Снимали клип мурманской группы "Молоток". Группа Шурику не нравилась, она вообще никому не нравилась – парни в черной коже извлекали из своих гитар старомодный скрежет, грохотали барабаны, длинноволосый солист на ломаном английском выкрикивал строчки своих незамысловатых сочинений, в переводе на родной язык звучащих примерно как "Ты меня не любишь, а я тебя люблю, хорошая девочка Маша…"
Деньги у ребят были, и были в достаточном количестве для того, чтобы настоять на собственном сценарии клипа. Им нужен был ветер, раздувавший их гривы (то, что представляли собой волосы музыкантов, сложно было назвать прическами), и местный, мурманский администратор раздобыл для натурных съемок древний ветродуй, переделанный из старенького авиационного мотора, который был укреплен в кузове побитого временем, русскими дорогами и шалопаями-водителями грузовичка-"зилка".
Процесс съемок шел уныло и нервно, музыканты "Молотка" принялись командовать, выдвигая такие идеи, от невыразимой пошлости которых даже у Шурика, привыкшего ко всему и поставившего себе за правило вообще не обращать внимания на то, что касалось творческой стороны работы, даже у него, испытывавшего полное равнодушие к художественной части, ползли по телу мурашки.
Кроме того, группа исповедовала настоящий культ алкоголя и отказывалась делать что-либо, предварительно не выпив. Шурик не привык так работать, но, поглядев на мурманских музыкантов и посчитав деньги, плюнул на собственные принципы. Кто платит, в конце концов, тот и заказывает. Музыку, не музыку – в общем, то, что ему в данный момент больше по душе. А душе "Молотка" больше всего требовалась, как убедился Шурик, выпивка.
В процессе съемок, которые все затягивались и затягивались – главные действующие лица постоянно поправляли здоровье, – съемочная группа, включая и Александра Михайловича, махнула рукой на творческий процесс и разделила способ времяпрепровождения артистов. Кончилось это тем, что бедолага-администратор, совсем еще молодой и слабый на алкоголь, дождавшись того момента, когда артисты начали действовать по сценарию и камера наконец включилась, решил посмотреть на игру своих земляков поближе и шагнул за ограждение.
Лопастями ветродуя его буквально разнесло на куски и разметало по всей съемочной площадке. Отдельные части администратора попали и в артистов, и в представителей технического персонала, забрызгали кровью камеру, испачкали декорации.
Александр Михайлович тогда пережил один из сильнейших в своей жизни стрессов.
К его искреннему удивлению, обошлось без инфаркта. Он ограничился лишь предынфарктным состоянием, полежал недельку в больнице на профилактике, а выйдя, сразу же понял, что значительная часть его капитала уйдет на ликвидацию последствий трагедии, случившейся на съемочной площадке.
Кроме того, что нужно было производить досъемки – Шурик категорически отказался от участия в процессе и нанял другого директора, заплатив ему вдвое больше, чем платил обычно за такую работу, – кроме этого, так сказать, технического вопроса, Александру Михайловичу пришлось столкнуться с вещами куда более неприятными.
Повестка, извещавшая о том, что Рябой Александр Михайлович должен незамедлительно явиться к следователю Раменскому, ждала его прямо в гостиничном номере.
Шурик явился по указанному адресу и через полчаса беседы с молодым следователем уяснил, что ему светит ни много ни мало, а пять лет колонии общего режима за халатность, приведшую к гибели одного из его подчиненных. Деваться было некуда – являясь главным человеком на съемочной площадке, Шурик не уследил, не предупредил, не принял каких-то там, по словам следователя, необходимых мер безопасности, и результат не заставил себя ждать.
Шурик не сел в тюрьму. Дело даже не дошло до суда, но стоило это Александру Михайловичу ровно пятнадцать тысяч долларов наличными, которые были распределены между следователем, адвокатом, какими-то местными чиновниками из управления культуры и семьей погибшего администратора. Семье, к слову сказать, досталась меньшая часть этой суммы.
– Да, пахнет, как…
Буров не договорил, сплюнул и посмотрел на санитара.
– Нормально пахнет, – ответил тот. – Как горячее говно. Так и должен пахнуть. Человек же был, не деревяшка, чтобы не пахнуть. Понимать надо.
– Хорош базарить. Давай, убирай его с глаз долой.
– Вот так всегда. С глаз долой – из сердца вон…
Санитар Юра неторопливо застегнул "молнию" на мешке, потом, разогнув спину, посмотрел на Шурика.
– Мил человек, помоги в машину затащить, а? Коллегу моего под домашний арест, вишь, спровадили. Начальство… А? Не тошнит тебя? Ничего? А то нашатырька… Или еще чего…
– Давай.
Шурик первым нагнулся и взялся за носилки.
Запихнув их в машину, Шурик вытер руки носовым платком и снова подошел к следователю.
