— Шкаф тащи туда! Двигай смелее! — командовал главный оператор Сергей Иванов, которому помогала гонять меня и двух ленфильмовских рабочих художница Белла Маневич-Каплан. — Кресло в тот угол! Давай, Феллини, не фелонь. Здесь тебе не Италия!
— Нам обязательно нужен журнальный столик и тумба с цветами, — приговаривала Белла Семёновна.
— Сделаем, а по переднему плану пустим полки со всякой всячиной, будет хорошо, — не унимался главный оператор.
— А куда будем ставить джакузи? — поинтересовался я, когда задвинул кресло. — А то с вашими фантазиями место в квартире совсем не осталось.
— Какой такой джакузи? — заулыбалась художница-постановщица. — Это проигрыватель пластинок что ли?
— Можно сказать, что проигрыватель, — усмехнулся я, — но скорее это такая большая ванная с гидромассажем. Я вижу это так: заходит в гости наш Зайчик, как всегда мнётся, трётся, а тут такая Наташа без неуместной одежды нежится в джакузи, в руках у неё напиток смузи, а камеру мы поставим на кран, чтобы сделать красивый наезд сверху. Как вам такая идея?
— Нормально, — высказался один из рабочих, — хе-хе.
Однако главный оператор сначала покраснел, затем побагровел и, схватив с пола, молоток закричал:
— Чтобы я, лауреат сталинской премии, снимал под старость лет голую жопу⁈ Да я тебя, Феллини, сейчас покалечу!
— А народу нравится, — кивнул я в сторону гогочущих рабочих.
И тут же рванул по павильону от бросившегося в погоню, словно бандит за неуловимым мстителем, главного оператора. А между тем Василич так размахивал молотком, как будто ещё вчера жил в пещере и подобным образом охотился на мамонта. Поэтому я задорно носился по кругу между прихожей и комнатой, у которой отсутствовала передняя стена, мешающая съёмочному процессу, и старался не угодить под горячую руку лауреата сталинской премии. «Покалечу, стажёр!», — ревел он, пытаясь достать меня инструментом для забивания гвоздей. Я же со своей стороны выкрикивал: «без джакузи и вина, нет хорошего кина», и выжидал, когда закончиться «порох в пороховницах».
— Ой! — не то на третьем, не то на четвёртом кругу крякнул главный оператор и, выронив молоток и схватившись за поясницу, прохрипел, — уйди, Феллини, покалечу.
— Так бы сразу и сказали, — пробурчал я, помогая Василичу сесть на притащенное мной кресло. — Согласен, джакузи из сценария вычёркиваем. Старшее поколение может не дотянуть до финальных титров.
— Уйди, — ещё раз прохрипел он, — скройся с глаз.
— А я сразу говорил, что мне вечером ехать в Москву, — хмыкнул я. — Костюмчик надо почистить, брючки погладить, в магазин за бутербродами сходить.
— Пошёл вон, — просипел Василич.
— Белла Семёновна, оставляю вас за старшего! — крикнул я художнице, радостно выбегая из павильона.
Однако далеко уйти мне не удалось. Около самой проходной мою мятежную фигуру перехватил главный режиссёр Леонид Быков и со словами: «вот ты-то мне и нужен», потащил в свой персональный кабинет. О том, что уже вечером я должен пить чай в плацкартном вагоне «Красной стрелы», Леонид Фёдорович слышать не хотел.
Кстати, в рабочем кабинете нашего режиссёра царил форменный беспорядок. Было заметно, что кроме пахоты на съёмочной площадке, он теперь стал активно переделывать сценарий, поэтому отдельные листки с диалогами лежали практически повсюду. «Это какое же надо иметь здоровье, чтобы тянуть лямку и главного режиссёра, и исполнять главную роль? — подумал я, усевшись на диванчик. — Гайдай и Рязанов так над собой не измывались. В лучшем случае играли в эпизодах, но не более».
— Ким Рыжов с Андреем Петровым написали песню для картины, послушай, — сказал Леонид Фёдорович и, взяв в руки гитару, приятным голосом запел:
Гаснут на земле волны без следа,
Ветер без следа улетает.
Разве человек может навсегда
Так уйти, как облако тает…
— Что не нравится? — спросил он, заметив грустную мину на моём усталом лице.
