слабые теней, Захлестнула шёлком Мельпомена Окна храмины своей. Черным табором стоят кареты, На дворе мороз трещит, Все космато — люди и предметы, И горячий снег хрустит."
КОНСЛАЕВ — ЛАНДАУНУ
Здравствуй, Валера!
Прости, не мог что-то никак собраться, чтобы тебе ответить. Высылаю Калокагатийные недостающие номера и два — к заключению.
Катерина, после твоего отъезда, сделала ещё одно «Пари?» самостоятельно и, надо признаться, плохо. Тебя там нет. Продолжать она, кажется, собирается, но раньше октября следующий № не появится.
Идея автобиблиографии вполне нормальна и даже, отчасти, продолжает некоторые традиции (Борхес, Ст. Лем), но, всё-таки, не мешало бы тебе прислать и что-нибудь из исходного ряда (тем более, что автобибл-ю можно написать не по реальным (сделанным) вещам, а по «мыслимым». Нечто в этом роде — но в другом оформлении — я тоже давно собираюсь написать: «Замыслы» (о т.с. «худ. пр-ях») и «Авторефераты» («Научные» идеи).
Ну, вобщем, давай, хоть что-нибудь (что-то) но — делай.
Пиши
16 сент 91
Здравствуй,
Получил сегодня твоё письмо с поздравлениями. И вас всех так же!
Незадолго до сегодня я уже написал тебе какое-то письмо
Может, даже и не совсем я. Мы тут с Бор. Бор-чем что-то круто праздновали и в конце и на фоне этого сочиняли тебе с Веселовым письмо. Помню, что сильно смеялись, но ничего смешного вспомнить не могу. Как, впрочем, и несмешного.
Бор. Бор. с тех пор ещё не нашёлся, так что пока не выяснил, ЧТО помнит он.
Такой же листик, на котором сейчас пишу, послал с твоим адресом в «Стулья» ЛГ вместе с аналогичным своим. У Нины Г. там знакомая сидит.
Написал ли я тебе в пред. письме, что Вовочка (Сарапулов) кончил жизнь самоубийством? (это уж точно не смешно)
Ты хотел написать о перемене рук в гипнозе, да Винчи etc.? Об этом-то в пред. письме точно должно что-нибудь быть — Так и написал бы. Куда-нибудь пристроим.
Послал ли я тебе (собирался) подборки из «Нов. лит. газеты» и «Молодого гения»?
С приветом и проч
27/XII-94 ЮВ
КОНСЛАЕВ — ЛАНДАУНУ
Привет, Валера!
Посылаю обещанное предисловие к «Калокагатии» и ещё два — заключительных — пункта к ней.
Вообще говоря, я думал, что она (т. е. «Кал-ия») принципиально безразмерна, но вдруг удалось поставить такую жирную точку. Теперь в предисловии можно было бы добавить такой совет: посмотрите последний пункт «Кал-ии» (или — скажем — последние три) и, если для вас всё ясно и естественно, остальное можно не читать.
Теперь о «Снах». Между 39 и 40 страницами в твоём экземпляре пропуск, который я тебе тоже и высылаю. Выпало, как водится, достаточно важное. Критика твоя и заметки по поводу «Снов» пошли мне в прок, я всё перекомпановал (перекомпановываю) и кое-что ещё добавлю.
«Дети Стронция» с обрывками из «Снов» с начала августа должны уже печататься в типогр. «Звезды», и если опять чего-нибудь не произойдёт, то через месяц (или раньше) будут готовы. По слухам, книга будет солидная, даже с двумя, в т. ч. и моими фотографиями — фас и в профиль. (правда вид там у меня крайне пьяный и растрёпанный) я это к тому, что размахивая этой книжкой можно попытаться будет издать «Сны» отдельно в утроенном размере.
Что-то я забыл о тех «Детях», которые приложение к «Молодой гвардии», я мог бы дать туда и твоё что-нибудь, но ты что-то ничего не присылаешь
Здравствуй, Валера! Что-то ты сам теперь пропал куда-то. Надеюсь, это не сопряжено с какими-нибудь неприятностями. Два моих последних — и довольно обширных — письма ты, я надеюсь, получил. Хоть и не ответил. Второе было написано, кажется, на XEROXе статьи о Букуро-Горлановском романе (это что б ты вспомнил). Надеюсь, что рано или поздно ты обо мне всё-таки вспомнишь.
Привет жене.
13/IV-97 ЮВ
ЛАНДАУН — КОНСЛАЕВУ
Образ иконописца в романе Фридриха Горенштейна, или Простой риторический вопрос.
Писатель-диссидент Фридрих Горенштейн — автор нескольких десятков пьес, тридцати изданных за рубежом книг прозы, многих сценариев, среди них — к фильмам Андрея Тарковского «Солярис» (1972 год), Никиты Михалкова “Раба любви” (1975 год) и т. д.
Хорош диссидент, нечего сказать. Но надо отдать писателю должное, он не состоял членом Союза советских писателей. А когда Союз советских социлистических республик приказал долго жить и на его месте вырос Первый Букер, то бывшие советские писатели просто прокатили вошедшего в шорт-лист с романом «Место» Горенштейна. Не нашлось «Месту» места.
«В последние годы на Западе, — говорит писатель незадолго до смерти в своем последнем интервью Анатолию Стародубцу в декабре 2001 и повторяет корреспонденту газеты «Труд» (в материале, озаглавленном «Дыхание вечности», 14 мая 2003 г.), — у меня вышли романы о Шагале и Скрябине. В американском издательстве уже на подходе 800-страничный роман-пьеса "На крестцах" об Иване Грозном, написанная на языке того времени (? — В. Л.). Труд многих лет жизни. Жаль, что этого не прочтет российский читатель, для которого все это и писалось.
— Чем же этот роман вам так дорог? — спрашивает корреспондент.
— Там среди прочего есть очень важный для меня эпизод. Во времена Грозного рядом с Кремлем на Варварке (на том месте, где теперь церковь) была установлена Варварина икона, написанная Андреем Рублевым. Но позже ее подновлял некий Алампий, который завидовал и ненавидел Рублева. Из мести он пририсовал на внутренней деке (автор не путает икону со скрипкой? — В. Л.) рублевской иконы черта. Никто этого видеть не мог. Но фактически получалось, что прихожане многие годы молились и чёрту тоже (? — В. Л.). Только юродивый Василий Блаженный каким-то шестым чувством это уловил, и на глазах изумлённой публики несчастную икону разбил. За это толпа его растерзала. (Ну, не растерзала хоть… — В. Л.) Завистник Алампий всюду кричал, что Андрей за деньги пишет: "Сто рублев он за "Троицу" получил", а он, Алампий, мол, работает от души. И действительно, Рублев был успешным (? — В. Л.) иконописцем, имел влиятельных покровителей. А Тарковский его изобразил гонимым и несчастным. Андрей Рублев — это русский Рафаэль, а не Микеланджело, как по Тарковскому. Конечно, режиссер решал свои творческие задачи, но нельзя же
искажать жизнеописание реально существовавших людей. Андрей Рублев — очень важное имя в русской культуре.»
Конец цитаты.
Тарковский записал в своем дневнике: «Вне сомнений — он (Горенштейн. — В. Л) гений”.
Что можно сказать по этому поводу?
— «На подходе 800-страничный роман-пьеса "На крестцах" об Иване Грозном, написанная на языке того времени».
Написать роман на языке того времени (Андрей Рублёв: около
