Дальнейшие отношения между англичанами и французами носили самый приятный характер. Из свидетельств тех, кто оставил нам свои воспоминания, кажется маловероятным, что Филлип и Лаперуз когда-либо встречались или что последний видел зарождение Сиднея. Французские корабли, несомненно, не посещали залив Порт-Джексон. Однако от капитана Тенча мы узнаем, что «во время пребывания в гавани (то есть в Ботаническом заливе) офицеры двух стран часто имели возможность выразить взаимное уважение посредством визитов и других знаков дружбы и почтения», и Лаперуз доставлял особенную радость англичанам «прочувствованной манерой, в которой он всегда упоминал имя и способности капитана Кука».
Не только в том, что он писал с целью публикации, но и в своей частной переписке Лаперуз выражал удовлетворенность теми дружескими отношениями, которые сложились с колонистами. Он пишет о «частых встречах» с англичанами и говорит, что «самое учтивое внимание к нам сопровождалось предложением любой услуги, которая была в их власти; не без сожаления мы смотрели, как они отплывают, почти сразу же после нашего прибытия, в Порт-Джексон в пятнадцати милях к северу от этого места. У коммодора Филлипа были все основания, чтобы предпочесть ту гавань, и он оставил нас единственными хозяевами в этом заливе, где мы уже поставили наши баркасы на стапеля[22]».
Памятник Лаперузу в Ботаническом заливе.
Современная фотографияСамый полный отчет о последующих событиях содержится в дневнике лейтенанта Кинга, впоследствии (в 1800–1806 годах) губернатора Нового Южного Уэльса. 1 февраля Филлип отправил его вместе с лейтенантом Доусом из морской пехоты нанести визит Лаперузу и «предложить ему все, в чем он мог бы нуждаться». Кинг рассказывает, что они были «встречены мсье де Лаперузом и его офицерами с величайшей любезностью и предупредительностью». Они приняли приглашение остаться на целый день с французами, отобедать с коммодором и вернуться в Порт-Джексон на следующее утро. Кинг выслушал полную историю путешествия, включая, разумеется, рассказ о трагической гибели де Лангля и его спутников.
После обеда на «Буссоли» Кинга доставили на берег, где он обнаружил, что французы «вполне обосновались, возведя вокруг своих палаток частокол под охраной двух маленьких пушек». Эта оборона была нужна, чтобы защитить остовы двух новых баркасов, которые тогда были в постройке, от туземцев, а также, судя по всему, от нескольких сбежавших каторжников, «которых он отпустил с угрозами, снабдив провиантом на один день, чтобы они вернулись в свое поселение». Сам Лаперуз в своем дневнике — по сути, в самых последних строках — жалуется: «мы слишком часто имели возможность услышать новости из английского поселения: дезертиры оттуда причинили нам немало досадных хлопот».
От Кинга мы кое-что знаем об отце Ресевере — очень немногое, но этого достаточно, чтобы нам захотелось узнать больше. В силу того обстоятельства, что его каюта находилась на «Астролябии» и он, следовательно, нечасто привлекал внимание Лаперуза, отец Ресевер почти не упоминается в дневнике командующего. Однажды во время экспедиции воспламенились кислоты, которые он использовал в научных целях, и на корабле начался пожар, однако его вскоре погасили. Это происшествие и ранение Ресевера на острове Мануа — едва ли не единственное, что рассказывает о нем Лаперуз. Однако он поразил лейтенанта Кинга, будучи «человеком большой учености и одаренности». Он был коллекционером природных курьезов и располагал «множеством философических орудий». Несколько строк Кинга передают впечатление неизбежно краткой беседы со священником, и он предстает перед нами словно живой. «Человек большой учености и одаренности» — как бы мы хотели узнать больше о том, о ком были сказаны эти слова! Ресевер умер незадолго до отплытия Лаперуза и был похоронен под деревом, к которому прибили пару дощечек с надписью. Когда эти дощечки упали, губернатор Филлип приказал выгравировать надпись на медной пластине. Надгробие, которое сейчас входит в число достопримечательностей Ботанического залива, возвел барон де Бугенвиль[23] в 1825 году. Памятники прославленному мореплавателю и простому ученому стоят рядом.
Кинг, вслед за Тенчем, вспоминает о восхищении, с которым Лаперуз говорил о Джеймсе Куке. Он «поведал мне, что везде, где побывал капитан Кук, он нашел все его астрономические и навигационные сведения самыми точными и правильными и заключил, сказав: „Если вкратце, мсье Кук сделал столь много, что мне остается лишь восхищаться его трудами!”»
Остается сказать лишь нескольких слов о неделях, проведенных Лаперузом в Ботаническом заливе, прежде чем этот выдающийся мореплаватель и его спутники «исчезли без следа в голубой необъятности», как выразил это Томас Карлейль. Тенч пересказывает отрывок беседы с Лаперузом. Однажды раздался выстрел из мушкета, и туземцев изумил не столько этот звук, сколько тот факт, что пуля проделала отверстие в куске древесной коры, в который целились. Чтобы успокоить их, «один из офицеров начал насвистывать мотив „Мальбрука”[24], который так очаровал туземцев, что они ответили на это возгласами радости и оживления. Здесь уместно отметить то, — добавляет капитан морской пехоты, — что мсье Лаперуз рассказал мне позднее: эта небольшая заунывная мелодия столь же сильно трогала и восхищала туземцев Калифорнии, всех островов Тихого океана и, короче говоря, везде, где он побывал».
Лаперуз имел привычку сеять семена европейских растений в тех местах, которые посещала экспедиция, чтобы выяснить, приживутся ли они в других частях света. Его дневник и письма не упоминают, сделал ли он это в Ботаническом заливе, но у нас есть другие свидетельства, и посаженные им растения еще были живы по меньшей мере десять лет спустя. Когда Джордж Басс в феврале 1798 года возвращался в Сидней после своей замечательной экспедиции на китобойном судне, в ходе которой был открыт Западный порт, возле Ботанического залива заштилело. Он намеревался войти в залив и переночевать там, однако его дневник повествует, что его команда — шесть отборных британских матросов, которые сопровождали его, — «склонялась к тому, чтобы прорываться домой, а не прогуляться во Французский сад». Поэтому, когда ветер совсем стих, они взялись за весла и погребли в сторону Порт-Джексона, достигнув дома в десять вечера. Это очень любопытный намек. «Французский сад» должен был находиться где-то рядом с тем местом, где сейчас стоит памятник Лаперузу, и было бы замечательно, если бы столь приятное название, полное исторического смысла, сохранилось на этих землях.
