— Ладно, — смирилась я, — не хочешь обсуждать этот вопрос — так и скажи. Давай о другом. Если вы не летаете по космосу и, видимо, не запускаете автономных аппаратов, откуда вообще узнали о появлении этой саранчи?
— Любопытная, — протянул Нану со сложной интонацией. Мне показалось, больше всего в ней было умиления и веселья. — Прости, не в этот раз.
— Почему? — вздохнула я в очередной раз. Кажется, это будет главный мой вопрос в разговорах с ксеносом.
Вин! Я что, действительно подумала о грядущих разговорах с ним?!
А с другой стороны, нужно быть откровенной с собой. Заинтриговал он меня всерьёз, и если наяву я могу хотя бы попытаться справиться с собственным любопытством, то явление Нану во сне сводило все эти попытки на нет. Бегать от него ещё и тут было выше моих сил.
— Потому что не стоит нарушать порядок. — Ксенос качнул головой. — Сейчас еще рано. Если тебе не нравится такой ответ… Ты только что просила сказать прямо, если я не хочу обсуждать какой — то вопрос. Говорю.
Я вздохнула, стянула пилотку и прикрыла глаза, прислушиваясь к окружающей тишине. В какой-то момент опять зашелестела листва, и хотя парк оставался пустынным, он уже не казался таким зловещим. Просто вот так получилось, что нет прохожих.
Вдохнула полной грудью пахнущий листвой и недавно скошенной травой воздух и вдруг поняла, что соскучилась. Не именно по этому месту, а вообще по Земле. Точно в отпуск, как вернусь! Должны же меня отпустить, я уже давно на станции сижу как приклеенная.
— Нина, почему ты одна? — нарушил тишину Нану.
— В каком смысле? — Я растерянно глянула на него. Предположение у меня появилось, но уж слишком дикое, поверить в него вот так с ходу оказалось сложно: зачем бы ему такие детали? Да и переход уж больно резкий…
— Во всех, — ксенос вздохнул. — Почему у тебя нет мужчины? Здесь, в космосе, вы принимаете специальное лекарство, чтобы не желать близости, и я понимаю зачем. Но ты и без этого одна. Почему?
— А ты уверен, что это твоё дело? — проворчала я.
— Это в первую очередь твоя проблема. Но теперь и моя, это верно, — Нану чуть улыбнулся.
— Ну ничего себе заход! — Заявление ксеноса так удивило, что даже не возмутило. Потрясающая наглость, уважаю. — И каким же боком моя личная жизнь стала твоей проблемой? — спросила с нервным смешком.
И проснулась.
Несколько раз растерянно моргнула, пытаясь осознать себя и сбросить наваждение. Я лежала на боку, спиной к стене. Болтливого ксеноса в каюте, к счастью, не было, зато на полу сидела маленькая зелёная обезьянка. С рожками и длинным, тонким голым хвостом. И странным носом.
«Не обезьянка, — вдруг дошло до меня, когда в голове всплыла какая-то картинка из старой книжки. — Чертёнок. Зелёный.»
Я резко села, зажмурилась, тряхнула головой. Открыла один глаз — видение пропало.
Вспомнилось старое выражение «допиться до зелёных чертей». И стало обидно: вроде ж не пила, откуда черти?!
— Не до конца проснулась, что ли? — мрачно пробормотала я, внимательным взглядом обводя каюту в поисках материальных следов пребывания странного животного, похожего на фольклорного персонажа. Однако вещи оставались на местах, царили привычные чистота и порядок, и если тут побывал кто-то посторонний, следов он не оставил.
Не найдя к чему придраться, я подключилась к системе наблюдения, что бы окончательно успокоить собственные нервы и убедиться, что никаких зверей не было. И одновременно с этим потянулась за расчёской: до побудки оставалось ещё минут сорок, но досыпать не хотелось. Прошлый сон врезался в память до отвращения чётко и во всех подробностях, и я банально опасалась того, что могу увидеть в следующий раз. Прекратить спать вовсе я, конечно, не планировала, но перед следующей серией следовало как-то утрясти последствия предыдущей.
И для разнообразия разговор с Нану угнетал меня меньше, чем встреча с бабушкой.