– Что, какие-то вопросы? – спросил его Буров.
– Я думал, скорее у вас ко мне вопросы будут.
– Да? – Буров внимательно посмотрел на Шурика. – Возможно, возможно… Очень может быть.
– Что же, вам все ясно?
– А что тут неясного? – Буров продолжал внимательно разглядывать Александра Михайловича. – Вы его опознали?
– Нет, – честно ответил Рябой. – Думаю, его вообще невозможно опознать.
– Это почему?
– Ну а как вы проводите идентификацию личности? По зубам, что ли, к примеру?
Буров вздохнул.
– Ну, хотя бы по зубам.
– Бесполезно, – сказал Шурик.
– Почему же?
– А вы так на меня не смотрите, капитан. Я ведь помочь вам хочу.
– Это как?
– А так. Убыстрить процесс. Закончите с опознанием, все бумаги оформим, и я тело увезу. В Питер. На родину, так сказать.
– Так как же мы закончим, если вы, Александр Михайлович, говорите, что…
– Да, я говорю. Я говорю, что все эти ваши экспертизы, если они вообще будут, – пустая трата времени. Возьмем, к примеру, зубы…
– Ну?
– Вот вам и "ну"! Леков всю жизнь боялся зубных врачей. С детства. И не только зубных, а вообще – всех. И медицинской карты у него нет, и страховки нет. Он, если его прихватывало, шел к частнику, платил деньги и там, под наркозом, решал свои проблемы. Зубы он вообще никогда не лечил, например.
– То есть?
– Рвал. Заболит у него зуб, он с ним три года ходит, анальгин жрет, вернее, жрал, пока его брало. Он же торчал со страшной силой, да и пил – все вместе. Так что его болеутоляющие практически не брали последнее время. Ну, тогда он на наркоте начал все делать. У частных врачей. У знакомых своих. Как вы их найдете? Я и то не знаю, у кого он свои зубы рвал, а потом вставлял. Ни медкарты, я повторяю, ничего такого у него нет. Даже свидетельство о рождении где-то посеял. Так что не тратьте время на экспертизы. Ну, разве, группу крови… Так это ведь недолго.
– Недолго, если постараться, – задумчиво сказал Буров.
– А кто говорит, что мы стараться не будем? Мне сегодня его увезти надо.
– Почему такая спешка?
Шурик улыбнулся, глядя прямо в холодные глаза Бурова.
– Знаете что? Вы, я вижу, человек приличный. Давайте-ка мы с вами встретимся в более приличной обстановке, там и поговорим. Я вам все расскажу – и почему спешка, и что за человек был Вася Леков. Как вы на это смотрите?
– Я на это смотрю положительно. Где и когда?
– Ну… Вы когда освободитесь?
– Если в этом проблема, то мы можем прямо сейчас продолжить нашу беседу. Только вот где?
– Поехали в "Гору". Знаете такое заведение?
– Знакомое место.
– Вот и прекрасно. Вы на машине?
– Да.
– "Тойота" красная? Да?
– Верно. Вы наблюдательный человек, Александр Михайлович.
– Что делать. Работа такая. Зевать нельзя. Ну что, едем?
– Минуту. Сейчас я переговорю со своими, и поедем.
– Вы машину-то отправьте с трупом, – сказал Шурик вслед Бурову. – А то сейчас понаедут журналисты, такое начнется… Сумасшедший дом.
– Да. Конечно. – Буров кивнул и направился к развалинам сгоревшего дома, где стояли члены оперативной группы.
"Чего это он приехал сразу? – подумал Шурик, направляясь к своей машине. – Сидел бы себе в кабинете… С какой стати следователя понесло на происшествие? Ладно, выясним. Вроде непростой парень этот Буров. И сие хорошо. Есть поле для деятельности".
Шурик не любил "простых" людей. На них невозможно было заработать. "Простой" человек – порожняк, пустышка.
4
Вавилов давил ногами на планку тренажера и тихо матерился.
"Черт бы подрал это время! – думал он. – Хотя бессмысленно, конечно, сердиться на время, бред, это точно, но как оно все-таки мчится! Для чего все это?"
Вавилов покосился на чучело двурогого носорога, которое занимало большую часть обширного холла.
"Вот времечко было, – думал Владимир Владимирович. – А как быстро пролетело! Словно и не со мной. Словно и не был в Африке. Столько мечтал, столько готовился, стоило ли так переживать?.. Стоило! – с внезапной злостью решил он, снова надавив на планку. – Стоило! И еще поеду. И не только в Африку. На Северный полюс поеду, в Китай… В Китае не был ни разу, непорядок. Как так? Уже пятый десяток, а я еще не успел взглянуть на Великую Китайскую! Так, глядишь, в суете и проморгаю. Нет, врешь! Не проморгаю!"
