— Ну, что ж, если вам нравится, чтоб вас оскорбляли… — и она поспешно отошла к другим хористкам.
Джойс не пытался возражать ей. Великая беда, что какой-то нахал выругал его. Великая беда, что из-за этого он потеряет уважение мисс Стэвенс. Не все ли ему равно, раз голод не заглядывает ему больше в лицо!.. Он также отошел и стал прислушиваться к отрывочному разговору между Мак-Кэем и Блэком.
По окончании первого акта мужчины и женщины снова разошлись в разные стороны по уборным. И только перед вторым актом Джойс снова встретился с Анни Стэвенс.
— Вы меня проводите сегодня домой после спектакля? — спросила она.
— Если позволите.
— Простите, я была резка с вами, — неловко извинилась она.
— О, это пустяки!
Ее укололо учтивое равнодушие его тона. От природы она была некрасива, и густой слой белил и румян на бледном лице не делал ее привлекательнее в гриме. Она знала это и от этого становилась еще раздражительнее.
— Вам, кажется, все, все равно?
— Приблизительно да…
Они стояли, прислонившись к железным перилам лестницы. В это время мимо них прошла на сцену примадонна. На ней был минимум одежд, допускаемый этикетом Небесной империи; она была свежа, молода и очаровательна.
— Ах, это вы, м-р Джойс, — сказала она, останавливаясь на площадке, и, когда Джойс поклонился, продолжала;
— Мне говорили, что вы — друг Ивонны Латур?
— Да. Мы с ней старые знакомые.
— Как она поживает? Я целую вечность не видела ее!..
Примадонна спустилась на две ступеньки вниз, и Джойсу пришлось перегнуться через перила, чтобы ответить ей.
— Она такая милочка! Я ее знала еще когда она жила с этим своим кутилой-супругом, — говорила примадонна, глядя на него снизу вверх. — Он, кажется, умер, или что-то в этом роде?
— Да, слава Богу, — ответил Джойс, быть может, с большим жаром, чем он хотел, так как певица улыбнулась и сказала:
— Вы как будто считаете это особой милостью к вам провидения?
— Я нахожу это большим счастьем для всех друзей м-м Латур.
— О, я лично в восторге, — сказала примадонна чуть-чуть насмешливо. — А между тем, это был именно один из тех браков, про которые говорят, что они делаются в небесах.
— Да, — усмехнулся Джойс, — только это был не настоящий брак, а дешевая имитация.
— Ну, если вы скоро увидитесь с ней, передайте ей от меня привет, но, так как наше турне затянется…
— Я скоро буду писать ей.
— Тогда отлично. До свиданья, м-р Джойс.
Примадонна убежала. Обернувшись, Джойс увидал, что и мисс Стэвенс отошла, быть может, обидевшись на такое невнимание к ней. Джойс огорчился. Это была единственная девушка, с которой он сколько-нибудь дружил вне театра и которая проявляла некоторый интерес к его личности. Ужасно досадно, если она обиделась. И все же этот неожиданный маленький разговор об Ивонне был очень приятен ему. Мисс Верриндер, примадонна, была так мила и проста. Она сразу заговорила с ним как с джентльменом, и с нею можно было говорить, не выискивая выражений. Весь этот вечер Джойс чувствовал себя приятно возбужденным.
Когда спектакль кончился, он поспешил переодеться насколько это позволяла теснота в уборной, и, отказавшись от предложения Мак-Кэя зайти с ним поужинать в ближайший трактир, пошел в переулок, где они условились встретиться с мисс Стэвенс.
Она не заставила себя долго ждать. Он освободил ее от большого узла, который она несла в руках, и, взяв ее под руку, зашагал с нею рядом.
— Ведь вы, кажется, говорили, что вы не любитель? — начала она вдруг.
— Какой же я любитель? Я этим живу.
— О да, чтобы не умереть с голоду?
— Вот именно.
