- Нет, - сказала она.
- Почему? - Он прижал к губам ее руку.
- Не надо.
- Ты же меня любишь! - Он снова взял ее за плечи.
- Нет.
- Неправда. Я вижу. - В интонации его голоса появились повелительные нотки.
- Просто я - женщина. А этого еще мало. - Она отстранилась от него, зачем-то сняла с плеча сумку на длинном ремне, перевесила ее на другое плечо. - Мне не нравится, как ты себя начал вести.
- Прости меня. Но я люблю тебя.
- А я про себя еще ничего не решила.
- Ты еще будешь думать?
- Да.
- А ты будешь думать обо мне?
Она улыбнулась:
- Конечно.
Он довел ее до эскалатора. Анна, ступив на движущуюся ленту, обернулась. Игорь, уже уходящий прочь, тоже обернулся. Их взгляды встретились. Тогда он подбежал к барьеру и, перегнувшись через никелированную перекладину и не обращая внимания на удивленных прохожих, крикнул:
- Я люблю тебя!
Спускаясь на эскалаторе, Анна заново переживала этот разговор. На душе защемило. Очевидно, ни в двадцатом, ни в каком другом веке невозможна простая дружба между мужчиной и женщиной. Но тут вспомнился Большой зал филармонии, и музыка, услышанная в этот вечер. Она пьянила, как разговоры о полумистической квантовой механике и кривизне пространства. Все это было пока выше того, что она могла понять.
Когда она пришла домой, Глухов по обыкновению сидел в гостиной и читал. Анна попросила разрешения поставить пластинку легкой музыки. Надо было хоть на время снять с души непосильную тяжесть современности, хоть немного отдохнуть. И сразу ее захлестнуло то грустное и теплое чувство, которое она постоянно испытывала, но которое скрывалось в ее душе, заполняемой повседневными впечатлениями. Любовь к Алексею Вронскому обрела теперь новое состояние. Это было как ровное горение никогда не тающей свечи. Вспомнилась дача, где она встречалась с Вронским. И тут же вспомнилась гостиная княгини Бетси. И вспомнились вечные заботы вечно усталой Доллн. Вспомнился Сережа, когда она с ним в детской расставляла на ковре оловянных солдатиков.
Голос Глухова пробудил ее от воспоминаний:
- Оказывается, вам нравится современная музыка?
- Что? - спросила Анна. - Музыка?
- Современная. - Глухов указал на приемник, где вертелась джазовая пластинка.
- Не такая уж современная.
- А какая - современная?
- Барток, Прокофьев...
Глухов с интересом рассматривал Анну, потом сказал:
- Пожалуй, вы правы. Легкая музыка рассчитана на мещан, а мещане боятся новаторства.
"Боже, - подумала Анна, - ведь он рассуждает совсем как Алексей Александрович".
- С кем вы были сегодня на концерте? - как-то без перехода спросил Глухов.
- Мне следует отчитаться?
- Мне позвонили и сообщили, что видели вас в филармонии с человеком, которого никто не знает в институте. Поймите меня правильно. Никто не намерен лишать вас свободы. Но я по создавшимся обстоятельствам больше других ответствен за все, что с вами может произойти.
- Я была с Игорем. Вы знаете, что я с ним встречаюсь, и знаете, при каких обстоятельствах я с ним познакомилась.
- Каковы ваши отношения?
- Он - мой единственный друг.
Глухов поднял на нее глаза:
- Вы уверены в этом?
- Я не верю в дружбу между мужчиной и женщиной.
- Значит, это любовь?
- Он любит меня.
- К счастью, вы не Анна Каренина, и никто не будет препятствовать вашей любви. Однако и в наше время любовь требует официальной регистрации. Нашему разводу тоже никто не будет препятствовать. Кроме меня.
- Вы не дадите мне развод?
- Не дам, пока не приду к убеждению, что вам это нужно.
- А вам не нужно? Ведь вы еще можете жениться, вам, наверное, нужна женщина, как у всех.
- Моя личность не так феноменальна. Разговор идет только о вас.
Анна несколько раз прошлась по гостиной от окна к двери и снова к окну, остановилась у приемника.
- Вы не будете возражать, если я поставлю пластинку?
Глухов поднялся:
- Мне уйти?
- Вы мне не мешаете. Останьтесь, если хотите.
Глухов остался в кресле. Анна снова поставила пластинку с модными танцевальными пьесами. И снова вспомнила, как в поезде познакомилась с матерью Вронского, - очень приятная пожилая дама. Анна тогда ей тоже понравилась. А потом? Нет, Глухов совсем не похож на Алексея Александровича. У того смысл жизни заключался в государственных делах. Анна представила себе мужа в советском обществе. Он был бы ценным служащим - прямолинейным, трудолюбивым, честным, исполнительным. А Глухов? Он уже отступил от буквы закона, совершил поступок сильный и нерациональный. Он пошел на преступление, засадив Анну в информационную камеру, чтобы отвести от нее законную кару.
В этот вечер, когда Анна уходила в свою комнату, ей почему-то стало жаль Глухова, захотелось подойти к нему, поцеловать его в лоб и перекрестить на ночь, как Сережу. Но она ограничилась тем, что сказала: "Спокойной ночи". И Глухов остался один в гостиной со своей книгой.
Самостоятельно, без посторонней помощи, Анна раздобыла сведения о режиссере Ермолине: два кинофильма, работа на телестудии, положительные официальные отзывы. Она позвонила ему по телефону и договорилась о встрече.
Ермолин сам открыл ей дверь и провел в кабинет. Это был довольно полный мужчина лет сорока, с красивым породистым лицом. Идеально прямой нос, гладкие, короткие не по моде волосы, проницательные серые глаза.
- Удивительной получилась ваша судьба, - сказал он, - я вам завидую.
- Я сама себе завидую.
Ермолин рассмеялся:
- Вы не потеряли чувства юмора.
- Это не мое чувство юмора. Это от Анны Карениной.
- Значит, Каренина была умной женщиной. Я как-то искал актера на роль математика Лобачевского. Перебрал всех актеров,- ничего подходящего. Вдруг встречаю совершенно случайно молодого человека - полное портретное сходство. Он оказался филологом, недавно кончил университет, зарплата скромная, и я предложил ему сниматься в телефильме. Он спросил об окладе. Я назвал сумму. Тогда он спросил, кого я предлагаю ему играть, и, узнав, что Лобачевского, пошутил: "Я с детства не тяну в математике, у меня по ней, как у Пушкина, одни двойки были. Так что мне придется вдвойне перевоплощаться, а значит, и оклад должен быть двойной". Я сказал ему, что остальные актеры вряд ли сильнее его в математике. Фильм отсняли. И представьте себе: филолог настолько перевоплотился в великого математика, что, когда при последней выдаче денег расчетчица по ошибке написала ему на пятнадцать процентов меньше, он в течение пяти минут сам произвел перерасчет и предъявил требование о доплате с точностью до копейки.
Ермолин рассказывал со вкусом, у него был богатый тембр голоса, и очевидно, что бы он ни рассказывал, получалось интересно. Анна, невольно улыбаясь, выслушала эту нехитрую историю, а потом спросила:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
