– Сколько у вас работает эта партия? – спросил Машку-мадамку старший спонсор.
– Только второй день.
– Плохо работают, плохо, – сказал второй спонсор.
– А где взять лучше? Я была на распределении, – пожаловалась мадамка.
– Пронин всех крепких взял на рудники.
– Люди везде нужны, – сказал спонсор.
– Это вы решайте, – сказала мадамка, и я понял, что она не испытывает трепета перед спонсорами. И если бы я не знал, что люди – не более как отсталые дикари, которых спонсорам приходится учить и опекать, я бы подумал, что идет деловая беседа между равными.
– Но у вас легкая работа. А в шахте трудно. Они там быстро отмирают,
– сказал первый спонсор.
– Тут только еда, – сказал строго второй спонсор, и в голосе его я услышал фон – жужжание – это означало, что он начал сердиться, но я не знал, уловила ли мадамка эту угрожающую нотку. – Мы готовы жертвовать собственными интересами и даже питанием для большой жертвы – для продукции, которая нужна всему обществу, всей галактике. Мы готовы на жертвы, а вы? Где ваши жертвы?
– Люди работают не покладая рук.
– Ползунов переращиваем, – сказала мадамка. – Их на неделю раньше забивать надо, тогда мясо нежнее и концентрат лучше. Вы это лучше меня знаете. А вам вес подавай!
– Нам нужен вес. Гарнизоны растут.
– Есть опасность – они уже кричат.
– Эту опасность нельзя допускать.
– Так что же делать? – спросила мадамка.
– Если будете плохо делать, мы отрываем вашу прекрасную голову. – Спонсор постучал концом среднего пальца по своей шее – это было признаком веселья. Не знаю, догадалась ли о том мадамка, которая была занята своими невеселыми мыслями.
– Если оторвете мою прекрасную голову, – сказала она, – вам придется искать другого директора фабрики.
– Найдем, – сказал второй спонсор.
– Ищите, – сказала мадамка.
– Не будем спорить, – сказал первый спонсор. – Мы довольны. Вы хорошо работаете. Мы пришлем новых людей. Эти должны работать не больше пяти недель. Затем прошу подготовить их к ликвидации.
– Вы с ума сошли! – воскликнула мадамка. – У меня не проходной двор. Только человек научился работать – а вы его на живодерню. Это неумно.
– Не надо спорить!
– Вы боитесь, что кто-то проговорится? Кому проговорится? Тростнику?
– Не надо разговоров, – сказал спонсор. – Знающие тайну не живут.
– Я сегодня принимала яйца, – сказала мадамка. – Семь тысяч ящиков.
– Вас мы тоже убьем, – сказал спонсор, – немного потом. Это шутка.
– Знаем, какие с вами шутки, – сказала Машка-мадамка.
Спонсоры мерно покачивались от смеха.
Они двинулись дальше от двери к ожидавшему их военному вертолету, мадамка с Лысым, не сказавшим ни слова, пошли за ними. С каждым шагом мне труднее было слышать и труднее бороться с желанием выбежать вслед за ними…
– …Я говорю с вами откровенно, – донесся до меня голос спонсора, – вы наш человек. Есть случай бегства домашнего любимца от одного нашего специалиста.
– Мне говорили, его вчера утром убили.
– Его по ошейнику опознали, – добавил Лысый.
– Так все думают. Пускай думают. Мы послали его фотографии на опознание хозяевам. Хозяева сказали – не тот. Тот молодой, высокого роста. Чистый, без следов на теле и без болезней. Он из хорошего дома.
– А зачем вы это нам говорите?
– Если он попал к вам, вы легче его найдете.
– Зачем?
– Немедленно сообщите нам. Он не должен жить.
– Почему? Что он сделал?
Мне совсем трудно было улавливать их слова. Они отошли к самому вертолету, по двору проезжали машины с какими-то ящиками и сосудами, винт начал медленно поворачиваться, я готов был высунуться на двор.
– Сообщите нам, а если есть подозрения – убейте его сразу! Убейте! – спонсор старался перекричать шум мотора. – Мы будем проверять!
– Поняла! – кричала в ответ мадамка. – Лучше ищите его на шахте! У меня все старики и инвалиды.
И только тогда, с роковым опозданием, я понял, что разговор шел именно обо мне. Они уже знают, что спасла меня случайность – лишь отсрочка! А здесь, на фабрике, я и не думал притворяться – я не хромаю и не изгибаюсь… Мадамка и Лысый почти наверное могут сложить два и два и догадаться, кто из нас – беглый любимец.
Но почему такая ненависть? Почему надо убивать меня? Урок другим любимцам?
Я понял, что не побегу за ними, я пошел назад по коридору.
…Ноги были как ватные. Надо было торопиться, а я медленно и обреченно брел обратно к цеху, потому что там был единственный близкий мне человек – бродяжка Ирка. Но что ей сказать?
