– И было бы совсем другое время, – сказала она, кивая.
Я тоже кивнул в ответ.
– Если бы мы встретились, прежде чем ты вышла замуж за Фреда, а я женился на Мэрилин. Если бы мы случайно встретились… Что ты об этом думаешь?
– О чем, Дом? – спросила она, гася сигарету.
– Как ты думаешь, мы смогли бы пожениться? – спросил я.
Она легла, ласково просунула в мое ухо кончик языка, затем сказала:
– Несомненно!
Хотя, на самом деле, это не было «несомненным». У нас было мало общего, не считая постели. Я мало понимал в музыке, а Найла не переносила политики. И если бы мы поженились, всегда был вероятен скоропалительный развод. Никто из нас не имел детей, никто не зависел от другого материально, и супружеская жизнь сенаторов мало интересует избирателей. Если бы служба не позволяла повторной женитьбы, госпожа Рейган не была бы президентом.
Нет, от женитьбы мы уклонялись потому, что никто из нас не ждал от этого счастья. Вот почему Найла снова очень уверенно произнесла:
– Несомненно! – И встала: – Теперь мне надо подумать об одежде. Придешь ко мне в душ?
– Несомненно! – сказал я и присоединялся к ней, «Несомненно». Много раз мы произносили это слово, маскируя сомнения в тех вещах, которые на самом деле вовсе не были «несомненными». Мы с радостью плескались в воде, намыливали друг друга, но недолго, потому что заверещал телефон.
– О черт! – сказала Найла. – Нет, позволь мне, Дом!
Здесь было другое «несомненно», конечно же, я позволил ей подойти к телефону, поскольку звонившим мог оказаться любой, кому не следовало обо мне знать: менеджер, супруг, репортер, любитель скрипки, ухитрившийся раздобыть номер ее телефона. Да, я ее любовник, но оба мы прекрасно знали, что это не могло бы понравиться вышеупомянутым лицам. Этого не произошло, звонил тот, на кого я подумал. Кто иной мог оказаться в офисе в воскресенье вечером? Состроив на лице гримасу, Найла передала мне трубку она не очень переносила Джока. Или, по крайней мере, ей не нравился тот факт, что он знал о нашей связи. Она выпустила мыльную трубку из своей намыленной руки, и я едва не уронил ее. Но ухитрился сказать:
– Да, Джок?
Тут я на самом деле выронил трубку и поймал за шнур.
– Это по вопросу Сандии! – сказал он. – Снова звонили из Кэтхауза, сенатор!
У меня появилась тревога, потому что разговор о Кэтхаузе не телефонный.
– Да? – заинтересовался я.
– Они позвонили снова, сенатор! Сказали, что проверили отпечатки, запись голоса и внешность – все совпало! Они задержали одного человека и утверждают что это вы. Сенатор, они уверены в этом на все сто!
Плохо спавшей на большой, непривычно пустой кровати вдове послышался визг, а когда она пробудилась окончательно, крик продолжался. Тогда она подбежала к окну. За окнами ничего не было, кроме спящих лужаек ее владений. Она открыла окно с трудом (люди с небольшим доходом редко бывают на свежем воздухе), и усилившийся визг донесся вместе с запахом гниющего мусора. Кого-то насиловали? Или убивали? Но ничто из этого не было реально в тихой элегантности садов Кабрини.
АВГУСТ, 22, 1983 г. ВРЕМЯ: 02.50 НОЧИ.
СЕНАТОР ДОМИНИК ДЕ СОТА
В воскресную ночь из Вашингтона в Альбукерк было мало рейсов – и абсолютно никаких беспосадочных. Какое-то время я подумывал о том, чтобы принять помощь ВВС – но, в конечном счете, Джоку удалось впихнуть меня на Ти-Даблъю-Эй, улетающий в девять часов вечера. Летели пять часов, и между поясами была разница в два часа – к счастью, мне удалось немножко поспать между Канзас-Сити и Альбукерком. Этим закончился гражданский комфорт, а дальше все начиналось по-военному. Не видно, чтобы кто-нибудь из военных спал: они встретили меня штабной машиной, засекали мое движение через пустынные дороги и автострады до самой базы Сандия. Шофером была женщина-лейтенант морской пехоты из вспомогательных войск – охранники дружно поприветствовали ее жестами. Они не спросили документов – но, когда мм отъехали от поста, за нами двинулся бронетранспортер. Он сопровождал нас всю дорогу – через солнечные силовые установки, через ядерную зону, к зданию А-440.
Я был раньше в этом здании – оно называлось Кэтхаузом – Кошачьим домом. Королем Котов являлся полковник регулярной армии по фамилии Мартино; мы были довольно дружны, и я удивился, что он не позвонил мне лично – это могло быть случайной, неофициальной вещью.
Когда я вылез из машины, с транспортера спрыгнули три пехотинца и последовали за мной. Я начинал догадываться, что в моем визите не было ничего случайного. Морские пехотинцы не пошли со мной по лестнице и не сделали попытки преградить дорогу, еще меньше они не спускали с меня глаз
– от дверей и через залы до офиса Джейкоба Мартина.
– Доброй ночи, полковник! – кивнул я ему.
Он кивнул мне в ответ:
– Привет, сенатор!
А затем он спросил:
– Можно взглянуть на ваши документы?
Нет, это не было просто формальностью – Мартино внимательно изучил мои водительские права штата Иллинойс, сенаторский пропуск и пластиковый ярлык с отпечатками и магнитным кодом. Военный отдел создавал определенные неудобства тем лицам, которые не имели военного звания, но имели право иногда посещать секретные учреждения.
Он не стал читать, а вложил пропуск в один из настольных терминалов – наподобие тех, какие используются в модных ресторанах, когда вам нужно заплатить за ужин двести долларов по кредитной карточке «Америкэн экспресс» или когда вы отмечаетесь на выходе с работы. Но и это не полностью удовлетворило его.
– Сенатор! – сказал он. – Я хотел бы, чтобы вы назвали, где мы виделись в последний раз. Это было в Пентагоне или… где?
Я спокойно ответил:
– Вы прекрасно знаете, Джейкоб, что это было вовсе не там, а в Бока-Ротан, на конференции по теоретической технике. Мы были наблюдателями.
Он улыбнулся. Слегка расслабившись, вернул мне бумажник.
– Полагаю, это действительно вы, Дом! – сказал он. – Тот, другой парень не помнил ничего про Бока-Ротан.
Я хотел было спросить о «другом парне», но полковник опередил меня:
– Подождите минуту! Сержант, приведите задержанного в комнату. Мы хотим побеседовать с ним.
Он взглянул на выходящего из комнаты сержанта и сказал:
– У нас неприятности, Доминик!
– Потому что этот парень назвался мной?
– Он не говорил именно так, – сказал, нахмурившись, полковник. – Нас беспокоит другое: он ничего не говорит. Сначала мы подумали, что он – это вы. Теперь…
– Теперь вы так не думаете?
Полковник заколебался:
– Теперь… – произнес он. – Я бы не хотел говорить, но иного объяснения нет. Сенатор, этот человек – …Кот!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
