— Электоральный.
— Ну, найдутся какие-то странные люди, пойдут голосовать за него, хоть он и противный. Это очень тонко. Я это объяснил Толстой, и она признала свою ошибку. А вот еще у нас было начало слушаний военной коллегии Верховного Суда по делу ГКЧП — измена родине.
— Только начали слушать? А до этого расследование шло?
— Видимо. Судили старика Варенникова, фронтовика… Была измена родине-то или нет? Ты бы родине с большой буквы написал — измена Родине?
— Так их же всех амнистировали, а старик Варенников отказался принимать амнистию, потребовал суда, его судили — и оправдали.
— Молодец! Крепкий парень!
— Черт его знает. Я могу тебе сказать, что в 91-м году я их ненавидел.
— И я. Ненавидел. Тогда. Само собой.
— Ну а чего тогда мы сейчас, задним числом, начинаем их жалеть? Они бы нас не пожалели, можешь не сомневаться.
— Да чего уж тут сомневаться. Уж не пожалели бы. В таком они не замечены. Хорошо. Поехали дальше. «О прекращении хождения дензнаков, выпущенных с 61-го по 92-й годы включительно».
— И что, я должен переживать по этому поводу?
— Так. Завершение вывода войск из Литвы. Тоже тебя не волнует?
— Ха-ха!
— Соглашение со Штатами об объединении космических программ.
— Так. Ну. Хорошо.
— Опять не колышет.
— И тебя, самое главное, тоже.
— Умер Юлиан Семенов.
— О! Вот это, кстати, очень пригодившаяся бы сейчас фигура. Вот помнишь мое рассуждение о ссученых эстрадных деятелях, то есть которые и блатным нравятся, и ментам одновременно?
— А он всем нравился?
— Да, да, да, да, да.
— Есть же версия, что его убили. — О!
— Он был парализованный, лечился на Западе, где от его имени с использованием ранее им подписанных бланков переводили бабки… Так. Дальше. Майкл Джексон приехал в Москву.
— Но не выступал.
— И столицу твоей родины перенесли в Астану.
— Сейчас, говорят, красивый город.
— Красивый, говорят, и богатый. Тебя это не цепляет?
— Нет.
— Ну что, собственно, у нас из списка больших событий осталось разве только основание НТВ. И возвращение двуглавого орла.
— О! О!
— Ну, хоть что-то тебя волновало.
— Волновало. Мне было приятно.
— Мне тоже было приятно, но как-то это все-таки было странно. Все-таки.
— Триколор, двуглавый орел. Старик Йордан, Борин отец, он бы порадовался. А вернее, он и порадовался — он же помер только в прошлом году.
— Да. Это дико было интересно, но как-то все-таки неестественно.
— А? Символика белого движения.
— Белого, да. И все равно — ненатурально как-то. Приятно — да. Вот когда вернули красный флаг — было неприятно. И гимн коммунистический восстановили — очень было неприятно. Но, увы, естественно. Странное чувство…
— Не, ну, строго говоря, как раз возвращение триколора и двуглавого орла было естественно.
— А как тебе это нравится: у нас вроде республика, а на гербе — корона Российской империи?
— Кстати сказать, по-моему, у нашего двуглавого орла, который сегодня в официальной символике, нет короны.
— Ну вот видишь, до чего мы договорились. В каком мы состоянии. Некоторые уже свой герб не могут вспомнить.
— Ну-ка, ну-ка, мы сейчас посмотрим на свой герб! Где он должен быть — на бабках? (Кох роется в карманах. Достает оттуда ключи, платок, какую-то книжечку.)
— Это что у тебя за ксива?
— Администрации президента. Что я являюсь кандидатом в депутаты Государственной думы…
— Где орел-то? Должен быть в такой ксиве-то, а?
— Сейчас, подожди, сейчас я деньги найду. На деньгах-то он точно есть, как я понимаю.
— Да вот же на обложке у тебя орел! С короной!
— О-о-о… Да это не просто корона. Это три короны. По одной над каждой головой. И еще одна большая, одна на всех.
— Это что же такое? Это как же? А почему три?
— Малыя и белыя Руси… Ха-ха! Это тебе не фунт изюму…
— Раз у нас орел в короне, тогда я тебе так скажу: у нас должен президент тоже в короне ходить.
— Ну, конечно. И короноваться.
— Ну, а почему нет?
— О чем и речь. И называть его надо не президентом, а королем, как в Польше. Знаешь, там короля же избирали каждый раз. Там же не было наследования.
— Ну а вот Азербайджан же республика? Но там ввели передачу власти по наследству.
— Короче, оказалось, что с короной мы оба не правы.
— Да, я сказал: одна корона, а ты — нет ни одной. Но ты зря говоришь, что мы одинаково не правы. Это в тебе тяга к бизнесовым разводкам. А на самом деле я-то по-любому ближе к истине. Одна корона ближе к трем коронам, чем непокрытая голова. Но действительность, как это часто бывает в России, превзошла самые смелые ожидания!
