Всё чаще заглядывает ко мне на огонёк мой распиздяй ангел-хранитель. Мы подолгу ведём друг с другом философские беседы, из которых я узнаю, что поднебесные кабаки ему осточертели. Спать на деревянных столах в его возрасте уже неприлично.
Ангелицы-стриптизёрши, судя по его словам, на редкость однообразны – постоянно требуют денег и шарового кира. А любовь к классному музону не обязательно разбавлять кальвадосом. Он показывал мне свои длинные нечёсанные лохмы – там появилась седина. Он полон желания остепениться и заняться мной всерьёз. Как минимум, спасением мятущейся нематериальной начинки моего стареющего тела.
Я долго отсутствовал в самом себе, друзья мои. Наверное, настало время вернуться, если я всё чаще вынимаю из сердца маленькие иголочки давно забытых ощущений, которые ошибочно считал давно и безнадёжно утерянными.
ГЛАВА 6
_Current music: John Lee Hooker "On_ _e Bourbon, One Scotch, One
Beer"_
– Расстегни мне вот здесь, пожалуйста, – Татьяна повернулась спиной к Пеплу и показала на застёжку колье.
– Секундочку, мадам, – он неловко затоптался, пытаясь справиться с непослушной штуковиной, – не вертись, пожалуйста.
– Ох, кавалер из тебя ещё тот, – вздохнула Татьяна, – давай я лучше сама. А ты не мог сбрить сегодня свою ужасную щетину?
– Не придирайся. И вообще, непонятно, зачем ты так меня шугаешь – я не прошёл тест?
– Ну что ты сразу взъерошился? Какой тест? Обыкновенная вечеринка
– ужин, танцы, трёп… Ты же сам всё видел.
– Потому и спрашиваю. Мне всё это напомнило смотрины, когда я собирался жениться.
– Расслабься. Я понимаю, что тебе было неловко – непривычная среда, незнакомые люди и всё такое… Но мне было важно придти именно с тобой, чтобы все поняли, что ты для меня – нечто большее, чем мимолётная интрижка…
– Гм… По крайней мере, откровенно…
– Тебя задевают мои формулировки? – Татьяна освободилась от платья, взяла сигарету и чиркнула зажигалкой. – Но я же не спрашиваю, как ты это воспринимаешь. Я говорю о себе…
– И как же ты воспринимаешь наши отношения? – Пепел откровенно любовался её изящным телом, отражающимся в бесчисленных зеркалах спальни.
– Не хочу показаться излишне экзальтированной… Но ты для меня – воздух. Естественный, прозрачный… – Татьяна тихо выговаривала слова, задумчиво рассматривая тлеющий кончик сигареты. – И жизненно необходимый. Я задыхаюсь без тебя… Скажи мне кто-нибудь год назад, что я буду испытывать нечто подобное – не поверила бы ни за что. Я вообще считала, что любовь придумали писатели.
Пепел озадаченно посмотрел на неё:
– Это можно расценивать как признание?
– А расценивай, как хочешь, – Татьяна выдохнула дым и проводила глазами удаляющееся туманное колечко. – Мне всё равно. Главное – что ты со мной, а на остальное наплевать. Не хочу строить планы, прикидывать, что будет завтра-послезавтра. Я ловлю момент. Бросишь меня – чёрт с тобой, буду мучаться, наверное, страдать… А может, и сама тебя брошу, если станет плохо… Не знаю и не хочу знать… Не хочу забивать голову всякой ерундой и портить всё, что имею сегодня.
Да не парься, Лёш… Зачем усложнять и без того сложное? – она раздавила окурок в пепельнице. – Я в душ.
Пепел повесил рубашку на плечики в шкафу, швырнул джинсы на стул и развалился на кровати.
После своего возвращения из Стокгольма Татьяна частенько ставила его в тупик своим поведением. С одной стороны, она простила ему эпизод с Дашей. Просто сделала вид, что забыла об этом, ни разу не упрекнув, не напомнив… Относилась к Пеплу ещё нежнее, чем раньше, постоянно подчёркивая, как много он для неё значит. С другой стороны, при любом удобном случае давала понять, что никто никаких долгосрочных договоров не заключал и каждый волен в своих поступках и привязанностях…
Пепел считал, что достаточно хорошо знает женщин. Почти все, с кем намечалось что-то более-менее постоянное, старались привязать его к себе, опутать множеством обещаний и обязательств, свить уютное гнёздышко, где нужно жить долго и счастливо, после чего – умереть в один день… Всё хорошее оказывалось погребённым под горой ответственности, которую на него налагали, и требований, которые к нему предъявлялись гласно или негласно. Он всё чаще обнаруживал себя безуспешно роющимся в куче всего этого хлама и выискивающим причину, ради которой всё это затевалось. Обычно на этом и ставилась точка.
