– Это такой список, какой люди иногда составляют, когда узнают, что скоро умрут? – Она прижала ладони ко рту. – Ох, боже мой! Вы думаете, у нее было такое предчувствие?
– Нет-нет, я просто…
– Она и впрямь говорила, что всегда хотела как следует отругать тех родителей. Ну, не то чтобы всегда… ну, вы понимаете, что я хочу сказать.
Для Сэма это звучало как один из пунктов последнего, предсмертного списка, особенно в сочетании с историями продавца хот-догов и о таксисте.
Он хотел задать молодой женщине вопрос, который должен был прозвучать грубо независимо от того, как он его сформулирует, так что сказал прямо и просто:
– А почему Присцилла пошла работать именно туда, вы не знаете?
Женщина чуть улыбнулась.
– Вы хотите сказать, при том, что имела все это? – Она сделала рукой широкий жест, описав ею круг, словно указывая на все признаки больших денег, что их окружали, на богатые одежды, на цвет волос, на адрес церкви, на лимузины и такси, ждущие у тротуара своих пассажиров.
– Да, наверное, именно это я и хотел сказать. И еще… – Врач ткнул пальцем в направлении, куда удалилось платье в цветочек.
– Ох, да она всегда добрая и хорошая, когда с людьми разговаривает, – сказала молодая женщина. – Сплошные сладости и мягкие игрушки. И только потом вы начинаете понимать, что она представляет в действительности. Мы никогда не знали про все это, – ее взгляд обратился к толпе гостей. – Мы думали, что Присс такая же, как и все мы, – она снова улыбнулась доброй, нежной улыбкой. – Все, что мы знали, – что у нее была ученая степень в области детского дошкольного воспитания и что ей нужна работа, в точности как нам. Ну, как я понимаю, не то чтобы очень нужна, однако она хотела ее получить. У меня появилась такая теория, после того как я на все это поглядела…
Сэм склонил голову набок, как всегда делал, желая подбодрить пациентов, чтобы те подробно описали все свои симптомы.
– Я думаю, она пришла в наш садик «ДэйГлоу» и увидела, что там на самом деле происходит: ведьму-хозяйку и то, какое воздействие это оказывает на детей. И решила это изменить. Я думаю, она пошла туда работать, потому что была из тех людей, от присутствия которых другим сразу становится хорошо, только оттого, что они рядом.
– И она добилась этих изменений?
Женщина кивнула.
– Постепенно. Но это происходило. Мы, штатные воспитательницы, стали гораздо лучше себя чувствовать. Детям теперь было более весело, и они стали гораздо лучше учиться. А Сьюзен всему этому препятствовала, да и некоторые родители вроде тех, которых Присс отругала… – Тут она совсем расплакалась. – Как же мне будет ее не хватать!
Если бы она была его пациенткой, Сэм бы ее обнял.
Но он все равно ее обнял.
* * *
– Ну, пошли?
Он обернулся на голос миссис Дарнелл и ответил, что готов идти.
– Кто такая эта юная красотка?
– Она воспитательница в том детском садике, где работала Присцилла.
– Ага, – ее лицо и голос впервые смягчились. – Присс была прекрасным ребенком, – тут ее лицо снова исказилось в злой гримасе. – И как она получилась такой в этой семейке, никогда мне не понять! – Она искоса взглянула на него. – Ох, я ведь многое могу вам рассказать!
– И очень хорошо. Жду с нетерпением.
– Правда? Никогда не думала, что вы слушаете сплетни о своих пациентах и сами о них сплетничаете. Это, знаете ли, одна из причин, по которой мы к вам обращаемся. Вы держите наши секреты в тайне. И что, вы теперь намерены изменить мое отношение к вам как к идолу, которому все поклоняются?
– Избави бог! – Сэм улыбнулся. – Но я не из тех, кто сам будет рассказывать о ком-то, и никогда не стану эти истории кому-то передавать.
– Ага, – она хмыкнула. – Хорошо сказано. В таком случае, садитесь в машину и приготовьтесь услышать шокирующие истории.
* * *
Но шокирован он отнюдь не был. Ни историями о темных делишках отца Присциллы, ни историями о том, как ее мамаша щедро назначала огромные зарплаты себе и своим штатным холуям и подхалимам вместо того, чтобы расходовать все это на благотворительные дела, которыми и должна была заниматься возглавляемая ею организация. Даже когда миссис Дарнелл сообщила ему, что Присцилла в шестнадцать лет умудрилась забеременеть, он вовсе не был удивлен.
– Вас это совсем не удивляет?
– Я же был ее врачом. Даже у тинейджеров остаются следы растяжек.
– И вы вполне могли их заметить.
Сэм не стал подтверждать это ее заявление.
