– Так вот. Что прежде – у этих партработников, у элиты, считалось высшим шиком париться в бане, что теперь – охотничьи домики, сауны, парилки, – все осталось, как при советской власти. Те же вкусы. Водка, икра, голые прости-господи. Бляди, одним словом. Ну и наш брат, рукодельник, снова понадобился. Хвастают друг перед другом своими охотничьими трофеями. А настоящих охотников-то среди них практически нет. Для охоты ведь нужно душевное спокойствие, созерцательность. А откуда у них душевный покой? Дерганые все, пальцы топорщат, потеют от страха, у всех на нервной почве уже давно не стоит. А туда же… Я повторяю, – продолжил Бернштейн после очередной паузы. Вавилов заметил, что это, видимо, обычная для старого чучельника манера разговора: выдать несколько фраз, этаких длинных очередей из автомата, а потом сделать паузу – для того, наверное, чтобы поменять в этом автомате рожок с патронами. – Я повторяю, к вам это не относится. Хотя вы тоже не охотник. Сами же сказали, что зверя угрохали по пьяни. Случайно.
– Ну, допустим. Так в чем же суть все-таки?
– Суть в том, что я хочу вас предостеречь. Вы мне симпатичны.
– Вы – меня? Предостеречь?
– Именно. Знаете, что я Куцинеру сделал чучело бесплатно?
– Нет. Меня это, признаться, не очень…
– Напрасно, напрасно вас это "не очень". В вашем бизнесе нужно держать нос по ветру.
– Стараемся, – улыбнувшись, пожал плечами Вавилов. Старик начинал ему откровенно нравиться.
– Так вот, – продолжал Бернштейн. – С Куцинером я вам очень рекомендую познакомиться.
– Да как-нибудь уж встретимся, – сказал Вавилов. – Куда он денется?
– А вот тут вы не правы. Я, молодой человек, к этому и веду.
– К чему?
– Я, может быть, потому и согласился сюда лететь, что хотел специально познакомиться. Впрочем, это потом. У меня ведь к вам тоже имеются разные предложения…
– Предложения?
– Потом, потом. Сначала одно дело закончим, затем к другим перейдем… Так вот. Куцинер сам к вам не придет. Знаете, почему?
– Почему?
– Потому что он сам себе – фирма. И ему никакая другая не нужна.
– То есть, у него имеются директор, администратор – это понятно. – Вавилов снисходительно улыбнулся. – Но если он выпускает свой альбом, то все равно подписывает контракт с выпускающей фирмой. Сам он ничего сделать не может. И концерт приличный устроить – то же самое, нужна поддержка хорошей организации. Время одиночек уже прошло.
– Господи ты боже мой! – воскликнул Бернштейн. – Как же так?! Вы в этой сфере работаете и ничего про Куцинера не знаете?! А я далек от всего этого вашего шоу-бизнеса – и знаю! Как же так?
– Да что вы пристали ко мне, ей-богу, с вашим Куцинером?! Нужен он мне тысячу лет! Жил я без него и проживу! А он скандалист, ваш Куцинер! И мания величия у него! Потому им в Москве никто и не занимается! А если не занимаются в Москве – не занимаются нигде! Сам приползет, когда его припрет!
– А его не припрет. Я к этому и веду. У меня до вас есть свой интерес, поэтому я и хочу вас предостеречь. На примере Куцинера показать выгоду.
– Какую выгоду? О чем вы?
– О выгоде…
– Слушайте, мил человек! Давайте-ка за работу! Вы уж меня извините, но…
– Куцинер, чтоб вы знали, сам себе голова. А вы – нет.
– То есть?
– Вот то главное, что я хотел вам сказать, Владимир Владимирович! Вы давно занимаетесь бизнесом, и занимаетесь успешно. Я хотел бы с вами сотрудничать…
– В каком плане? Чучела продавать? Уж извините, если что не так сказал.
– Да ничего, ничего. Нет, не чучела. У меня очень большие знакомства в разных… Ну, это потом. А вот о главном. Я, повторяю, хотел бы с вами работать. Но пока у вас вот такая фирма, – Бернштейн развел руки в стороны, – я работать с вами не могу. И поверьте мне, серьезные люди с вами тоже работать не станут, пока вот это все, – он снова погладил руками воображаемый воздушный шар, – вы за собой тащите. Вы следите за моей мыслью?
– Слежу. Только не совсем ее понимаю.
– А тут и понимать нечего. Особенно такому сметливому человеку, как вы. Для того чтобы достичь того, чего вы жаждете, вам не нужна никакая фирма.
– А откуда вы знаете, чего я жажду?
– Ну, это просто. То, что я сижу здесь сейчас, – прямое тому доказательство.
– Тогда скажите, пожалуйста, чего же я в жизни своей добиваюсь? Самому любопытно. Чертовски любопытно, знаете ли.
