Не знаю, о чем наши мудрые думали, когда воду мутили. Неужели и впрямь верили, что без диктата Накеормая Небесный Край станет счастливее? Баирну долго их терпел. Но когда в Медовом пределе был уничтожен малый храм, посвященный Свету, терпение Верховного лопнуло. Нет, войны не случилось, на что многие наши рассчитывали. Какая там война! Им гнева Верховного хватило через край и еще осталось. Зареклись с тех пор мои сородичи о мятежах мечтать. Надолго зареклись. Хотя взаимная нелюбовь между двумя народами осталась. Но этого, наверное, уже не избыть, как ни старайся…
Зазвенели придверные колокольчики. Поднимаю голову от книги. А, вчерашний аль-воин. Как его там, мастер Амельсу…
— Держи, — зло сказал он, выкладывая передо мной небольшой мешочек. — Плата за меч.
Меч у него красовался в ножнах у пояса, и я чувствовала дремавшую в нем свирепую силу. Силу, которой поделилась с клинком я.
Я развязала мешочек, поворошила пальцем тугие, золотистые зерна. Хороший сорт. Надо будет сегодня же приготовить порошок, а то прежний уже совсем закончился.
— А ты больше ничего сказать не хочешь? — поинтересовался аль-воин.
Смотрю ему в глаза. Разговаривать мне не хочется. Объясняться — тем более. Но он не торопится взгляд отводить, и я уже чувствую, что в этом поединке гордиться не мне.
Ну, и пускай.
Встаю, уношу мешочек на кухню. Есть там у меня местечко, за шкафом с посудой, потайная полочка за тонкой дверкой, ее только я открыть могу. Зерна дайсо — не тот товар, который напоказ выставлять можно. Возвращаюсь обратно, к своей книге. Я упорно не замечаю аль-воина, но он не уходит.
— Слушай, — говорит Амельсу, — мастерица… Я тебя раньше в городе не встречал!
Ну и я его тоже не видела. Так что с того? Но молчу. Хочется мне одного — чтоб он оставил меня в покое и убрался восвояси.
— А ты, случайно, не дочка нашему Верховному? Незаконная, а?
Не выдерживаю, поднимаю голову от книги. Да с чего он взял?! Не видно разве по мне, кто я есть? И ведь Сешма ему еще в первый вечер все про меня рассказала!
— Похожа ты на него очень, — поясняет аль-воин. — Что манера, что взгляд. Вот сестричка твоя как в насмешку, — кукла. Симпатичная, пустоголовенькая куколка, одним только лицом и удалась. А ты…
— Не пустоголовая она! — разговор мне не нравится.
Он только фыркнул. А что еще ему остается? Он же Сешму совсем не знает, раз тоже за дочку принял. Ну а меня-то — смех. Каким боком? И где ж этого Амельсу носило в последнее время, что он моей истории не знает? Родителей моих, и того, что с ними случилось…
— Так я прав? — усмехается он. — А, мастерица?
— Нет, — говорю коротко и снова утыкаюсь в книгу.
Не дочь я Верховному, глупость-то какая! Была бы дочь, так признал бы. Да я совсем на него непохожа. Последним дураком быть надо, чтобы этого не видеть. А что болтать не люблю… Язык у меня просто слишком толстый, вот и все. Не умею попусту им шлепать. Нравится, не нравится, — это дело уже не мое, нечего меня на свой лад перекраивать!
Сижу молча, стараюсь не смотреть в сторону аль-воина, и, в конце-концов, тот, ворча, уходит. Не может же он торчать в мастерской весь день! Тем более, что я болтать с ним не намерена. И разве Сешма не рассказала ему еще в первый же вечер о моих родителях? Нет, понадобилось вот чушь пороть.
Перелистываю страницы. Голова болит, смотрю в буквы и не вижу слов. А за окном шуршит дождь. Осень… Листаю страницы, и очень мне не хочется думать о Матахри, оставшейся на храмовой площади. Там, у нее над головой, нет крыши. И теплого плаща, чтобы уберечь тело от холодного ветра. Сжимает горло ошейник-артефакт, полный враждебной Силы, скованы руки такими же браслетами, а время тянется медленно-медленно. И даже смерть не избавит от муки: душа не сможет уйти в Междумирье или возродиться в Пределах нашего мира, сотворенные мной и Верховным оковы ей этого не позволят.
Тьма, жалею я ее, что ли? Вот уж не было печали…
К вечеру пришла Сешма. Притащила еду, согрела шерт и заставила поесть. Мне не хотелось, но с Сешмой разве поспоришь? И тут же она давай ля-ля, что твоя шурока. Ей трещать, так и сластей не надо. Кто с кем вечер встречал да ночь провожал да на рассвете расстаться не мог…
Сешма — это на старолинге и есть шурока такая. Не успокоится, пока все новости с хвоста не оттрясет.
Потом и Юлеська появился. Мастерская ведь не на мне одной держится. Вот, к примеру, клинки ковать я не умею, мне готовые уже приносят. И другие вещи тоже. Украшения для оберегов, драгоценные камни, вышивки. Мне только и остается, что выбрать подходящее. Потому что никто в городе, кроме меня, не умеет артефакты создавать. Только я и еще Верховный. Но Верховному подвластен лишь Свет. И ему, прямо скажем, без артефактов забот хватает.
Юлеська резчиком был, умел душу дерева видеть. Раньше резьба для него забавой была, а теперь он старался вовсю, не иначе как ради меня. Приходил в мастерскую как на работу, хотя никто его не просил. Но его поделки люди охотно разбирали даже простыми, без магической начинки. Умел он, Юлеська, ничего не скажу. Возьмет какое-нибудь невзрачное на вид полешко и выпустит из него на волю зверя, птицу или человека. Вот и сейчас сидит себе тихонечко, а инструмент в руках так и живет.
Славный он парень, Юлеська. Нашел бы себе какую-нибудь девушку… да хотя бы вот Сешму, она красивая… А я за него замуж не пойду. Не могу объяснить, но как представлю себе нашу жизнь семейную, так сразу плюнуть хочется. Какая, к Хаосу, из меня жена? Тем более, Юлеськина.
Ребенка родить, я рожу, раз закон того требует. Найду кого-нибудь… чтоб потом расстаться без сожалений… с Юлеськой связываться нельзя, до конца жизни потом не отстанет. А замуж не пойду! Насчет замужества накеормайский закон не так строг, это у нас, в Небесном Крае, все взрослые женщины обязательно должны быть замужем. А здесь это неважно.
Не пойду замуж.
Никогда!
— А к тебе снова мастер Амельсу приходил, — сказала Сешма. — Я видела.
Приходил. И что с того? Я промолчала. А Юлеська вдруг сказал хмуро:
— Он мой отец.
— Да ты что! — изумилась Сешма. — Ты не говорил! Я и не знала. Вы совсем не похожи!
— Он очень редко в город приезжает, — пояснил Юлеська. — И мама его не любит совсем. Зато ты сегодня весь день о нем трещишь… запала на него, да?
— Вот еще! — явно смутившись, проговорила Сешма. — Но он так, ничего… Хорош!
— Ага, лучше не бывает, — съязвил Юлеська. — У него знаешь сколько таких дур по всему Пределу было? Думаешь, чего моя матушка видеть его не хочет? Достал он ее совсем. И тебя достанет, вот увидишь.
— Ничего не достанет, — самодовольно заявила подруга. — Я справлюсь! Мне вот только ралинз получить и…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
