спокойно, и даже хозяин на месте — старичок лет восьмидесяти, но ещё крепенький. Всё ещё пчёл держит, по фиг, что война. Приказал нас привести, ухой грозился накормить. И чаем с мёдом напоить. После трёхдневного голодания такое обещание было дороже любой медали или даже ордена.
Когда мы лежали с Владимиром на сеновале, он осторожно спросил меня:
— Слышь, Паха... А ты уже... ну. это самое... с кем-то пробовал?
— А ты? — вернул я ему вопрос.
Вовка заворочался, будто бы старается улечься поудобнее, потом засопел, изображая крепко уснувшего. даже подхрапывать начал, артист.
— Знаешь, в седьмом классе я был влюблён в одну девочку из нашего класса. Оксану Чернаву. Хорошая такая девочка была. Потом их семья вдруг неожиданно переехала, куда — я не смог выяснить. И я думал, что больше её уже никогда не увижу...
— И что? Встренулися никак? — встрепенулся «спящий».
Я рассмеялся, не вслух — про себя. А вслух рассказал сегодняшнюю историю. Почти волшебную. Да ладно, почти — очень волшебную, с самым настоящим чудом.
— Не, ну я понял, что тебе видение сегодня было. Мне бабка сказывала — так иной раз случается, привидение или призрак является и помогает кому-нибудь. Ты от темы-то не уводи! При чём тут Оксана твоя?
— Ты не понял, что ли? Сегодня через болото перевела и спасла нас всех она, Оксана. Та самая Оксана, Чернава!
Чернава - кто же она такая?
Я, лёжа на лавке в «хоромах» водной нечисти, так погрузился в воспоминания, что, незаметно для самого себя, вслух произнёс «Чернава». Баламутень, изо всех сил старающийся лежать спокойно на лавке напротив — сущности такого плана ведь не нуждаются в сне, — от радости даже подскочил:
— Ты, что ль, не спишь? Это хорошо, это мне ндравится. А то я уже тут уморился... Кстати, про Чернаву. Слыхал я тут про неё кое-что.
Я похолодел. Откуда этой древней водяной нечисти и знать-то про девочку, жившую в двадцатом веке? Но, от усталости не сумев сформулировать аргументированно мысль, просто коротко бросил:
— Не3,14зди, сущь мокропузая.
Ну да, грубовато, согласен. Но он ведь того заслужил, то выставляя меня голым перед Настёной, то гвоздь подсовывая, который клок рубахи вырывает. Весёлый, говорит? Ну, а я злой, да! И с чувством юмора у меня напряг, простите.
— Это ты не по адресу, пацан. Я тебе не девка и даже не баба, чтобы уметь разговаривать этой частью тела, — обиженно пробурчала нечисть. — У меня орган мужеский. Должён бы сам помнить.
Но потом, видимо, представив себе сей процесс (разговора при помощи... ну, вы поняли?), Баламутень стал булькать и квакать — смеяться в своей привычной манере. Хотел бросить ему «Заткнись!», но сдержался. Желание услышать то, что же знает про Чернаву этот толстопузый урод, взяло верх над психом.
— Рассказывай.
Баламутень хрюкнул-квакнул напоследок, потом вдруг сделался серьёзным и повёл неспешно повествование — так, помню, по радио где-то в шестидесятых годах читал сказки Николай Литвинов. Ну, вот прям один в один! Только без вступительного «Здравствуй, мой маленький друг! Сегодня я расскажу тебе удивительную историю про то, как...» Но получилось у него очень похоже.
«Рассказывала мне ещё моя прабабка, что живёт где-то далеко в море-окияне Владыка подводного мира или Морской царь, как его величают люди. И есть у него много-много дочерей, что-то около девятисот или даже сейчас, наверное, больше: он же бессмертен, как и его супруга. Под водой-то скукотища несусветная, вот они и развлекаются тем, что размножаются себе на потеху. Правда, почему у них одни только девочки получаются — тут ни я, ни кто другой ответа пока не знает.
Кстати, насчёт бессмертия. Не то, чтобы убить Морского царя или его дочек нельзя, тут есть какая-то лазейка. Лишить жизни можно и самого Владыку, и его жену, и потомство, если суметь найти этот способ. А вот старость их не берёт, так-то. И ещё могут они принимать облик свой, какой был у них ранее, вроде бы. Молодеть как бы.
Так вот, морские девы — дочери Владыки подводного — в то время, пока живут с отцом рядышком, выходят иной раз на сушу. Когда они плавают в воде, нижняя часть тела у них подобна рыбьему хвосту. Но, выходя на сушу, меняют они хвост на обычные человечьи ноги — по земле с хвостом-то передвигаться ой как несподручно. Тогда их от людей не отличить, один в один человеческие девушки. Поговаривают, что ищут дочери Владыки себе мужей на Земле. А после венчания отец передаёт в приданное каждой во владение реку, а мужу её дарует бессмертие.
И когда-то давным-давно, меня тут ещё не было, за околицей, по правую руку от терема, где ныне овраг, текла большая полноводная река. Чернавой её называли. И проживала якобы в тереме рядом добрая барыня, тоже Чернавой, как и речка та, звалась. Муж у неё был, Николай, потом ещё и сынок народился, Никитой назвали. И всё было прекрасно, народ в изобилии жил, в реке рыбы были вдосталь. Часть, малую, сами ели, а большую в торговлю пускали. На то и существовали безбедно. Огородничали тож, а то как же! Земли тут благодатные, урожай всегда, почитай, обильный, поскольку ни тебе засухи, ни потопов.
Но, сказывала прабабка, пропал как-то муженёк любимый у Чернавы. Искали долго всем селом — всё без толку. Тогда Чернава сама отправилась на поиски мужа. Сыну-то тогда уже, почитай, лет шестнадцать исполнилось. На него управление поместьем и оставила. И сразу после её ухода начались тут страшные дела твориться...
Напала засуха на край этот. Дождей не было всё лето, рыба ушла. Народ в селеньях, что в верховье реки, чуть ли не досуха воду вычерпывать стал на полив своих огородов. Кто-то придумал запруду поставить, вроде как воды поболе станет. У них-то там, может, и стало, а здесь совсем всё пересохло. И как-то незаметно Чернава в болото превратилась, заросла камышом да осокой. Болотник тут же появился — ну, это само собой! Не может болото существовать без хозяина.
Никита, сына Чернавы, поначалу старался что-то делать: народ подкармливал из своих запасов, реку очищать пытался, запруду порушить. Только жители Болотного (селения, что выше по течению Чернавы образовалось) противились сильно — им-то казалось, что лучше жизнь стала с болотом, зверьё стали бить болотное. До драк со смертоубийствами доходило, как болотчане свою запруду защищали.
И как-то
