Глаза наглые, красивые. Вообще она красивая. Меня это нервирует, потому что внезапно возникает картинка, как эти глаза смотрят не на меня, а на Краева. Как вот эти пухлые, красиво очерченные природой губы его целуют.
У меня аж поджимается все. Вся моя сдержанность, уверенность в себе и достоинство трещат по швам. И никакие медитации не помогают. Я, словно ревнивая маньячка, готова прямо сейчас огреть соперницу стулом по башке. Меня это угнетает.
— О твоих попытках поссорить нас с Краевым через какие-то невнятные фотографии.
— Ах, ты об этом, — холодно улыбается она.
— Об этом, милая, об этом.
— Я считала, он должен знать правду. Вот и рассказала.
— Какую правду? Что какая-то из твоих подруженций одним местом фотографировала и сделала кривой снимок, на котором не пойми что и как изображено.
— По-моему, там все предельно ясно. Ты позволяла лапать себя и очень мило улыбалась. Я не могла оставить это без внимания. Мы с Мишей, знаешь ли, не чужие люди.
Спокойствие, Злата! Только спокойствие!
— Все было не так, — цежу сквозь зубы.
— Конечно, — эта зараза понимающе кивает, — Уверена, ты именно так ему и сказала. Надеюсь, ты не думаешь, что Миша в эти сказки поверил?
— Не переживай. Поверил.
— Сомневаюсь. Он же не дурак. И кстати, не совсем понимаю, зачем он тебе это рассказал, — говорит так пренебрежительно, словно я собачка, которая под ногами путается и мешает нормально жить.
— То есть ты рассчитывала, что все это останется в тайне? И я не узнаю?
— Некоторые вещи посторонних не касаются.
У меня колет где-то внутри, между легкими. Сильно и ядовито. Потому что ни черта он мне не рассказал. Я сама влезла в его телефон и все узнала. Сам Краев так и не сознался в том, откуда прилетел этот проклятый снимок.
Это вымораживает, подкашивает уверенность в себе. Но я ни за что не признаюсь в этом и продолжаю гнуть свою линию.
— Люба, — наклоняюсь к ней, чтобы эта овца уж наверняка меня услышала и поняла, — если до тебя еще не дошло — посторонняя здесь ты.
— Неужели…
— Цыц! То, что вы когда-то там с ним встречались — это пройденный этап. Краев со мной. Мы счастливы. Живем вместе и любим друг друга.
— Пфф, тоже мне, подвиг. Сегодня живете, завтра нет.
— Еще раз повторяю. Ты — пройденный этап. Страница, которую он перевернул. И сколько бы ты перед ним не прыгала, не пыталась показывать дешевые татуировки и присылать на меня компроматы — это все бесполезно. Ты в прошлом. Не нужна.
— Утешай себя, — сердито шипит она, но на щеках даже через слой тональника пробивается яркий злой румянец, — мы с ним расставались. И сходились. И снова сойдемся, потому что нас тянет друг к другу. Ему скоро надоест ваша «сказочка», и он поймет, что лучше меня не найти. И уж поверь мне, я знаю, чем его удержать и своего шанса не упущу.
Просто запредельная наглость.
— Жаль тебя разочаровывать, но ничего особенного в тебе нет. И, кстати, спасибо. Мы, конечно, немного повздорили, но зато потом было самое сладкое примирение в моей жизни. Но это ведь не твое дело. Кажется, так он написал в ответ на твои послания? Верно?
Она тут же подбирается и яростно сверкает в мою сторону своими глазищами.
— Да, между прочим, мы…
— Мне не интересно, Люб. Честно. А Мише не интересна ты. И чем скорее до тебя это дойдет, тем лучше, — поднимаюсь из-за стола, — предупреждаю, что, если еще раз к нам сунешься — разговор будет другим. Поняла?
Я не дожидаюсь ее ответа и ухожу, активно накручивая бедрами. Вся такая из себя уверенная, гордая, хотя внутри не пойми что твориться. Разговор вышел никаким. Я чувствую, что не устранила соперницу, а наоборот ее разозлила, и она еще не раз попытается влезть между нами.
***
После разговора с Любой у меня настроение какое-то странное, вроде и боевое, а вроде и муторно как-то. Не нравится мне, как уверенно она говорила, что ему надоест наша «сказочка». Как она может надоесть? Как вообще может надоесть, когда все хорошо и при этом не скучно, не пресно? Что должно случиться, чтобы сказка закончилась?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я не знаю.