– Вы добиваетесь абсолютной личной свободы. Ваш этот бегемот…
– Носорог, – поправил чучельника Вавилов.
– Ну, пусть носорог. Так вот, носорог – главное подтверждение. Вы хотите, чтобы все ваши желания исполнялись. И вы выбрали правильный путь. Я имею в виду деньги. Чем больше денег у такой творческой души, как ваша, тем легче исполнять самые дикие, не побоюсь этого слова, желания. Можно и без денег, таких людей, которые обретают свободу без денег, достаточно много. Особенно в Питере. Почти весь наш Союз писателей – полная духовная свобода. Совершенно без денег. Но вам ведь другая свобода нужна. Не свобода сидеть в котельной и думать о чем заблагорассудится, верно?
– Да уж. Хотелось бы как-то не в котельной.
– Ну, до котельной вам не так далеко, как это может показаться. Если будете по-прежнему укрупнять свои структуры, то очень скоро можете там оказаться.
– То есть?
– Ваша фирма сожрет вас, Владимир Владимирович. В этой стране, да еще при условии, что вы человек русский, то есть с этакой вашей сумасшедшинкой, увлекающийся, творческий, одним словом, – при всем этом вам нельзя строить фирму. Фирмы в России не дееспособны.
– Как же? Что вы говорите? Вы только посмотрите вокруг. Вы там сидите в своей мастерской и не видите, что вокруг творится. Взять хотя бы меня. Что, разве все это, – теперь уже Вавилов сделал руками жест, иллюстрируя свое, видимое даже из Африки, благосостояние, – не плоды деятельности моей фирмы? А?
– Конечно, нет. Это плоды вашего личного энтузиазма. Стоит вам заболеть, не дай бог, конечно, стоит ослабить узду – и все. Сразу все рухнет. А то, что останется, растащат ваши же сотрудники. Они и есть ваши главные враги.
– У меня такое ощущение, что вы приехали не чучело мне делать, а жизни учить.
– Одно другому не мешает. С чучелом можете быть спокойны. Сделаем в лучшем виде. На мою работу еще никто не жаловался. А насчет жизни – попомните мои слова. Не доверяйте своему окружению. Вот Валера, я его давно знаю, Валера вас не подведет. Он человек, совершенно лишенный творческой жилки, поэтому абсолютно несамостоятелен. Он без вас работать не сможет. Ему как раз и недостает такого, как вы, – генератора идей. И вы без него пропадете. А все остальные – это просто балласт. Даже еще хуже, чем балласт. В России может работать только один человек. Если он окружает себя командой – все. Пиши пропало.
– Да перестаньте вы нести этот бред! – воскликнул Вавилов. – Что за чушь!
– Это не чушь. Послушайте совета старого еврея, может, пригодится. Хотя тут два варианта. Если будете следовать моим советам, останетесь на плаву и пойдете дальше в рост. А нет – вряд ли я буду делать для вас следующее чучело. Если только какого-нибудь чижика-пыжика. Однако моя работа, даже чижик-пыжик, стоит денег.
– Как же вы представляете себе работу без команды?
– Очень просто. Вы нанимаете людей. На фиксированную ставку. Не очень большую. Вообще-то чем меньше, тем лучше, но с вашим размахом вы все равно станете хорошо платить, так что тут уж ваше дело. И никого к себе не приближаете. Вообще никого. Кто-то допустил ошибку – немедленное увольнение. Кто-то опоздал на работу – уволен. Кто-то пришел с похмелья – до свиданья. И, уверяю вас, такого начальника они будут ненавидеть. Но никогда, никогда не сунут нос в его дела. Не подсидят, не объегорят, не уведут из-под носа приличный контракт. К работе у них выработается устойчивое отвращение, и они совершенно перестанут ею интересоваться. Так что ни о какой конкуренции внутренней, ни о какой утечке информации просто речи быть не может. Потому что никто никакой информацией владеть просто не будет. Их всех тошнить будет от этой информации. Она им будет не нужна.
– Это очень как-то по-советски у вас получается, Сергей Анатольевич.
– А что такого? Советская бюрократия была великой силой. До сих пор весь народ продолжает жить по ее законам. Отвращение к работе. Презрение к начальству. И страх. Вот три кита, на которых держится нормально функционирующее учреждение. Наши граждане ведь до сих пор стремятся прийти на работу попозже. Уйти пораньше. И выходных побольше.
– Так что же хорошего в этом? Все и разваливается от такой работы.
– Э-хе-хе, вот главного-то вы и не понимаете. Эх вы, романтики, молодые реформаторы… Ладно, может быть, когда-нибудь мы еще вернемся с вами к этому разговору. А теперь и вправду мне пора к носорогу.
