Из интервью Ольги Седаковой:
Когда я преподавала церковнославянский язык для тех, кто хотел понимать богослужение, я поняла: одна из самых больших трудностей заключается в том, что встречаются как будто знакомые слова, так что ни у кого не возникает подозрения, что он не понимает их смысла. Например, я спрашиваю, что значит на церковнославянском языке слово «непостоянный», в стихе «Яко непостоянно великолепие славы Твоея». И никто не усомнится, что «непостоянный» значит, как и по-русски, «переменчивый». Тогда следующий вопрос: а разве может быть величие славы Божией переменчивым? На самом деле здесь «непостоянный» значит тот, против которого нельзя постоять, устоять, то есть «неодолимый»[55].
И тем не менее, добавим мы, если совместить оба значения, то возникает еще одно, третье, мелькающее измерение. Слава Божья настолько неодолима, настолько всесильна и наступательна, что именно перед нею мы колеблемся, перед нею так сложно выстоять человеку. Она настолько сильна, что делает «переменчивым», уклончивым каждого из нас: я закрываюсь от нее, бегу от нее, но в самом моем бегстве сказывается именно она. То есть в переменчивости – отблеск неодолимого. Кроме того, само то, что я это называю этим словом, возвожу его вверх в молитве, еще и просит смягчить эту Славу для меня, и вдруг однажды я с удивлением обнаружу, что на самом деле она «меньше» горчичного зерна, потому что она любит меня. Вся слава Божья любит меня. Эта драма (или фуга) отношений – уже между двумя полюсами, в глубине их таинственной середины. Ибо в конце концов мы встретимся – Творец и Творение. И то, перед чем невозможно устоять, обретет еще один смысл – абсолютный смысл любви, самой главной силы, которая сокрушает наше сердце (и кем бы мы были, если бы сердце наше ею не сокрушалось!). И Седакова-поэт – безусловный мастер «запускания» нашего воображения по всем этим узким каналам дальнего следования, а в качестве составителя словаря она лишь легко намечает этот путь в четких словарных определениях. У слов – дальний прицел. Каждое слово – это драма бытия, всего бытия человека:
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
Седакова О. Опыт и слово (интервью, данное Ксении Голубович) // Текст и традиция. Альманах. Т. 1 / Под ред. Е. Водолазкина. Санкт-Петербург: Росток, 2013. С. 416. Насколько широко при этом понимается сам «наш исторический момент» и подход к его разгадке, хорошо видно из замечаний Седаковой в эссе «Благословление творчеству и парнасский атеизм» (2000): она описывает здесь скептический склад ума, способный эффективно блокировать эстетическую новизну, однако отказывается идеализировать прошлое. В настоящем, замечает она, человек думает: «“Сказано уже так много, едва ли не все! Что еще может добавить к этой великой сумме наш небогатый современник?” О том, что наше время – художественное время – скудное, нищее, как будто сошедшее с дистанции, никто уже, кажется, не спорит. Но и в эпохи, не признававшие себя такими безнадежно бедными, отношения культуры и нового творчества не были бесконфликтны. Ведь явление нового вдохновения – это сдвиг всего наличного и прошлого, сдвиг порой очень решительный, в котором есть риск утраты и который поверхностный взгляд может не отличить от разрушения. То, что в подлинно новом опыте сохраняется и продолжается, это не вошедшие в привычку формы и каноны, а сама традиция человеческого вдохновения» // Седакова О. Четыре тома. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2010. Т. 4. С. 334.
2
Седакова О. Наш читатель не понимает модернизм [Интервью Евгении Коробковой] // Вечерняя Москва. 2015. № 3 (14 января). С. 5.
3
Целан П. Меридиан. Пер. А. Глазовой. [Электронный ресурс.] Режим доступа: http://www.topos.ru/article/2774 (дата обращения: 5.01.2016).
4
Целан воображает это комплексное воздействие как нечто более соматическое, как Atemwende, поворот дыхания. Этот образ, как всегда у Целана, яркий и выразительный, соединяющий в себе множество значений, сохраняет идею духа, которую я подчеркиваю в работе Седаковой, учитывая глубинную этимологическую связь между дыханием и духом.
5
Stewart S. The Poet’s Freedom: A Notebook on Making. Chicago: University of Chicago Press, 2011. P. 13.