— Ха-ха! Их три. А вообще надо было сделать 140 миллионов корон. Тогда бы это была настоящая республика. Демократия, власть народа.
— Нет, ну все-таки президент должен ходить с короной. Я тебе рассказывал уже, как мы обсуждали с сельским трактористом, что слово «преемник» он слышит, как «племянник». И когда Ельцин в прямом эфире представил народу своего «племянника» Путина, в колхозе это восприняли как хороший знак. Типа наконец-то Боря взялся за ум! То пил все, куролесил, уж не ждали от него умных поступков, — а тут на тебе, вон как ответственно к делу подошел. Крестьяне еще обсуждали, что лучше б сыну хозяйство передать, но сына ж не было у Бориса Николаича. Что ж, чужому дядьке, что ль, отдавать? Ну, пусть племянник будет. Он тем более серьезный, непьющий.
— И я согласен, поддерживаю.
— Так о чем мы говорим? В чем проблема, отчего ж президенту корону не носить? Яйцеголовые б и это схавали, ухмыляясь. А простые люди сказали бы: ну и хорошо, ну и слава Богу. А то, действительно, как раньше говорили: без царя в голове.
— А то — выборы какие-то…
— Зачем тогда выборы? Теперь у нас — царь. Вот! Это бы работало на стабильность. Ведь царя-то тяжелее убить, чем президента.
— Ну это уже да. Это некий сакральный смысл имеет. Там же целая процедура, миропомазание…
— Да. И можно легко объяснить, почему командует не какой-то там дежурный аппаратчик, а именно царь. Да потому, что в этой стране всегда командует царь! Вот у этого, который сейчас и отец, и дед, и прадед — все были цари. Триста лет монархии. Триста лет уж так заведено, что сперва зима, а после весна, лето, осень, все это под руководством царя—и никак иначе. Все понятно. А если некто приходит и убивает царя и говорит: а теперь я буду вместо него, — то любой может сказать: а отчего ж именно ты, почему не я, мы с тобой имеем одинаковую легитимность. Это, конечно, ошибка страшная была. В дикой стране, где титульная нация почти сплошь состоит из внуков крепостных рабов, которые свободу понимают только как возможность вешать помещиков и трахать их дочек — взять да убить царя. В Англии, во Франции казнили монархов — но там народ все ж не такой простодушный… Народ там царей казнил без отрыва от производства. С утра отрубили голову, вечером обмыли это дело, а утром — на работу. Такого ж не было, как у нас, чтоб четыре года полстраны в составе банд грабило награбленное… А что ж мы про Мирошника забыли! У него, кстати, дом такой же, как у тебя… Участок, может, поменьше твоего. Но зато у него это был Беверли-Хиллз.
— Ну, у нас здесь подороже земля.
— У вас подороже, да. А в чем тут дело? Мне совершенно непонятна эта их в сравнении с нами дешевизна! Ну, вот чем она может объясняться? Одна версия. Там этих элитных дачных кооперативов — как грязи. Кроме Beverly Hills, еще Malibou, Venice Beach, Santa Monica… Это я назвал только то, что в двадцати минутах езды… И еще же полно такого, да не только по Калифорнии, а и по всей стране. А у нас столпились на трассе поближе к царю и давятся, и взвинчивают цену сотки… Да постройте что-то новое в удобных местах! Ни хера не строят у нас, не развивают новых районов. Толпятся же поближе к даче первого лица не столько даже из низкопоклонства, сколько из жадности — трассу же ФСБ так и так будет охранять, вот вам и экономия. И потом, это сидение на головах — от неуверенности в будущем. Зачем же строить, когда никто не знает, чем все кончится? Вон Гусь с Ходором настроили всего… И дальше. У вас тут, конечно, дороже, но зато там — океан рядом, и климат, извини, получше, настоящий климат, а не как у некоторых. А тут — то мороз, то грязища, то жарища с комарами.
— У нас летом тоже хорошо, когда дождей нет.
— Летом, может, и хорошо, когда действительно дождей нет. А зима — да сколько там той зимы…
Комментарий Свинаренко
ИЗ МОЕЙ СТАРОЙ ЗАМЕТКИ
«…поначалу Гарик предстал провинциальным интеллигентом, хотя и со странностями, простым шестидесятником с, как говорят, идеалами. Но шестидесятником, ушедшим в удачный бизнес, — что не сбывается без колоссальных запасов энергии, всегда притягательных. То есть с одной стороны, он вполне приспособлен к жизни, к бизнесу, к политике, к своему „Роллс-Ройсу“, к своему же Беверли-Хиллз. А с другой стороны — любит порассужать, особенно за столом, о судьбах страны, путях России, грязи политики, — ну и ностальгия, разумеется. Он мне показывал в Беверли-Хиллз типичный для того квартала дом в один-единственный, ввиду опасностей знаменитых калифорнийских землетрясений, этаж, с несчетным количеством комнат и совершенно сочинской, с блестящими жирными листьями, растительностью на участке; как у всех там.