Всё-таки я по ней скучала. Мне было семнадцать, когда она умерла, и это оказалось первой серьёзной потерей в жизни — наверное, именно поэтому я так до сих пор и не привыкла толком, что её нет. Ну и еще потому, что мы с ней были очень близки. Нет, я безусловно любила родителей, а отцом еще и гордилась, и безмерно восхищалась, как никем другим, но бабушка…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Да и родители, к счастью, живы и прекрасно себя чувствуют, так что возможности сравнить, какая потеря тяжелее, нет. И надеюсь, еще очень долго не появится.
Нану случайно, но как-то ужасно неловко и больно умудрился ткнуть в одну из самых чувствительных моих точек. Я не могла утверждать наверняка, что ксенос сделал это намеренно, зачем бы ему бередить эти мои воспоминания, но точно косвенно поспособствовал, до знакомства с ним таких снов не было. И реакции такой не вызывало. И вообще я привыкла сдерживаться, не зацикливаться на плохом, тем более таком, на что уже нельзя повлиять. А тут…
Дети и подростки часто бывают бесшабашными, в этом возрасте притуплены страхи. Не всегда, конечно, и наглядный пример — моя сестра Тамара, которая всегда была очень осторожной. А вот я не боялась ничего и даже очень этим гордилась. От некоторых совсем уж сумасбродных поступков меня спасал здравый смысл и умение разумно оценивать ситуацию, и я искренне считала, что так будет впредь, и полагала это дополнительным доказательством правильности выбора: ну прямая же дорога мне, такой бесстрашной и осмотрительный, в геройские офицеры космофлота.
Но оказалось, страхи у меня всё-таки есть, просто лежат они в совершенно другой плоскости. И со смертью бабушки они вылезли на поверхность. Моё горячее стремление защищать близких и вообще весь мир оказалось продиктовано боязнью их потерять.
Наверное, страх этот был не настолько уж грандиозным и разрушительным, иначе меня бы просто забраковали при поступлении. И, наверное, я вполне пережила бы его самостоятельно, но не пришлось: на первом курсе с нами очень тщательно работали психологи, и мне просто не дали шанса проверить.
Поначалу было стыдно подпускать постороннего так близко, доверить ему то, о чём я даже с родителями никогда не разговаривала. А ещё обидно едва ли не до слёз, как будто я вынуждена заниматься чем-то постыдным. Но потом ничего, привыкла. Мне попалась хорошая специалистка, да еще и человек интересный, и помогала она мне вполне искренне.
Отдельно порадовало то, что вся эта история осталась врачебной тайной. Доктор честно отразила этот страх в личном деле, но о том, что борьба с ним потребовала усилий, упоминать не стала. Со слов психолога, те или иные сложности были у многих курсантов, и её работой было сделать так, что бы мелкие, естественные страхи и сомнения не принесли в будущем серьёзных проблем. Вот если бы терапия не помогла, дальнейшее обучение бы мне не светило, а так… Привыкла, успокоилась, перестала от осознания конечности бытия рыдать ночами в подушку.
Конечно, страх потерять близких не пропал совсем, ведь я не перестала их любить и они не стали вдруг бессмертными, но с тех пор он не тяготил и не висел на шее тяжёлой гирей. А теперь вот этот сон…
Нет, я прекрасно помнила собственные тогдашние эмоции и понимала, что это не рецидив. Окажись я сейчас в том же состоянии на грани истерики, сразу бы побежала передавать полномочия помощнику и сдаваться на милость Накамуры. Но настроение после ярких воспоминаний было на редкость паршивым, а на душе как-то… тухло.
Принёс же космос на мою голову этого Нану!
Обычные утренние процедуры — получасовая тренировка на универсальном тренажёре, каких на корабле имелось целых три штуки, и умывание с душем — никак ситуацию не изменили и ничего в моём состоянии не исправили, оно было уныло-подавленным.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
До завтрака оставалось полчаса, и я вдруг поняла, что не знаю, куда себя приткнуть. Не хотелось ничего. Книги, вирткино, лётные тренажёры — ни к чему не тянуло. Зато взгляд зацепился за лежащий на столе блокнот и обыкновенную ручку поверх него. Такие полагались всем офицерам ещё с лохматых времён на всякий случай, для ведения записей в случае отказа шимки. Такой же пережиток прошлого, как наши бесчисленные журналы отчётов. Преемственность в армии штука полезная, но формы она порой приобретает очень странные.