– Она не рассказывала вам, что родители однажды выгнали ее из дома? Если хотите знать, за помощью она пришла ко мне. Я приняла ее, снабдила карманными деньгами. Но потом, прости меня Господь, я оставила ее со своей экономкой, а сама сбежала в Европу и не возвращалась до тех пор, пока эта история не закончилась. А она, знаете ли, подала документы на удочерение. Это было для нее ужасное время, я уверена, она ведь была совсем одинока.
Сэма позабавило, что миссис Дарнелл употребила выражение «если хотите знать», словно он принуждал рассказывать все эти вещи, что потоком выливались из нее, как будто она долго держала их под замком и теперь была счастлива наконец высказать их вслух.
– А почему она к вам обратилась за помощью? – спросил он.
Она, кажется, удивилась этому вопросу.
– Ну, потому что я была ее крестной матерью. Вы разве не знали?
Сэм и впрямь это знал. Именно поэтому и сел в церкви рядом с нею.
– Видимо, я просто забыл.
Он взглянул на ее мужа, который молча вел «Ягуар» через Сентрал-парк с запада на восток.
– Тогда… – Сэм оставил этот неудобный вопрос неозвученным.
Миссис Дарнелл рассмеялась.
– Вы думаете о том, кто был ее крестным отцом, который оставил ей в наследство три миллиона? Это был мой первый муж, Джордж. Ему было нелегко расставаться с деньгами. Мне практически пришлось пригрозить убить его, если он не включит ее в свое завещание. Родители-то вычеркнули дочь из своего завещания. А мне хотелось, чтобы у нее было что-то свое, даже если ей понадобится долго ждать, чтобы это получить. А потом, когда Джордж заболел, мне пришлось сказать ему, что она не очень-то и торопится это получить. Но было уже поздно. Он ушел от нас, и она больше не была нищей.
– Но потом она все это раздала.
– Мне бы следовало раньше понять, что она способна на такое. Она не желала быть такой, как ее родители, включая богатство. И еще она близко к сердцу принимала те строки из Библии, от которых многие из нас так беспокоятся, что плохо спят по ночам.
– Какие именно?
– Те, которые утверждают, что богатому попасть в рай столь же трудно, как верблюду пролезть в игольное ушко.
Ее муж улыбнулся, глядя на машины впереди них.
Сэм уставился в окно.
– Как вы думаете, она попала в рай?
– Хорошо бы, если б попала. Иначе зачем нужен рай, если туда не принимают ангелов?
– А сами вы хотите в итоге оказаться в раю?
– А зачем, как вы думаете, мы все время таскаемся в Египет? Я разыскиваю там верблюдов-пигмеев!
Сэм засмеялся:
– Но им все равно требуется очень большое игольное ушко, не так ли?
Тут в первый раз заговорил ее муж:
– А вы разве никогда не слыхали про небоскреб Спейс-Нидл, Космическая Игла, в Сиэтле?
Сэм снова рассмеялся. Ему нравились эти люди.
Через секунду он сказал:
– Теперь я понимаю, почему вы не выносите ее родителей.
Миссис Дарнелл кивнула.
– Отвратительные, гнусные люди. Никакого милосердия, никакой жалости. Ни у них по отношению к ней, ни у нее по отношению к ним.
* * *
Муж Банни Дарнелл волшебным образом нашел место для парковки возле музея Фрика[12], а затем благополучно провел все их трио мимо швейцара в лифт, который доставил их прямо в пентхаус Уиндзоров.
– Буфет с закусками по правому борту, – уведомила Сэма миссис Дарнелл. – Бар – по левому, хозяин и хозяйка принимают гостей на шканцах, напротив окон. Обратно поедете с нами?
– Нет, спасибо. Я лучше домой.
– Нет проблем, как нынче выражается молодежь, – сказала миссис Дарнелл. – Лучше бы они этого не делали. И куда только подевалось простое и любезное «как вам будет угодно»?
После чего она удивила его, легонько положив руку ему на плечо, чтобы поцеловать в щеку.
– Если вам повезет, они вас не запомнят, – прошептала женщина, заставив его повернуться лицом к ней так резко, что он на секунду лишил ее равновесия. Сэм ухватил ее за локоть, чтобы не дать упасть.
Он извинился, а все собравшиеся вокруг уставились на нее озабоченно, а на него – осуждающе.
Банни Дарнелл посмотрела ему прямо в глаза и сказала тихо, но твердо:
– Не надо сожалеть о том, что вы сделали, и извиняться, Сэм.
Он смотрел, как она отходит в сторону, потом повернулся к окнам.
Когда Сэм сумел снова ясно мыслить, то присоединился к цепочке людей, дожидающихся своей очереди поговорить с родителями умершей девушки. Со всех сторон до него доносились восклицания, выражавшие восторг видом, открывающимся из окон на Сентрал-парк. Он тоже посмотрел сверху на его деревья и дальше, на свой любимый Уэст-Сайд, и пожалел, что он сейчас не там, с женой и сыном, со своей счастливой семьей, вместо того чтобы торчать здесь, в Ист-Сайде, в доме семьи несчастной.
