Боже, какое это все имеет отношение к полицейскому участку?
Он открыл дверь. В дальнем конце зала, у пианино, стояла женщина. Бирнс расправил плечи и зашагал по длинному проходу в центре зала. Кроме женщины, в этом большом помещении с высокими потолками не было ни души. Она вопросительно смотрела на приближающегося Бирнса. Статная сорокалетняя женщина, волосы уложены узлом на затылке, на приятном милом лице выделялись большие карие глаза.
— Слушаю вас, — сказала она немного неестественным голосом, заметно волнуясь. — Могу я вам чем-нибудь помочь?
— Думаю, что сможете, — произнес Бирнс, изобразив на лице радушную улыбку. — Это здесь старшеклассники репетируют пьесу?
— Здесь, — ответила женщина. — Меня зовут мисс Керри. Я ставлю спектакль.
— Здравствуйте, мисс Керри, — сказал Бирнс. — Рад познакомиться с вами.
Он неожиданно почувствовал себя неловко. Его миссия была тайной и не предполагала обмен любезностями со школьной учительницей.
— Молодые люди уже ушли? — спросил он.
— Да, — ответила мисс Керри с улыбкой.
— Я думал, раз уж я оказался поблизости, то почему бы не заехать и не подвезти сына домой? Он играет в вашей пьесе. — Бирнс вымучил еще одну улыбку. — Только о ней и говорит дома.
— Ах, вот как? — сказала довольная мисс Керри.
— Да. Но я что-то не видел его на улице, когда они все выходили. Я подумал, может, вы… — он бросил взгляд на затемненную пустую сцену, — …оставили его поработать… — он подыскивал слова, — …над какой-то сценкой или еще чего.
— Вы, наверное, разминулись с ним, — сказала мисс Керри. — И актеры, и постановочная группа, все ушли несколько минут тому назад.
— Все? — спросил Бирнс. — И Ларри тоже?
— Ларри? — Мисс Керри на мгновение нахмурилась. — Ах да, Ларри. Конечно. Он ушел вместе с остальными.
Бирнс почувствовал невероятное облегчение. Во всяком случае, отсутствие сына по вечерам связано с пьесой. По крайней мере, в этом он не лгал. Лицо Бирнса расплылось в счастливой улыбке.
— Что ж, — сказал он. — Простите за беспокойство.
— Не за что. Это вы меня простите, что я не сразу вспомнила имя Ларри. Он единственный с таким именем среди моих артистов и играет, должна вам сказать, очень хорошо.
— Рад слышать.
— Да, мистер Шварц, вы можете гордиться своим сыном.
— Конечно. Мне приятно сознавать… — Бирнс замолчал. Он долго и пристально смотрел на мисс Керри. — Моего сына зовут Ларри Бирис. *
Мисс Керри нахмурилась.
— Ларри Бирнс? Простите. Дело в том… Ваш сын не занят в спектакле. Он вам сказал, что участвует в нем? Но он даже не приходил к нам.
— Вот как, — сухо сказал Бирнс.
— Надеюсь… Видимо, у мальчика были свои причины, чтобы вы думали, будто он… видите ли… к таким вещам надо относиться осторожно, мистер Бирнс. У мальчика наверняка были свои причины. .
— Да, — ответил Бирнс печально. — Боюсь, что были.
Он поблагодарил мисс Керри и ушел, оставив ее одну в большом пустом зале.
ГЛАВА VIII
Бирнс сидел в гостиной и слушал монотонное тиканье старых напольных часов. Часы всегда успокаивали его, он еще в детстве хотел иметь такие. Он не мог объяснить, почему ему хотелось иметь собственные напольные часы, но однажды они с Харриет поехали за город и остановились у старого сарая, выкрашенного заново в бело-красный цвет, на котором висела вывеска «Предметы старины».
Владелец лавки был тощим блондином с женской походкой, одет он был, как помещик — в жилетку и пиджак с кожаными заплатками на рукавах. Он порхал среди редких образцов фарфора и хрусталя, весь трепеща, когда Харриет брала в руки- какую-нибудь посудину. Наконец они подошли к старым часам. Их было несколько, одни стоили 573 доллара, это были английские часы, на них были выгравированы имя мастера и дата изготовления. Они внушительно выглядели и прекрасно работали. Другие часы были сделаны в Америке, даты изготовления и имени мастера не имели, кроме того, они нуждались в ремонте — но у них было одно огромное достоинство: они стоили всего двести долларов.
Когда владелец лавки заметил интерес Бирнса к более дешевым часам, он тут же обозвал их aficionados[12], язвительно заметив: «Если вам, конечно, нужны простенькие вещи», — и заключил сделку с плохо скрываемым недовольством. Бирнс отвез свою покупку домой. Местный ювелир за четырнадцать долларов привел их в порядок. И с тех пор забот с ними у Бирнса не было. Они стояли в прихожей и отстукивали минуты глухим монотонным голосом, их тонкие стрелки расположились сейчас на лунном диске циферблата в широкой ухмылке, соответствующей двум часам ночи без десяти.
Теперь в размеренном и четком их дыхании никакого успокоения Бирнс не чувствовал. Самое любопытное, что и время почему-то уже не было связано с часами. В их тиканье Бирнсу чудилось безнадежное нетерпение: движение стрелок и работа механизма грозили отключением от жизни, взрывом, который оставит Бирнса наедине с ожиданием собственного сына.
Дом скрипнул.
Раньше он никогда не замечал, как скрипит дом. А теперь вокруг него теснились различные звуки, дом кряхтел, как старый ревматик. Из спальни наверху доносилось глубокое дыхание спящей Харриет, оно мешалось с мертвящим тиканьем часов и хриплыми стонами дома.
И тут Бирнс услышал тихий звук, который прозвучал раскатом грома, потому что Бирнс ждал его всю ночь, — это был звук ключа в замочной скважине входной двери. В этот момент исчезли все другие звуки. Он сидел, напрягшись в своем кресле, и слушал, как повернулся в замочной скважине ключ, как открылась с небольшим скрипом дверь, впустив в дом зловещий шепот ветра, затем закрылась, плотно войдя в раму, как заскрипели доски в прихожей.
— Ларри? — позвал он.
Его голос проник во все уголки дома. На мгновение нас- гупила полная тишина, и тут Бирнс снова услышал тиканье старых часов, покорно стоящих возле стены и наблюдающих идущую мимо жизнь, — тдк праздный человек стоит на углу, прислонившись к витрине аптеки.
— Папа? — Голос был удивленный, молодой и немного запыхавшийся, голос человека, вошедшего в теплую комнату с холода.
— Я здесь, Ларри, — откликнулся Бирнс, и снова наступила гишина, на сей раз рассчитанная и нарушаемая только тиканьем часов.
— Иду, — сказал Ларри, и Бирнс услышал, как он прошел по всему дому и остановился перед гостиной. — Ты не против, если я свет включу? — спросил Ларри.
— Включай.
Ларри вошел в комнату, привычно двигаясь в темноте, и включил настольную лампу.
Он был высокого роста, намного выше своего отца, рыжеволосый, с длинным и тонким лицом, с отцовским носом и материнскими ясными серыми глазами. Подбородок был слабоват, отметил про себя Бирнс, и другим он уже не будет, поздно. На