Пытаюсь себя отвлечь, но получается так себе. Мысли кружатся вокруг бывшей девушки Краева и никак не хотят переключаться ни на что другое, а в груди пульсирует сердце, перекачивая отравленную ревностью кровь.
Оказывается, я чертовски ревнивая. Этот неприятный сюрприз настиг меня именно в отношениях с Краевым, хотя повода он не давал. Или давал? Я пытаюсь вспомнить как он смотрел на Любу, вспомнить их разговоры и переписки. Ничего такого, что можно было бы расценить как-то неправильно и с подвохом. Но мне все равно не по себе.
Эмоции сильнее здравого смысла. Они меня мучают и причиняют реальный дискомфорт. Я так в них закапываюсь, что начинаю спорить сама с собой, да еще и на разные голоса. То с Любой мысленно ругаюсь, то с Краевым, в результате завожу себя еще сильнее. Злюсь.
Это капец как выматывает, аж голова начинает болеть и все валится из рук.
Работник из меня сегодня никакой, и пользуясь тем, что в лаборатории никого нет, я занимаю место в самом дальнем конце, чтобы сразу в глаза не бросаться, если кто-то придет. Складываю руки на столе и утыкаюсь в них лицом, намереваясь немного подремать, но даже этого у меня не выходит, потому что звонит Ольга Валентиновна и требует прийти к ней в другой корпус, потому что есть какие-то новости по поездке.
Я рада сменить обстановку и, наконец, вытащить себя из ревнивого болота, в которое сама себя и загнала. Накидываю курточку, выбегаю из аудитории и несусь к лифтам.
Там меня поджидает сюрприз в лице Миронова.
— Привет, Злат, — он выглядит каким-то помятым, но довольным.
— Бурная ночка? — не могу удержаться, подкалываю его.
— Не спрашивай. До сих пор голова шумит. Ты куда так несешься?
— Мне в корпус А надо.
— О, и мне туда же, — он кивает, нажимает кнопку первого этажа, и мы едем вниз.
Я думаю о том, что же скажет моя руководительница, а Коля, по-моему, пытается не заснуть. Он зевает так громко и самозабвенно, что я опасаюсь, как бы у него рот не порвался.
Чуть позже оказывается, что наши с ним пути и дальше совпадают.
Мне надо на третий этаж. Ему тоже. Мне в лабораторное крыло. Ему тоже. Я жду свою руководительницу с совета, Миронов ждет своего.
Мы устраиваемся на подоконнике, напротив входа в аудиторию. Обсуждаем новых сотрудников в отделе аспирантуры, перемываем им кости и приходим к выводу, что старые были лучше. Потом вспоминаем интересные моменты с конференции, затем как-то незаметно переходим на булочки в нашей столовке.
Все это очень интересно, но мой бедный собеседник совсем не в форме. Он и так посидит, и эдак, и к косяку привалиться, и переносицу потрет, и к бутылочке с минералкой приложиться, и повздыхает. Классический отходняк после буйной вечеринки. Мне его немного жалко, но в основном смешно, потому что он выглядит как потрепанный жизнью плюшевый медведь. Перегулял, бедолага.
— Все не могу больше, — Миронов снова зевает и измученно сползает мне на плечо, — Я посплю здесь, ладно?
— Эй, — пихаю его локтем в бок, — не наглей!
Ему пофиг. Бухтит, не открывая глаз:
— Ты такая мягенькая, так вкусно пахнешь. Как моя мама.
— Ну, спасибо тебе! — дергаю плечом, пытаясь его стряхнуть.
— Не трясись, ты спать мешаешь.
— Коль!
— Цыц! Подушка должна быть тихой и молчаливой.
Он прикалывается, без дурного умысла и двойного подтекста, поэтому просто отпихиваю от себя его сонное тело, ловко спрыгиваю с подоконника и уже хочу отвесить какую-нибудь глумливую шутку по поводу того, что по ночам надо спать, а не заниматься всяким непотребством, но слова застревают комом в горле.
К нам идет Краев. И судя по мрачному, волчьему взгляду, он успел не только все увидеть, но и сделать неправильные выводы.
Да, вашу ж дивизию! Теперь еще и с ним отношения выяснять.
Да что ж за день-то такой дурацкий?
