— Бирюза и мёд твоих глаз, Великая Мать, тепло и сила твоих ладоней, да пребудут со мной! Дай мне возможность исцелить невинное дитя! Дай силу подарить ей долгую жизнь рядом с любящими…
Тамарис резко оборвала фразу, глядя огромными глазами в темноту.
— Что не так, девочка моя? — Стам осторожно положил ладони ей на плечи. — Чего ты испугалась?
— Я прошу Богиню подарить ей жизнь рядом с любящими… с теми, кто уже мёртв, с теми, кто остался в Фаэрверне! — сдавленно произнесла она. — Я не могу молиться! Вижу смерть вокруг… В этом склепе… в монастыре… в этом теле!
— Тами… — растерялся отец.
Ар Нирн с неожиданной силой оттолкнул его и за воротник куртки вздёрнул монахиню на ноги.
— Молись, — с ненавистью сказал он, — молись, чтобы дитя увидело небо, а не полные праха могилы! Даже если ей суждено умереть, молись, чтобы она умерла, вдыхая свежий воздух, а не запах тлена! Молись, демоны тебя побери!
В глазах рыжей появилась осмысленность. Она вырвалась и вновь опустилась на колени, наложила ладони на закрытые веки девочки, из-под которых виднелись белые полоски склер.
* * *
‘Бирюза и мёд твоих глаз, Великая Мать, тепло и сила твоих ладоней, да пребудут со мной! Дай мне возможность исцелить невинное дитя! Мои вера в любовь и справедливость угасают вместе с её жизнью, но я верую в тебя! Я не знаю, откуда взялась эта тьма, павшая на мою родину, но мне тяжело, Великая Мать, так тяжело! Сможет ли Асси забыть тот ужас, что испытала в Фаэрверне и здесь? Сможет ли жить дальше? Не поломана ли теперь её душа? Я прошу тебя дать мне Силу исцелить этого ребёнка, а сама боюсь того, что увижу в её глазах, когда она их откроет. Но, Сашаисса, этот ‘Воин Света’, сам того не зная, дал мне крючок, за который я цепляюсь. Имя ему — надежда! Каков бы ни был приговор, там, наверху, царствует вечное небо — твои голубые ладони, Великая Мать! Он прав, враг мой, — Асси должна увидеть его! Бирюза и мёд твоих глаз, тепло и сила твоих ладоней, да пребудут со мной!’
Я молилась, а душа моя плакала. Плакала, а душа молилась. Асси казалась мне тем огоньком, что — единственный живой! — остался от пылающей сути Фаэрверна. Да, я боялась за её рассудок, но сильнее боялась того, что эта искра угаснет. И мир погрузится во тьму.
Знакомое тепло наполнило, заставив позабыть обо всём. В кончиках пальцев стало щекотно — Сила истекала из меня, вливаясь в испуганное сознание и замученное тельце девочки. Спустя некоторое время она вздохнула со всхлипом и задышала глубоко, порывисто, а не так поверхностно-страшно, как ранее. Спустя ещё немного её накрыл целительный сон. Пока я больше ничего не могла сделать!
Я открыла глаза, с удивлением ощутив, что щёки мои мокры от слёз. Давно не плакала во время молитвы, да и зачем плакать там, где следует радоваться целительной силе Великой Матери? А вот поди ж ты, как скрутили сердце сомнения, заставив вывернуть душу, словно карман!
— Викер, возьми её на руки, — приказал отец, — я бы сам понёс, но мне лучше идти впереди! Думаю, самое время уматывать!
Паладин бережно поднял её. Нежно прижал к груди. Я смотрела на него во все глаза — он должен был ненавидеть и проклинать маленькую отступницу, а я видела радость в его лице оттого, что смерть ей более не грозила!
— Уходим, — сказал отец, встряхивая меня за плечо, — Тами, приди в себя!
Мы покинули Тризан без особых приключений. Идя по канализационным тоннелям слышали доносящиеся из открытых люков топот множества ног и крики. Ребята Стама Могильщика знатно почистили сокровищницу Первосвященника, навели, что называется, шороху.
К рассвету мы были дома.
Дома… Подумала, и сама удивилась. Это здание, в котором отец устроил логово, было для меня чужим, но слово, его обозначающее, уже обрело смысл. Мой дом был в Фаэрверне, после того, как монастыря не стало, разум пытался искать замену.
Я приготовила для Асси тёплую ванную и вымыла её. На тельце не было следов пыток — ублюдок Файлинн просто держал её в темноте, не давая пить и почти не давая есть. Как она выдержала эти дни? Ладно без света и еды. Человек может выжить без них какое-то время. Но без воды?
Завернув девочку в полотенце, я понесла её в выделенную мне комнату, намереваясь положить спать рядом с собой. Правда, после канализации мне тоже не мешало бы вымыться! И вдруг увидела, что Асси внимательно и серьёзно смотрит на меня. В голубых глазах не было страха. Она рассматривала меня с таким выражением, словно разгадывала величайшую загадку бытия.
— Ты мертва, сестра Тами? От тебя пахнет мертвечиной! Значит, я тоже умерла? — спросила она.
Я как раз зашла в свою комнату и аккуратно уложив ее на кровать, стащила полотенце с худенького тельца. Одела его в чистую рубашку отца, в которой Асси просто утонула, накрыла одеялом, поправила спутавшиеся влажные волосы, чтобы не касались лица.
— Посмотри вокруг, сестричка, — улыбнулась, стараясь сдержать слёзы, — это обычная комната. Самая обычная. В таких люди живут, разговаривают друг с другом, ложатся спать, кушают… Мои пальцы тёплые, вот я касаюсь твоей щеки… И запах, который ты чувствуешь, тоже говорит о том, что я живая. Просто очень грязная!
Асси очень осторожно ощупала мои пальцы. А затем вдруг подложила мою ладонь себе под щёку и закрыла глаза.
— Это хорошо, что ты живая, сестра Тами, — сказала она, — значит и я не умерла!
— Не умерла! — успокоила я, сглатывая ком в горле. — И не умрёшь, именем Великой Матери клянусь!
Я дождалась, когда её дыхание выровняется и встала, снимая куртку. Надо вымыться. Смыть с себя запах мертвечины… Глупость какая! Те, что похоронены в Тризане, не сохранили даже собственного запаха! Прах не пахнет, Асси говорила о другом. Об ощущении, исходящем из этого места. Что-то там было не так, в Тризане!
Выкинув эти мысли из головы, я отправилась в купальню. Мыться, спать, а завтра на свежую голову думать, как и куда вывезти Асси!
Рванула на себя дверь, выпуская наружу клубы пара. Уходя, не вылила воду из большого корыта, в котором мыла девочку, вот и запотел воздух!
Вошла и… остановилась, будто налетела на стену. В корыте, спиной ко мне, стоял Викер ар Нирн, держа в поднятых руках ведро с водой, лил неспешный поток себе на макушку. Вода приглаживала его кудри, заставляя их липнуть к широким плечам, текла между лопатками, в ложбинку на пояснице, оглаживала ласковыми ладонями его крепкий поджарый зад и мускулистые ноги.
Моя челюсть в буквальном смысле отвисла и влажный воздух слишком глубоко проник в горло. Я закашлялась. Паладин резко обернулся, явив мне себя во всей красе. Во взгляде его заметался ужас. Он с грохотом уронил ведро, попытался выпрыгнуть из корыта и… поскользнувшись, со всего размаха уронил себя на пол.