— Если ты, человек, так бесследно уйдешь, для чего ты живешь? — пожал я плечами. — Рифмовать глаголы — дурной тон, да и ветер с волнами могут таких дров наломать, что мама не горюй. Неудачная аллегория. Однако в нашей комедии эта песня звучит тогда, когда главный герой, узнав, что ему осталось жить всего несколько дней, гуляет по городу, так?
— Как ты это узнал? Я ведь это только что придумал? — удивился Леонид Быков, кивнув на сценарий со своими пометками.
— Догадался, — буркнул я. — С одной стороны — эта песня в тему, а с другой — это не хит. Стихи слабые, музыка банальная. Большие режиссёры если вставляют музыкальную композицию в кинокартину, то выбирают что-то очень сильное и эмоциональное. Одним словом — супер хит. Песня должна быть такая, чтобы её назавтра пела вся страна. Например, в «Человеке-амфибия» спели «Эй моряк», и вся страна подхватила: «ты слишком долго плавал, я тебя успела утопить». Между прочим, иногда только музыка и остаётся, а кино как облако тает.
— Значит, песня тебе не понравилась? — набычился режиссёр.
— Если мы снимаем среднее кино, со средним сценарием, со средними диалогами, со средней главной героиней, то пойдёт. Можно инструмент? — я протянул руку к гитаре, которую в гробовой тишине протянул мне Леонид Фёдорович. — Внутренний перелом в душе главного героя легко решается и иным способом, — я провёл по струнам, вспоминая какую-нибудь душевную лирическую тему. — Вот наш Зайчик с тяжёлым сердцем бредёт по опустевшему городу, идёт по набережной, и тут мы за кадром включаем красивую лиричную оркестровую мелодию и перебиваем путешествие главного героя флешбэками.
— Чем перебиваем?
— Яркими вспышками воспоминаний прошлого или некими фантазиями, как у Калатозова в сцене смерти главного героя в «Летят журавлях». И такой сильный эмоциональный момент словами можно только обесценить и испоганить, — сказал я и, вдруг вспомнив замечательную песню Раймонда Паулса на стихи Роберта Рождественского «Любовь настала», заиграл перебором красивый и нежный мотив, напевая всё, что сбредёт в голову, так как слова песни давно уже подзабылись:
Вот как-то так нам надобно снимать.
И не бросаться словами понапрасну.
Ведь жизнь одна, и всем кругом наср…ть,
Как мы заставим всех, и плакать, и смеяться!
Тогда и премию заплатит Госкино,
И наш «Ленфильм» завалят телеграммы,
Где будут требовать снимать ещё, ещё,
И наш директор скажет: «пиши заявку, гады».
— В эпизоде, где Зайчик одиноко грустит, мы используем только музыку, а в том месте, где Зайчик и Наташа гуляют, держась за руки можно будет и спеть. Как идея? — спросил я, проведя в финале музыкально-литературной импровизации по всем шести струнам.
— Кхе, слова какие-то хулиганские, а музыка ничего, музыка в тему, — заулыбался главный режиссёр и тут же дал мне новое задание, — пока ездишь в Москву, напиши нормальный текст. Может быть, из этого действительно получится настоящий хит. И с флешбэками тоже идея годная, я, кстати, и сам про них уже подумал.
— Да, — крякнул я, встав с кресла, — вот что странно, русская поговорка гласит: «у дураков мысли сходятся», а американская: «гении мыслят одинаково». К чему бы это?
— К тому, что у американцев плохо с самоиронией. Понял? Ха-ха, — захохотал главный режиссёр Леонид Фёдорович Быков.
* * *
Не знаю, по какой причине, но если вспомнить лучшие отечественные фильмы, золотой фонд нашего кинематографа, то актёров этого учебного заведения, в которое я приехал из Ленинграда, в них будет подавляющее большинство. Александр Ширвиндт, Андрей Миронов, Владимир Этуш, Юрий Яковлев, Маковецкий, Василий Лановой, Калягин, Ярмольник, Вениамин Смехов, Ролан Быков, Лев Борисов, Олег Стриженов, Збруев, Жигунов, Евгения Симонова, Гундарева и многие другие, всё это выпускники знаменитой театральной «Щуки». Может вблизи Арбата и театра имени Вахтангова воздух особенный, может преподаватели здесь уникальные, но факт, остаётся фактом — нужна тебе в кинокартину звезда, добро пожаловать в «Щуку».
