И тогда их источники снова наполняются водой, а жизнь – смыслом.
Последний грубый мазок, отчаянная попытка выпрыгнуть за рамки возможного:
Я разбил телевизор, упал в неизвестность,
Мне насрать на их амбиции, на политкорректность,
Патриотизм, героизм – весь этот отстой –
Всё теряет свой смысл, когда ты не со мной.
Лаконичная кода зависает над залом. Одобрительный рёв толпы.
Пепел здоровается, благодарит за приём. По залу идут волны. Руки, зажигалки, глаза… Хотя, со сцены обычно не видно глаз…
Дальше – тяжёлый бронепоезд следующего боевика:
Не оставляй меня вживых в дождливых строчках сентября,
Мне слишком часто все подряд стреляют в спину…
Выложились на сцене до капли. Мокрые волосы вразлёт, пальцы в кровь, распахнутые в электрическом спазме рты… Весь час бились вместе с толпой, как одно гигантское сердце. Уходили – зал не отпускал. Вернуться и сыграть "Никогда не умрём" – чтоб дожать…
Что-то вроде контрольного выстрела в мозг.
За кулисами – как обычно. Коридор лиц, руки, голоса. Вспышки фотографов. Умоляющие девичьи глаза – сфотографируйся со мной, ну, пожалуйста, прошу тебя – последний глоток из фляжки, пусто. Наклонив голову, вперёд сквозь толпу, укрыться от этого шторма, спрятаться, переждать…
Спасительная дверь захлопывается за спиной. Вздох облегчения.
Откройте кто-нибудь окно – совершенно нечем дышать.
– Ффффу-у-у, бля, – Гурген обмахивается оранжевой женской майкой, которая неизвестно как попала к нему в руки по дороге со сцены в гримёрку, – вот это дали шмиру! Ебануться!
– Ага, только ты снова вылетел на модуляции в "Ожидать тебя", – язвительно щурится Чиллаут.
– Да я вечно забываю про эту сраную модуляцию!
– Если вместо головы – жопа, нужно смотреть в портянку1, – назидательно поднимает палец Вася.
– На себя посмотри, Казальс недоделанный! Одних глиссов намастрячил, а где партия? Где ноты, я тебя спрашиваю? – Пепел толкнул его в плечо.
Дверь гримёрки открывается, пропуская Пэм и Дашу.
– Привет, идолы! – Пэм чмокнула Пепла в щёку. – Интервью дадите?
– Хрен тебе, а не интервью, – кривляется Чиллаут. – На сегодня все интервьи уже раздали, завтра приходи, красавица.
– Ну, может, хоть завалященькое какое отстегнёте? Мне завтра не с руки, мне сегодня в ночной эфир нужно.
– Да не слушай ты балаболов этих, а то они тебе такого наговорят
– чердак съедет. – Пепел махнул рукой в сторону свободных стульев, – рассаживайтесь, девушки.
Пэм уселась верхом на предложенный стул и стала рыться в сумке, извлекая массу посторонних вещей и отбирая из них то, что могло понадобиться во время интервью. Ручка, блокнот, диктофон, пара чистых кассет…
Пепел тем временем повернулся к Даше:
– Привет. Отлично выглядишь.
– Спасибо, Лёш. От тебя это всегда приятно слышать.
– Не сердишься?
– За что? Перестань, мы же взрослые люди. Всё было ясно с самого начала, так что не бери в голову, – она успокаивающе улыбнулась и погладила его по руке. – Тебя не рассекретили?
– Рассекретили. Да может оно и к лучшему…
– Так, всё, тишина! – Пэм хлопнула в ладоши. – Старайтесь поменьше пиздоболить, и вообще, фильтруйте базар. А то мне потом вырезать после вас – удовольствие маленькое. Чиллаут, это тебя в первую очередь касается. Ты больше всех материшься! В прошлый раз я пропустила момент, где ты нашего мэра пиздюком назвал – меня чуть с работы не уволили! И не оправдывайся, – она щёлкнула вскинувшегося было Чиллаута по носу. – А где Кокс? Мне нужен Кокс для полного комплекта.
– Он в соседней гримёрке с какой-то тёлкой. Опупенная герла – сиськи колоссальные, ноги из подмышек, жопа сердечком – туда-сюда! – облизнулся Гурген.
– Тоже мне, ценитель выискался! – хмыкнула Пэм. – Чуваки, ну позовите его кто-нибудь! У меня времени мало.
– Ага, вот сама иди и зови, – предложил Шурик. – Он там щас трудится в поте лица, а я приду ему кайф ломать? Тебе надо – ты и иди. Кстати, вот он и сам, лёгок на помине.
Дверь распахнулась, и ввалился взмыленный Кокс. Он постоял, тяжело дыша и отдуваясь, обвёл своими маленькими глазками всех присутствующих и громко вопросил:
– Чуваки, вы слышали, как я когда-то говорил, что лучше выпить водки литр, чем лизать солёный клитор?
Начало было многообещающим. Все присутствующие заинтригованно молчали, ожидая продолжения.
– Так вот, – Кокс взъерошил свои немногочисленные и совершенно мокрые волосы, – я был неправ и публично это признаю!
МНОГОТОЧИЯ…
Как-то так случилось, что в последнее время я всё больше обретаю себя прежнего. Не совсем прежнего, конечно… Но кризис, по-моему, позади, друзья мои…
Всё чаще заглядывает ко мне на огонёк мой распиздяй ангел-хранитель. Мы подолгу ведём друг с другом философские беседы, из которых я узнаю, что поднебесные кабаки ему осточертели. Спать на деревянных столах в его возрасте уже неприлично.
