— Грубо, — Эдвин хмурится, подходит и мажет рану на животе.
— А по-другому она не понимает, — Крис чешет бровь и отступает к окну.
Да очень даже понимаю, если со мной быть ласковым и не делать больно гадкой и мерзкой мазью! Это не забота, а пытка!
— Давай резче, иначе я сейчас сблевану, — фырчит Чад.
Я могу лишь мычать и плакать. Меня будто режут раскаленным ножом. Разум темнеет, и я в рыданиях оседаю на ковер, не в силах даже попытаться соскрести гадкую мазь, что проникает иглами в мышцы.
— Прости, — шепчет Эдвин, накидывая мне на плечи простынь. — Я не хотел.
Мне так не хватает объятий мамы, которая бы меня успокоила, как в детстве, когда дула на разбитые коленки.
“У червячка боли, у жучка боли, а у Полли не боли”
Меня обнимает за плечи тишина, а во мраке истерзанного разума сияет белая луна среди рваных облаков воспоминаний. Секунда растягивается вечностью.
Поднимаю взгляд на оборотней, и сдуваю локон со лба. Ежусь от пробежавшего по полу сквозняка, и прячу нить теплого воспоминания под громким всхлипом обиды. Кожу все еще жжет огнем, а горло стянуто приказом Криса молчать, а я хочу выть и громкими оскорблениями прогнать оборотней из комнаты, чтобы в одиночестве поплакать.
— Хороша девка, — Чад одобрительно приобнимает Эдвина, — со зверем справилась. Я впечатлен.
Слышу в его похвале тихую угрозу. Крис согласно и медленно кивает. А это нехорошо. Я же должна наскучить, а не воодушевлять на подвиги с метаморфозами в чудищ с когтями и хвостами.
Да я такими темпами через месяц живой не выйду из леса, а если выйду, то вряд ли меня спасет потеря памяти. Имя-то я свое выдернула из омута забытья. Проклятье, Ида ведь предупреждала, что упрямство сыграет со мной злую шутку.
Вздрагиваю от стука в дверь. Оборотни синхронно поворачивают лица на звук, и я замечаю в их движениях звериную настороженность, будто они ждут, что в любой момент явится враг, которого разорвут на части. Даже в Эдвине проскальзывает неуловимая агрессия, пусть и с первого взгляда он кажется мальчиком-одуванчиком.
— Да! — рявкают оборотни, и в комнату просачивается низкорослая, полная и коротко стриженная женщина в скромном темно-коричневом платье до середины икры, белом переднике и с подносом в руках.
— Госпожа Ида ждет вас в столовой.
Женщина не смотрит на оборотней и отходит в сторону от двери, крепко стискивая поднос, на котором стоит глубокая глиняная миска и пузатая кружка. Улавливаю аромат тушеного мяса, лука и гвоздики.
— Не скучай, Ласточка, — Крис небрежно касается моего уха.
От его беглой ласки я судорожно выдыхаю, словно она меня обожгла каплей воска. У двери Эдвин оглядывается, и я понимаю, что он не хочет покидать меня, но Крис увлекает его за собой и закрывает дверь.
Перевожу взгляд на женщину, и кутаюсь в простыню из тонкого льна. Кто она такая? Оборотень или человек? Бесшумно ступает по ковру ко мне. Задерживаю взгляд на ее черных туфлях-лодочках без каблука с округлыми носками и поднимаю глаза. Полное лицо с крупным носом и тонкими губами совсем не выражают эмоций, словно это маска робота.
— Вы человек? — едва слышно спрашиваю я.
Медленно моргает и ставит поднос с обедом на пол. Сердце полнится желанием обнять ее за ноги и расплакаться в передник, но вряд ли она окажет мне поддержку. Она знает, на кого работает, и я не первая, кому она приносит еду и травяной чай, от которого поднимается густой пар и щекочет нос запахом хвои.
Женщина молча выходит, оправив подол юбки с передником, и из-за своей мнительности я засчитываю ее жест за выражение презрения. Трясущейся рукой беру ложку, подцепляю ею кусочек мяса в густом соусе и отправляю в рот. Изумительное жаркое: мягкая и разваренная дичь на языке расходится на волокна, заполняя рот феерией вкуса — от сладковатой растертой моркови до пряного корня сельдерея.