С Татьяной он не чувствовал себя связанным. Никто не выдвигал никаких условий, не оглашал ему список пунктов, по которым он обязан осчастливить… Никто не смотрел на него несчастными глазами, молчаливо упрекая в недостаточном проявлении внимания и заботы.
Никто не заставлял почувствовать себя виноватым… Татьяна держалась с ним на равных, ничем не сковывая и ничего не требуя. Они отдавали друг другу ровно столько, сколько хотелось дать, и никто не чувствовал себя обделённым. Ведь насколько проще живётся, когда понимаешь, что можно привести верблюда к воде, но нельзя заставить его пить. И ведёшь себя соответственно…
– Не спи, философ! – в дверях появилась Татьяна. – Душ свободен, а на обратном пути захвати, пожалуйста, штопор – я спёрла у
Владыкина совершенно роскошное вино. Так что мы сможем вознаградить себя за скучный вечер, – она присела возле Пепла.
– Перенимаешь у музыкантов дурные привычки? – он засмеялся и притянул её к себе, с наслаждением вдыхая запах её влажной кожи. -
Ох, чувствую – испортил я примерную девочку. Раньше была отличница, воспитанная пионерка, хорошие манеры, гольфики до коленок, каждое утро зарядка, – он отвернул воротник пеньюара и легонько коснулся губами ложбинки между её грудей… – А что теперь?
– А теперь она якшается с хулиганами, не затыкает уши, когда слышит нецензурщину, и, что самое ужасное, ворует вино с вечеринок,
– Татьяна тихо и воркующе рассмеялась.
– Нет, самое ужасное, что она испытывает явное удовольствие, падая в бездну порока, – Пепел поднялся с кровати и поцеловал её в волосы. – Я быстренько, звезда моя. Не скучай здесь. Я вернусь чистым. И со штопором.
– Жду тебя чистым обладателем штопора, мой рыцарь!
Пепел расхохотался и исчез за дверью.
– Вот так обрастаешь понемногу семейными привычками, – размышлял он, подставляясь под горячие водяные струи. – Совместные выходы в свет, вечерний душ, халат на стульчике возле кровати… Я воспринимаю, как само собой разумеющееся, что мы после вечеринки едем к Татьяне и ложимся в одну постель, как примерные супруги. И, самое удивительное, мне это всё нравится – некое подобие душевного покоя. Или я объелся этими одноразовыми девочками вперемешку с приступами одиночества и ночного пьянства? Может, старею? Да ладно, ну его к чёрту – не хватало ещё ломать над этим голову. Просто нужно избавляться от этой паранойи. Хорошо – значит хорошо. И все теории – в сортир.
Он с наслаждением вытерся громадным махровым полотенцем, завернулся в недавно подаренный Татьяной купальный халат и отправился искать штопор.
МНОГОТОЧИЯ…
… Мне всегда недоставало покоя. Как-то получалось с самого детства, что я существовал в постоянном напряжении – до хруста зубов, до изломанных ногтей, до визга крови в висках. И мне всегда мечталось, что я вырасту и всё будет по-другому.
Абстрактно лет в 15 мою мечту можно было представить в виде маленького городка с мощёными улицами. Где не ходят толпами и не кричат лозунгов. Где каждый занят воспитанием в первую очередь себя, но не других. Где каждый ответственен за то, какой он есть… Перед собой, в первую очередь… Где неизвестны амбиции… Любые – государственные, личные, клановые…
Мне представлялись поэты в маленьких уютных кофейнях… Слышались блюзы из ночных кабачков… А боги ловили рыбу, свесив босые ноги с городского моста и позабыв о своих божественных распрях.
Я не люблю, когда говорят громко. Я не люблю, когда оперируют обобщёнными понятиями. Я не люблю, когда обращаются к толпе, а не к каждому в отдельности. Я не люблю пафос, так же как и не люблю цинизм.
Я всегда стремился к душевному покою. И всегда его было у меня катастрофически мало…
ГЛАВА 7
_Current music: MOTORHEAD "_ _Termina_ _l _ _Show_ _"_
Резко затрезвонил будильник мобилки, раздирая в клочья плотный коленкор утреннего сна. Пэм судорожно вздохнула и с трудом оторвала голову от подушки. Вернее, от того, что эту подушку заменяло, то есть от острого угла скамеечки для обувания. Сверхъестественным усилием удерживая веки в открытом состоянии, она обозрела себя и окрестности, в результате чего определила, что лежит на полу.
Половина тела находилась в ванной, а половина – в прихожей. Пэм озадаченно потёрла рукой онемевшую щёку, и там совершенно логично обнаружился рубец от долгого лежания на перевёрнутой боком скамеечке.
– Епона мать, – Пэм сделала безуспешную попытку подняться.
