- Что с тобой?
Она подняла взгляд, увидела совсем близко его тревожные, почти отчаянные глаза и опустила веки.
- Нет, ничего, Алексей, - сказала она еле внятно.
Медленно проходил испуг, она стояла, не двигаясь, и так покойно ей стало в этом нежном и покровительственном объятии. Может, и не надо больше думать о прошлом и настоящем, а во всем довериться этому человеку. Извечное стремление женщины принадлежать мужчине: жажда покровительства даже в самой волевой, самой свободной женщине... Но в сознании был другой образ, и Анна отстранилась. Глухов отпустил ее.
- Что у тебя? Дай я... - Он вынул из кармана платок.
И только тут Анна почувствовала на щеке ползущую теплую струйку. Она взяла окровавленный платок из его руки:
- Ничего, царапина.
Глухов с невозмутимым видом смахнул тряпкой осколки стекла с сиденья и сел за руль. Анна села рядом. Кто-то из прохожих заглянул через выбитое стекло.
- Вам надо в травматологический пункт, - услышала Анна совет, но Глухов дал газ, и они поехали дальше.
- Может быть, действительно заехать в травматологический? - спросил он.
- Нет, ничего. - Анна рассматривала лицо в карманное зеркальце. - Царапина маленькая, и плечо немного ушибла. Я, кажется, назвала вас Алексеем?
Глухов усмехнулся одними уголками губ:
- Каренин, как и Вронский, тоже был Алексеем.
Анна, держа в руке зеркальце, посмотрела сбоку на Глухова. Опять он стал механизмом. Но это не Каренин. Она еще чувствовала его бережно обнимающие руки. Этот человек мог быть и страстным и нежным. Могла ли она быть счастлива с ним? А с Игорем? Нет, не Вронский ее удерживает. Купцова. Это она, насильственно внушив ей какие-то свои категории, сковала ее действия, мысли, желания. Она держит ее в этом психологическом пространстве, лишая ее собственной воли. Зачем? Создав для себя толстовский образ, она отказалась от роли в кино. И, отказавшись от естественного материнства, пыталась усыновить чужого ребенка. Зачем? Зачем? Как понять?
Это был тот самый полковник милиции, которого она видела в отделении во время своего побега из клиники института. Без милицейской фуражки он выглядел старше. Глубокие лоснящиеся залысины, лоб в морщинах, взгляд неподвижный, как будто работа ему до смерти надоела.
- Дело уже закрыто, - сказал он, поставив локти на стол и сцепив пальцы.
- Но это новая улика.
- Против Купцовой?
- Да.
- Значит, против вас.
- Да. Я - Купцова.
- Научные эксперты утверждали, что хотя вы психически абсолютно здоровы, однако не можете отвечать за поступки женщины, которой были прежде, поскольку у вас полностью изменена психика.
- Изменился состав преступления. Следствие трактовало это как несчастный случай. Но последние наши исследования показали, что эмоциональная накладка на существующую связь недопустима, так как приводит к смертельному шоку. Значит, это было убийство.
- Вы сами сказали, что исследования проведены в последнее время. Значит, Купцова об этом не знала, и убийство было непреднамеренным.
- Непреднамеренное, но все же убийство.
- Я не вижу. причин возобновлять следствие. Скажите, зачем вам это нужно?
- Я пользуюсь всеми правами, которых добилась Купцова. Меня, правда, понизили в должности, поскольку я не обладаю ее знаниями, но у меня ее диплом, я живу в ее квартире, пользуюсь ее вещами. Она совершила убийство, и я отвечаю за него.
- Моральный фактор. Юриспруденцией вообще не предусмотрен ваш случай.
- Что же мне делать? - спросила она.
Полковник не отвечал. Он пристально изучал Анну.
- Как же мне жить? - спросила она.
- Живите как живется.
- Вы сказали о моральном факторе. По-русски это называется - грех. Кто ж его снимет с меня?
- Я, - после паузы ответил полковник.
- Как это?
- А вот так. Снимаю с вас моральную ответственность за преступление, совершенное Купцовой. Точка. Вас устраивает?
- Не знаю...
Полковник улыбнулся:
- Я говорю серьезно. Снимаю с вас моральную ответственность и беру ее на себя. Беру на себя все грехи Купцовой.
- Зачем?
Полковник все улыбался.
- Просто вы мне нравитесь, Анна Каренина.
Анна сухо поблагодарила и вышла из кабинета. Игорь ждал ее в условленном месте у памятника Пушкину на Площади искусств. С деревьев сухо падали листья. Игорь сменил наконец свои любимые джинсы на такие же узкие брюки. Поверх свитера на нем была красная куртка.
- Тебе не идет красный цвет, - сказала Анна вместо приветствия.
- Оделся в тон тебе. - На Анне был красный суконный костюм.
- А мне красное к лицу. Помнишь, у Толстого, когда Анна явилась в черном туалете, дамы зашептались: "Ведь она в этом платье вся желтая!"
- Дамы - зловреды.
Они сели в сквере на крайнюю скамью, и Анна без предисловия начала рассказывать про то, как она обнаружила в плаще рабочую кассету и что на ней было записано. Дойдя до эротических сцен, Анна приостановилась и попросила закурить. Она старалась не пропустить ни одной сцены, сохраняя последовательность сменяющихся информационных пластин. Говорила она ровным голосом, смотрела прямо перед собой и только изредка взглядывала на Игоря. Очевидно, он переживал чувства близкие к тем, которые испытывала она сама, воспринимая эту запись. Пересохшие губы его приоткрылись, щеки горели. Потом Анна рассказала о сцене в кабинете следователя.
Когда она закончила рассказ, воцарилась пауза. Мимо проходили воркующие влюбленные парочки, прошла группа молодых парней, и все они с интересом посмотрели на Анну, совсем как тогда, когда она шла по платформе, слыша позади шум приближающегося товарного поезда.
- Что же ты притих?
Игорь взял ее за руку. Руки у него были горячие и сухие.
- Это была не ты. А я люблю тебя.
- Может быть, ты хочешь на мне жениться? Или стать моим любовником?
- Ты должна немедленно развестись.
- Зачем?
- Чтобы стать только моей.
- Господи, опять эти категории девятнадцатого века! Твоей собственностью?
- Нет, не собственностью, женой. Все, что ты рассказала, я уже знал. Конечно, не с такими подробностями. У тебя были и другие связи, о которых ты, может, и не знаешь.
- Не сомневаюсь. И ты хочешь к ним присоединиться?
- Не говори так. Ты же другая.
- Мы воспринимаем в людях их физическую сущность - тело, лицо. Они остались. А что касается психики, так это дело самой личности: чужая душа - потемки.
- Я люблю тебя такую, какая ты сейчас есть.
- Анну Каренину?
- Да.
- Ты же не влюбился бы в эту девицу. - Она указала на проходящую поодаль некрасивую девушку. - И не влюбился бы в старуху. Ты любишь в первую очередь внешность.
- Метафизика!
Она посмотрела ему в глаза. Они были у него светло-серые, большие, а брови чуть поднимались к вискам. Опять захотелось дотронуться до его светлых волос, падающих на лоб, провести рукой до затылка, взять в ладонь русую волну, круто загибающуюся над воротником. Он что-то прочел в ее глазах и привлек ее к себе. Анна отстранилась. Как ни приятно было бы очутиться в объятиях этого молодого любящего мужчины, но Анна сдержалась. Она отняла свою руку, сказала:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