Если не брать во внимание, что я тут нахожусь против воли, то можно представить, что я действительно в отпуске: окружена тремя красивыми мужчинами, живу в уютной и просторной комнате с романтичным видом на речку и лес, наслаждаюсь бурным сексом, после которого остаются синяки и царапины, и меня вкусно кормят.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Досуг, конечно, немного подкачал. Где, например, экскурсии и долгие истории, кто, мать его, додумался поставить замок посреди леса? Облизываю ложку, пью крупными глотками чай, который отдает легким вкусом еловой хвои, и решаю, что не буду сидеть в комнате, как испуганная наложница, и в трепете ждать в гости оборотней.
Если я на принудительном отдыхе, то проведу свободное время так, как привыкла это делать, а именно суну нос во все уголки замка, ведь он, как ни крути, достопримечательность, что скрыта от простых смертных. Мне выпала уникальная возможность окунуться в мистическую атмосферу волчьего логова, которому черт знает сколько лет.
Глава 18. Любопытная художница
Сбросив простынь с плеч, я удивленно осматриваю розовые полосы заживших ран. Немного зудят и чешутся, но ничего критично. Правда воняет от меня, как от мертвого замаринованного в еловой смоле скунса. Плотно закрываю банку с волшебной мазью, принимаю горячий душ и стою перед шкафом, придирчиво выбирая платья.
Ничего яркого, вызывающего и экстравагантного. Видимо, оборотней заводят не короткие юбки и глубокие декольте, а что-то другое, раз в моем гардеробе сплошь наряды с длинными рукавами, подолами до колен и воротниками-стоечками. Выбираю платье из тонкой и пепельно-зеленой шерсти и лезу в комод в надежде найти какой-нибудь аксессуар или на худой конец заколку, но ящики пусты. Вздыхаю и шарюсь в прикроватной тумбе, в которой нахожу чистый блокнот в кожаном переплете и обычную ручку с синим колпачком и прозрачными пластиковым корпусом.
Ох, Ида. Если твои сыновья наслаждаются телами Бесправниц, то ты, похоже, любишь и коллекционируешь их душевные терзания. Ну и стерва же ты.
Сажусь на край кровати и по памяти рисую на первой странице косой-кривой домик с двумя высокими башенками и подписываю “Волчий замок”. Я не художник, и мой шедевр похож на детскую каракулю, но я принципиально против ведения дневника, который будет потом перечитывать Ида.
Затем под замком я отрисовываю четыре рожицы. С длинными патлами и улыбочкой — Чад, с короткими волосами и нахмуренными бровями — Крис, с кудряшками и большими глазами — Эдвин, а с дулькой и ресничками — Ида. Минуты две раздумываю, стоит ли меня добавить к их компании, и рисую под портретами оборотней грустную моську с двумя капельками слез под глазами и шикарной вьющейся шевелюрой на круглой голове. Это я. Невероятно опечаленная пленом и перспективой пробыть год в лесу.
За окном темнеет, и я с трудом нахожу у двери выключатель: крохотный рычажок утоплен в стык шириной с палец между каменной кладкой. Щелкаю им, и кованая люстра на потолке вспыхивает тусклым светом. Задергиваю тяжелые шторы и покидаю комнату, раскрывая блокнот на второй странице.
В коридоре, что тонет в интимном и зловещем полумраке, рисую с натуры бра, что притворяются факелами, балки на потолке, каменную кладку и стену с дверями. Эх, нет во мне таланта: линие кривые, и сразу не понять, что именно я рисовала. То ли огород с грядками, то ли кладбище с могилами, то ли очень загадочную ерунду, которую поймут лишь избранные и с тонким чувством прекрасного.
Я пленница наглая, поэтому подергала все двери за ручки, но ни одна мне не поддалась. Да, я бы с удовольствием пошарилась в комнатах оборотней в поисках страшных тайн и темных секретов. Наверное, сработал защитный механизм психики, и скрыл мой страх под любопытством.
Спустившись на первый этаж, я зарисовываю люстру в холле, но у меня получается какая-то инопланетная летающая тарелка на цепях. Старательно штрихую тени, сидя на ступенях, и замираю, услышав в тишине неразборчивые голоса.
Закладываю ручкой блокнот и на цыпочках шагаю на звук. Прокрадываюсь в полуоткрытую дверь и оказываюсь в проходе с двумя шкафами по обе стороны. За стеклянными дверцами стоят серебряные кубки, тарелки и прочая дорогая и отполированная посуда, в которой отражаются мои бледные лица. Пахнет влажным камнем и лакированным деревом.