— Разве вы не можете делать что-нибудь другое?
— Я не мог найти никакой другой работы.
— Как же вы это ухитрились так опуститься?
Джойс удивленно взглянул на собеседницу.
— Да разве этого сразу не видно?
— Мисс Верриндер не разговаривала бы с вами так, если б вы не были человеком ее круга. И об Ивонне Латур я слыхала. Она не дружит с такими, как я и Мак-Кэй и подобные нам. Так что вы либо — любитель, поступивший в хор для практики или ради забавы, либо…
— Смею вас уверить, это очень забавно — жить в какой-то конуре из тех, что зовутся «приличными номерами», на 30 шиллингов в неделю, и еще откладывать из этого.
— Ну, так значит, вы сделали что-нибудь худое; оттого вам и приходится…
— Право, мисс Стэвенс, мне было бы довольно трудно дать вам отчет во всех моих проступках, — сухо сказал он.
— О, это мне вовсе не нужно. Я не из таких. Но, когда мне нравится человек, я хочу знать, что он такое. Только и всего. Мой отец был дворецким, а мать экономкой, и они потом держали меблированные комнаты в Ярмуте. А теперь они умерли, и я пробиваюсь одна. Ну, теперь обо мне вы все знаете. Давайте-ка, я лучше сама понесу этот узел.
Тон ее был почти вызывающий. Очевидно, что-то более серьезное, чем простая невоспитанность, заставило ее подчеркнуть эту разницу между ними. Но Джойс был слишком занят собой, чтоб углубляться в разрешение загадок женской психологии. Он только крепче прижал к себе узел, говоря;
— Вздор. Бумага порвалась, и все может вывалиться наружу.
— Давайте я понесу, — вскричала она уже совсем другим тоном. Но он любезно настаивал и спрашивал: — А что там внутри? — радуясь случаю перевести разговор на менее опасную тему.
— Платье, то, в котором я выхожу в третьем акте. Ну что ж, несите. У меня страшно голова болит, прямо на части раскалывается. Я сейчас упаду.
Они дошли до конца эспланады. Ночь была ветреная, хоть и теплая; едва мерцали море и покрытое тучами небо.
— Хотите присесть немного? — спросил он.
— А вы хотите?
— Вам не мешает отдохнуть.
— Нет. Пойдемте домой.
Они молча пошли дальше. Мысли Джойса были далеко. Он довел девушку до дому и медленно пошел к себе.
Он быстро привык к кочевой жизни актера, с ее размеренностью и однообразием, несмотря на ежедневную перемену места. В былое время такого рода турне по большим провинциальным городам, может быть, показалось бы ему и очень даже интересным. Но теперь ему было все равно. Напрасно он силился подогреть в себе любопытство, скитаясь по улицам и разглядывая витрины или же сокровища искусства в музеях. За эти ужасные мертвящие годы, казалось, все умственные интересы его притупились. И его одинокие прогулки были в лучшем случае бесцельным убиванием времени. Основные черты каждого города были одни и те же: людная площадь, театр с ярко-цветными афишами у входа и убогая улочка, в которой он нанимал себе комнату для ночевки.
Жизнь шла изумительно однообразно. За томительно долгими дневными часами, проводимыми в праздных скитаниях по улицам или в чтении дешевых книг — дорогих у него не было средств покупать — следовали скучные вечера в театре, работа, в которой совсем нельзя было проявить своей личности. От него требовалось только, чтобы он верно пел по нотам и машинально проделывал те движения, которым его обучили. Это было несносно легко; но в глубине души он сомневался, есть ли в нем хоть какие-нибудь способности к драматическому искусству? Он никак не мог отделаться от мысли, что грим и костюм придают ему дурацкий вид, что с такой фигурой в зеленом халате и с косой на затылке можно быть только посмешищем для людей. В нем была убита всякая жизнерадостность, а относиться к жизни юмористически он не мог.