В дверях меня встретил надсмотрщик Хенрик:
– Ты где шатался?
Жирный заворчал на меня:
– Я что, один их переваливать должен?
Ирка сказала:
– А я испугалась, что ты пропал – бежать хотела.
Она помогала Жирному вместо меня.
Я взялся за хвост ползуна – шерсть его была теплой, тело мягким. Он все выскальзывал из рук.
– Они знают, что Кривой не любимец, – сказал я, повернувшись к Ирке.
Я ведь ни разу не признавался, что я – бывший любимец. Она и без меня догадалась. Ей ничего не надо было объяснять.
– Теперь тебя ищут?
– Они сказали мадамке, что я должен быть здесь, на фабрике.
– Найдут, – сказала Ирка. – Уходить надо.
– Они и вас хотят убить.
– Когда?
– Через пять недель.
– Почему?
– Чтобы не рассказывали, где побывали, что кушали.
Мужики с дубинками снова устроили гонки за недобитой гусеницей – ползун свалился на пол, и началась такая суматоха, что мы могли с Иркой говорить спокойно, не опасаясь, что нас подслушают.
– Давай убежим, – сказал я.
– Обязательно убежим! Только погодим. У меня тут дела есть.
– Дела?
– А что, разве у человека не бывает дел?
– Они за мной придут!
– Пускай приходят, – сказала Ирка равнодушно. – Да не суетись ты, как господская собачонка. Важно не когда приходят, а кто приходит. Подумай ты, голова садовая, зачем мадамке тебя спонсорам сдавать. Она что-нибудь лучше придумает.
– Они ее не будут допрашивать?
– Ты жизни не знаешь. И уж Машкиной жизни тем более.
Транспортер поехал вновь, выплевывая трупы гусениц, и я был вынужден включиться в работу.
Человек ко всему привыкает. К жизни на кондитерской фабрике тоже можно привыкнуть. К концу смены я уже не валился с ног от усталости, а сохранил в себе достаточно сил, чтобы пойти по фабричным дворам и закоулкам, разыскивая место, где можно убежать.
За фабричными корпусами тянулась изгородь из колючей проволоки. За ней были бетонные корпуса, низкие, приземистые; там таились инкубаторы и теплицы, где из яиц выводили гусениц, а потом подземными коридорами подросших насекомых перевозили к нам в цех, на убой, оттуда – на разделку и переработку. Фабрика у нас была не маленькая!
Я пошел вдоль изгороди. Все здесь было пропитано застарелым запахом падали.
Изгородь кончалась у ворот. По ту сторону шел красный кирпичный забор. Он был старый, кое-где верхние кирпичи выпали, и если бы отыскать лестницу или хотя бы большой ящик, то можно будет перелезть через забор. Я не задумывался над тем, что я буду делать, когда убегу с фабрики, – я находился но власти страха. Мне казалось, что спонсоры вот-вот вернутся, чтобы забрать меня с собой или пристрелить на месте.
Рассуждая так и крутя головой в поисках лестницы, я зашел в узкий проход между забором и складом и тут услышал впереди голоса.
Я остановился.
– Ты с ней поговорил? – произнес женский голос.
Собеседники были отделены от меня высокой кучей ржавого металлолома.
– Она согласна отправить его к Маркизе. А что ты ей обещала?
– Мое дело.
– Она не обманет?
– Я ей достаточно пообещала.
Тут я узнал голос Ирки. Конечно, это голос Ирки! Я не узнал его сразу только потому, что слова, произнесенные этим голосом, не могли принадлежать жалкой бродяжке. Это были слова уверенной в себе особы. А кто же второй?
Я подошел поближе и постарался заглянуть в щель между грудой железа и кирпичной стеной.
Мужчина стоял ко мне спиной. В руке у него был хлыст, и он постукивал им себя по ноге. Хлысты есть у надсмотрщиков и Лысого. Нет, это был не Лысый. Для Лысого он слишком худ и мал ростом.
– Надо спешить, – сказала Ирка.
Я мог хорошо разглядеть ее, Ирка была серьезна. Она не стояла на месте, а медленно ходила, как зверь, загнанный в клетку, – два шага вправо, два шага влево.
– Завтра утром, – сказал мужчина с хлыстом. Он оглянулся и я узнал Хенрика – нашего надсмотрщика.
– Кто его повезет? – спросила Ирка.
– Лысый. Кто же еще?
– А нельзя, чтобы ты?
– Нет, мадамка не согласится. Она только Лысому доверяет.
– Тут уж ничего не поделаешь. Мы не можем мадамке приказывать. Просить можем, а приказывать – нет.
Они говорят обо мне! Как же я сразу не догадался! Они договорились с Машкой-мадамкой, чтобы меня отсюда увезти.
Великое облегчение и благодарность к Ирке и Хенрику охватили меня. И мне вовсе не было страшно, что везти меня к новому месту жительства должен был Лысый. Как-нибудь справимся…