6
К голосам Целана и Стюарт можно было бы прибавить и голос Иосифа Бродского, многократно утверждавшего, что поэт служит языку, а не наоборот; особенно выразительно эта мысль прозвучала в заключительных словах его нобелевской речи: «Пишущий стихотворение пишет его прежде всего потому, что стихотворение – колоссальный ускоритель сознания, мышления, мироощущения. Испытав это ускорение единожды, человек уже не в состоянии отказаться от повторения этого опыта, он впадает в зависимость от этого процесса, как впадают в зависимость от наркотиков или алкоголя. Человек, находящийся в подобной зависимости от языка, я полагаю, и называется поэтом». Цит. по: Бродский И. Набережная Неисцелимых: тринадцать эссе. М.: Слово, 1992. C. 192–193.
7
Седакова О. Прощальные стихи Мандельштама. «Классика в неклассическое время». [Электронный ресурс.] Режим доступа: http://www.olgasedakova.com/Poetica/1584 (дата обращения: 5.01.2016).
8
Мандельштам О.Э. Полн. собр. стихотворений / Ред. А.Г. Меца. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1995. С. 635. Процитированное стихотворение см. на с. 287–288. Его эпитет «прекрасная», в разговорной речи означающий просто одобрение, примечателен также как термин, в философском дискурсе означающий красоту; возможно, именно эти слова Мандельштама подсказали Седаковой вывод, что это «новая мысль о красоте».
9
Stolen Air: Selected Poems of Osip Mandelstam / Tr. Ch. Wiman. New York: Ecco Press, 2012. P. 69.
10
Benjamin W. Über den Begriff der Geschichte // Benjamin W.Gesammelte Schriften: 7 vols. In 15. Frankfurt am Main: Suhrkamp Verlag, 1972. Vol. 1. P. 691–704; Беньямин В. О понятии истории / Пер. с нем. и коммент. С. Ромашко // Новое литературное обозрение. 2000. № 46. С. 84.
11
Седакова О. Наши учителя. Михаил Викторович Панов. К истории российской свободы //Седакова О. Четыре тома. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2010. T. 4. C. 709–710. Дальнейшие цитаты из четырехтомного собрания сочинений Ольги Седаковой приведены в тексте c указанием в скобках номера тома и страниц.
12
Как подсказала мне Мария Хотимская, на этом месте можно было бы сделать очень обширное отступление на тему «Пушкин и свобода» (и я пользуюсь случаем поблагодарить ее за множество глубоких и ценных замечаний, которыми я воспользовалась в этом эссе). К взгляду Седаковой на пушкинское отношение к свободе очень близок взгляд Владислава Ходасевича, что особенно хорошо видно в его стихотворении 1938 года «Не ямбом ли четырехстопным»:
Ему один закон – свобода. В его свободе есть закон.
Цит. по: Ходасевич В. Стихотворения / Ред. Н.А. Богомолова и Д.Б. Волчека. Л.: Советский писатель, 1989. С. 302. А речь Александра Блока 1921 года «О назначении поэта», в числе прочих текстов, выражает очень похожую точку зрения на то, что Блок называл «тайной свободой». См.: «О назначении поэта» в: Блок А. Собр. соч.: В 6 т. Л.: Художественная литература, 1980–1983. T. 4. C. 413–420. Это выражение, «тайная свобода», станет очень важным, в частности, для Ходасевича, который будет ассоциировать его с Блоком и со всем, что стремилась сохранить эмиграция.
13
Седакова О. Сергей Сергеевич Аверинцев: к творческому портрету ученого // Сергей Сергеевич Аверинцев, 1937–2004 / Ред. Н.П. Аверинцевой, Н.Б. Поляковой, В.Б. Черкасского. М.: Наука, 2005. C. 8.
14
Там же.
15
О воплощении этой запомнившейся свободы в «Пушкинском доме» и в коротких экспериментальных текстах Битова я пишу в кн.: Sandler S. Commemorating Pushkin: Russia’s Myth of a National Poet. Stanford: Stanford University Press, 2004. P. 266–299. В ней же в главах, посвященных Ахматовой, Цветаевой и др., подробнее изложены некоторые из высказанных здесь соображений об освобождающем влиянии пушкинских произведений на поэтов Серебряного века и многих других.
16
Седакова О. Разговор о свободе с А.И. Кырлежевым (4: 30–64, цит. с. 55). Последующие отсылки к интервью приведены в тексте с указанием страниц.
