— Не стоит благодарности.
— Отец сказал мне, что вы поклялись высадить нас в Испании. Но как вы сможете это осуществить?
— Очень просто, — ответил сэр Николас. Он поднес ароматический шарик к носу, и глаза его блеснули.
— Ну и каким же образом, сеньор? — в нетерпении спросила она. — У меня нет никакого желания наблюдать еще одно морское сражение.
— А вам это и не грозит, моя любимая. По-вашему, Ник Бовалле станет, подобно Нарваэсу, подвергать вас опасности? Как вам не стыдно!
— Сеньор, неужели вы настолько безумны, что полагаете, будто войдете в испанский порт без единого выстрела?
— Ни в коем случае, дитя мое. Если бы я сделал такую глупость, на мою голову обрушился бы целый град выстрелов.
Закинув ногу на ногу, он продолжал нюхать ароматический шарик.
— Вижу, сеньор, что вы не расположены довериться мне.
Бовалле пожал плечами:
— Разве я не отвечаю на ваши вопросы? Вам хотелось бы знать больше? Так попросите меня хорошенько, миледи Надменность!
Девушка опустила глаза, решив сменить тактику и посмотреть, что из этого выйдет.
— У вас есть право насмехаться надо мной, сеньор. Я сознаю, что обязана вам. Однако мне кажется, что вы могли бы быть любезнее.
Встревоженный, Бовалле выпустил ароматический шарик.
— Боже мой! — воскликнул он. — Что такое? — Он протянул к ней руку через стол. — Пусть между нами никогда не возникает подобных разговоров. Вы ничем мне не обязаны. Считайте, что я делаю все это ради собственного удовольствия, и покончим с этим! — В его глазах мелькнула улыбка. — Разве я насмехаюсь над вами? Мне казалось, что этим занимаетесь исключительно вы.
— Я беспомощна в ваших руках, сеньор, — скорбно произнесла Доминика. — Если вам доставляет удовольствие издеваться надо мной, вы можете это делать без помех.
Эти слова не достигли цели.
— Дитя мое, еще немного — и я вынужден буду посадить вас к себе на колени и поцеловать, — сказал Бовалле.
— Я беспомощна, — повторила она, не поднимая глаз.
Нахмурившись, Бовалле поднялся с кресла и опустился возле нее на колени.
— Что вы имеете в виду, Доминика? Неужели вы так пугливы и смиренны? — Он увидел, как загорелись ее глаза, и рассмеялся. — О, хорошенькая притворщица! — мягко произнес он. — Если бы я осмелился дотронуться до вас, вы бы тут же дали мне пощечину.
Губы девушки дрогнули, она взглянула на него сквозь ресницы. Бовалле поцеловал ей руку.
— Ну, так что же я должен вам рассказать? — спросил он.
— Пожалуйста, скажите, — кротко промолвила Доминика, — где вы нас высадите?
— В нескольких милях к западу от Сантандера, дорогая. Там есть деревушка контрабандистов, где нас хорошо примут.
— Контрабандистов! — Она подняла глаза. — О, так вы и этим занимаетесь? Впрочем, я могла бы догадаться.
— Нет, нет, я тут ни при чем, — улыбнулся он. — Излейте ваше презрение на моего толстяка боцмана — это его вина. Он много лет занимался контрабандой и знает каждый порт в Европе, куда заходят контрабандисты. Мы тихо подойдем под покровом ночи, высадим вас и уйдем до рассвета.
Последовала пауза. Доминика взглянула на герб на стене и медленно сказала:
— И таким образом закончится это приключение.
Сэр Николас снова поднялся.
— Вы действительно так думаете?
— Да, сеньор, несмотря на смелые слова. В Испании я буду свободна — свободна от вас!
Бовалле положил руку на бедро, а другой начал теребить бородку. Ей бы следовало быть осмотрительнее, но она знала сэра Николаса хуже, чем его люди.
— Миледи, — сказал Бовалле, и Доминика вздрогнула, уловив решительные нотки в его голосе, — у того, кто первым носил мое имя и был основателем нашего дома, имелся другой девиз, кроме этого. — Его рука указала на ленту на гербе. — Сохранилась старинная хроника, написанная неким Аланом, впоследствии графом Монтлисом, из которой мы знаем, что Саймон, первый барон Бовалле, избрал себе следующий девиз: «Я не владею, но держу в руках!»
— Что вы имеете в виду, сеньор? — неуверенно спросила Доминика.
— Я еще не владею вами, но держу в руках, не сомневайтесь в этом.
— Это безумие.
— Сладкое безумие.
— Я не верю, что вы осмелитесь ступить на испанскую землю.
— Черт побери, не верите? А если я все же осмелюсь?
Она взглянула на свои стиснутые руки.
— Говорите же! Если я осмелюсь? Если я приеду к вам в Испанию и буду добиваться вас там? Какой ответ я получу?
Доминика вспыхнула, дыхание ее участилось.
— Ах, если бы нашелся человек, который не побоялся бы осмелиться на такое ради любви!..
— Он стоит перед вами. Что вы ответите ему?
Она встала, приложив руку к груди.
— Если бы он осмелился на такое, я бы ответила ему… «да», сеньор.
— Помните это обещание! — предупредил он ее. — Вам придется выполнить его, не пройдет и года.
Она испуганно взглянула на него:
— Но как? Каким образом?
— Не знаю, любовь моя, — честно признался Бовалле, — но, безусловно, я найду способ.
— Пустое хвастовство! — воскликнула Доминика и быстро пошла к дверям. Но голос Бовалле остановил ее. Она оглянулась через плечо. — Итак, сеньор, что еще?
— Мой залог, — ответил сэр Николас и снял с пальца кольцо. — Храните кольцо Бовалле, пока за ним не явится он сам.
Она неохотно приняла кольцо.
— Зачем это?
— Возможно, просто чтобы напоминать вам обо мне. Храните его.
На массивном золотом перстне был искусно выгравирован герб Бовалле.
— Я сохраню его навсегда, чтобы он напоминал мне о… безумце.
Он улыбнулся:
— О, не навсегда, дорогая! Залог иногда просят обратно… даже безумцы.
— Но не этот, — вздохнула она и вышла.
В последующие дни Доминике казалось, что Испания приближается слишком быстро. Была прекрасная погода, и дул попутный ветер. Вскоре они дошли до Канарских островов, и она поняла, что недалек конец приключения. Теперь девушка обращалась мягче со своим пылким поклонником, но все еще держалась отчужденно, отказываясь ему поверить. Бовалле учил ее английским словам, и она повторяла их с милым акцентом. Доминика перестала завлекать в свои сети мастера Данджерфилда: времени оставалось слишком мало, а роман захватил ее целиком. Возможно, если бы не присутствие отца, она даже была бы рада, если бы ее в качестве приза победителю увезли в Англию, но хотя вначале она сомневалась в честности Бовалле, эти сомнения вскоре рассеялись. Он действительно намеревался доставить ее в Испанию. Она сожалела и радовалась, но, несомненно, уважала его за это. В остальном Доминика не знала, чему верить. Этот человек говорил смелые слова и, казалось, не испытывал ни малейших сомнений в собственном всемогуществе. Возможно, какая-нибудь бедная девушка поверила бы ему почти как самому Богу, но он попал не на такую уж простушку. Может быть, ему захотелось покрасоваться, изображая себя этаким неустрашимым героем. И уж конечно, он забудет всю эту историю, как только ступит на английскую землю.
